Врата в Сатурн

Она подняла на меня глаза — слёзы ручейками сползали по щекам.

— И что он?..

— Слушать ни о чём не захотел. Сказал: на кошках тренируйтесь. Как Никулин в «Операции 'Ы», прикинь?

— Живодёр! — скрипачка возмущённо вскинулась и тут же густо покраснела.

— Ой, Лёш, я не то хотела сказать… конечно, тебе тоже не нужно так рисковать!

— Да я и не собираюсь. — я с усилием подавил желание погладить её по голове. — Говорю же, Леонов настрого запретил!

— Ну, тогда ладно… — она шмыгнула носом совершенно по-детски и принялась тереть глаза платочком. Голубеньким таким, с кружевами — от этой картины мне сразу сделалось тепло на душе. Такой платок вполне мог оказаться у какой-нибудь гимназистки или воспитанницы института благородных девиц. А то и вовсе у пушкинской Татьяны — и те точно так же вытирали бы им зарёванные глаза…

Мира, наконец, спрятала платок — не в карман, отметил я, а в рукав, как спрятали бы благородные девицы. Или те же гимназистки.

— А в чём вы собираетесь его туда отправить?

— Ну, есть Даськин гермомешок. Инженеры «Лагранжа» поместят его в жёсткий контейнер, снабдят дополнительной теплоизоляцией, заэкранируют от электромагнитных импульсов, нарастят ресурс автономности — аккумуляторы там, запас кислорода, вода в автоматической поилке…. Да, ещё прикрепят снаружи отражающие поверхности — такие, знаешь, крылышки, вроде солнечных батарей на спутниках. Это чтобы тем, кто наблюдает за «обручем» легче было его засечь контейнер радарами.

— Ясно. — она кивнула. — Но всё равно, Лёш, боюсь я за Дасечку.

— А ты не бойся. — посоветовал я. — И вообще, это всё очень быстро кончится. Часа два-три, не больше, ему предстоит просидеть в контейнере, а потом — вынут, накормят, отмоют…

— Вот сам бы посидел, понял бы каково это коту! — от возмущения слёзы на глазах Миры разом высохли. — У него же стресс, заболеет, шерсть начнёт вылезать!

— Может, тогда его вообще лучше усыпить? — предложил я, и сразу же понял, что сморозил глупость. — Нет-нет, не в смысле совсем усыпить, насмерть, только вколоть успокоительное прежде, чем сажать в контейнер. А то ведь распсихуется, гермомешок начнёт когтями рвать, напачкает…

— Нет уж, не надо! — решительно заявила Мира. — Я с вами полечу на «Тихо Браге», и сама его посажу в этот ваш ящик. Мне он верит, будет хоть поспокойнее.

— Вот и хорошо! Зато потом сможешь им гордиться, будет первый в мире кот Шрёдингера!

— Это как? — она нахмурилась. Я, как мог, объяснил смысл Юркиной шутки.

— Даже говорить такого не смей! — вскинулась скрипачка. — А то запру Даську у себя в каюте, и пусть ваш Гарнье сам в этот ящик залезает!

— Хорошо, не буду… — я выставил перед собой ладони. Так мы договорились?

Она кивнула.

— Только запомни, я с Дасечкой полечу! И даже не пытайтесь мне запрещать, всё равно не поможет.

— Да я и не думал… — ответил я и поспешил ретироваться из каюты. Кот Дася проводил меня немигающим взглядом жёлтых, полных самого чёрного подозрения, глаз.

V

Открывающийся из выдвинутого за пределы корпуса «Омара» на Сатурн не просто впечатлял — он завораживал, подавлял, заставлял онеметь. Сильнее впечатление было, разве что, в самый первый раз, когда «Тихо Браге» только выскочил из червоточины' возник на орбите «Энцелада», переброшенный непостижимой магией «звёздного обруча». Исполинский — в привычном словаре непросто найти понятие передающие его подлинный масштаб — горб газового гиганта занимает не меньше половины видимого пространства, причём обзору не мешает неровный снежно-белый шар «Энцелада». Сейчас планетоид у меня за спиной, и любоваться им может Юрка-Кащей, запечатанный в своём «омаре» на другом борту «Тихо Браге»,'.

В каких книгах я встречал описание Сатурна, видимое вот так, глазами человека, находящегося в непосредственной (по космическим меркам, разумеется) близости? «Стажёры» братьев Стругацких, конечно — кстати, надо будет поинтересоваться у Димы, взял ли он, как давно собирался, у авторов автограф на первом издании, — и, конечно, «Дознание» Станислава Лема из цикла о пилоте Пирксе. Наверняка есть и другие, но я их не вспомнил, да не очень-то и старался. Я просто наслаждался фантастическим зрелищем — воистину, никакие видео- и фото съёмки не способны передать этой захватывающей дух грандиозности и великолепия. Узкая полоса Колец, серебрящаяся в отражённом свете далёкого Солнца, пересекает диск планеты-гиганта, а чуть выше, по мутно-жёлтому водянистому фону медленно полз крошечный чёрный кружок — Мимас, ближайший сосед Энцелада. Я поискал взглядом двух других его соседей, Мефон и Эгеон, но не нашёл — слишком уж ничтожны размеры этих тёмных камешков на фоне грандиозности газового гиганта. Строго говоря, эти спутники даже не имеют своих имён — те, что я упомянул, им дали в «том, другом» времени, уже в двадцать первом веке, обнаружив их с помощью аппарата «Кассини-Гюйгенс». Здесь же, насколько мне известно, оба были найдены астрономами «Лагранжа» за время их вынужденного затворничества на орбите Энцелада — но дать им названия пока никто не удосужился.

