Вражий питомец

На развалинах замка в Швеции

Уже светило дня на западе горит И тихо погрузилось в волны!.. Задумчиво луна сквозь тонкий пар глядит На хляби и брега безмолвны. И всё в глубоком сне поморие кругом. Лишь изредка рыбарь к товарищам взывает, Лишь эхо глас его протяжно повторяет В безмолвии ночном. Я здесь, на сих скалах, висящих над водой, В священном сумраке дубравы Задумчиво брожу я вижу пред собой Следы протекших лет и славы: Обломки, грозный вал, поросший злаком ров, Столбы и ветхий мост с чугунными цепями, Твердыни мшистые с гранитными зубцами И длинный ряд гробов. Все тихо: мертвый сон в обители глухой. Но здесь живет воспоминанье: И путник, опершись на камень гробовой, Вкушает сладкое мечтанье. Там, там, где вьется плющ по лестнице крутой, И ветр колышет стебль иссохшия полыни, Где месяц осребрил угрюмые твердыни Над спящею водой, — Там воин некогда, Одена храбрый внук, В боях приморских поседелый, Готовил сына в брань, и стрел пернатых пук, Броню заветну, меч тяжелый Он юноше вручил израненной рукой, И громко восклицал, подъяв дрожащи длани: «Тебе он обречен, о бог, властитель брани, Всегда и всюду твой! А ты, мой сын, клянись мечом своих отцов И Гелы клятвою кровавой На западных струях быть ужасом врагов Иль пасть, как предки пали, с славой!» И пылкий юноша меч прадедов лобзал И к персям прижимал родительские длани, И в радости, как конь при звуке новой брани, Кипел и трепетал. Война, война врагам отеческой земли! — Суда наутро восшумели. Запенились моря, и быстры корабли На крыльях бури полетели! В долинах Нейстрии раздался браней гром, Туманный Альбион из края в край пылает, И Гела день и ночь в Валкалу провождает Погибших бледный сонм. Ах, юноша! спеши к отеческим брегам, Назад лети с добычей бранной; Уж веет кроткий ветр вослед твоим судам, Герой, победою избранный! Уж скальды пиршество готовят на холмах. Зри: дубы в пламени, в сосудах мед сверкает, И вестник радости отцам провозглашает Победы на морях. Здесь, в мирной пристани, с денницей золотой Тебя невеста ожидает, К тебе, о юноша, слезами и мольбой Богов на милость преклоняет… Но вот в тумане там, как стая лебедей, Белеют корабли, несомые