Любопытно, а смогу ли я когда-нибудь увидеть Кольца не вот так, с ребра, а сверху, поднявшись над их необозримой плоскостью? Так, чтобы заметны были составляющие их слои и щели, тёмные промежутки, самая большая из которых — щель Кассини, в которую как раз и прошёл корабль из лемовского «Дознания»? Повесть написана в конце шестидесятых, а в семьдесят восьмом вышла на экраны её киноверсия, «Дознание пилота Пиркса». Но это было в покинутой мной реальности — здесь же фильм с таким названием даже не начали снимать. Местная кинофантастика уже несколько лет, как свернула в другую колею — свидетельством чему хотя бы «Космическая Одиссея-2010», вторая кинолента знаменитой эпопеи, снятая не Питером Хайамсом, а всё тем же Стэнли Кубриком, и гораздо раньше положенного срока. Я смотрел этот фильм её в «Артеке», во время «космической смены» — и именно тогда осознал всю необратимость расхождения этого мира с оставленным мной…

Что до надежды полюбоваться Кольцами и самим Сатурном поближе — почему бы и нет? Люди Земли только постучались сюда, робко, тихонечко, осторожно. Нас занесло сюда случайно, не по своей воле — но мы здесь, и не зря говорится: «лиха беда начало»… «Заря» уже летит сюда, и это только первый шаг. А уж если подтвердятся предположения Гарнье и Леднёва, то добираться до системы Сатурна будет не сложнее, чем до орбиты земли, куда грузы, и пассажиры сейчас отправляются с регулярностью железнодорожных перевозок — и, между прочим, с ненамного большими затратами. А там, глядишь, учёные доведут «батуты» до уровня «звёздных обручей» — и тогда их сеть покроет всю Солнечную Систему'… «Тахионному зеркалу» всё равно, куда перебрасывать пассажирский контейнер или секцию строящейся орбитальной станции — на низкую орбиту Земли, или в окрестности Плутона. Он, кстати, пока не лишён своего статуса, планет у нашего светила по-прежнему девять, и есть надежда поучаствовать ещё и в поисках Трансплутона который здесь (как, впрочем, и в нашем времени) существует только в прогнозах учёных и воображении фантастов.

А ведь ещё есть вмороженный в лед (ледорит, ага!) Энцелада гигантский «звёздный обруч». И он тоже ждёт своих исследователей, суля новые грандиозные открытия, новые загадки и новые перспективы проникновения — чем чёрт не шутит, — уже не в межпланетное, а в межзвёздное пространство! И всё это вполне может произойти при моём участии, недаром сейчас, в этот самый момент, мы — я, Юрка-Кащей, учёные группы Гарнье и даже кот Дася — готовы сделать первый шаг именно в эту сторону.

«Тихо Браге» дрейфовал на высоте в тридцать километров над ледяной поверхностью Энцелада; до Дыры по прямой насчитывалось километров сорок. Это был первый случай с момента появления корабля в системе Сатурна, когда он отделился от «Лагранжа» и отправился в самостоятельный полёт — решено было, что он доставит оба «омара», и мой, и Юркин, поближе к месту действия и, при необходимости, окажет поддержку. Ближе подходить кэп Сернан не собирался; нам же предстояло, расстыковавшись с кораблём, спуститься к поверхности планетоида, а дальше, на высоте пятидесяти метров, двигаться к Дыре. Сейчас оба «омара» были закреплены снаружи корпуса и заблаговременно соединены друг с другом прочным стометровым фалом — именно так, в связке мы и спустимся в колодец. Фал можно в любой момент отстрелить хоть с одного, хоть с другого буксировщика, но делать этого без необходимости мы не собирались. Эта мера предосторожности однажды уже спасла жизнь, Диме Ветрову, который ожидал сейчас на «Лагранже» результатов вылазки.

Собственно вылазка разделялась на два неравных по продолжительности этапа. На первом мы должны были спустить в колодец контейнер с Даськой — в данный момент манипуляторы моего «омара» сжимали его в своих стальных объятиях, и достаточно нажать единственную кнопку, чтобы контейнер выскочил из них и начал спуск к притаившемуся на дне Дыры «тахионному зеркалу». После чего мы поскорее уберёмся прочь, не дожидаясь энергетического выброса, отойдём от Дыры километров на пятнадцать, выйдем на орбиту Энцелада и, состыковавшись с «Тихо Браге», будем ждать второго этапа. Который, собственно, из ожидания и состоит: Гарнье, планируя операцию «кот Шрёдингера» (так её назвали с лёгкой руки Юрки-Кащея) настоял, чтобы корабль находился как можно ближе к колодцу — чтобы, когда появится ответная посылка, сделать всё возможное для скорейшей её gоимки.

Сам француз остался на «Лагранже» и руководил действиями «Тихо Браге» и буксировщиков по радио. Поскольку станция находилась в зоне прямой видимости, связь была продублирована ещё и визуально, прожекторной морзянкой.

— Гнездо — Куликам. — раздался в наушниках мужественный, с техасским акцентом, голос. — Готовы, парни?

Мы пользовались теми же позывными, что и во время рейда за «обручем» на орбите Луны — кэп Сернан чтил традиции.

— Кулик первый — Гнезду. Так точно, готовы, ждём команды.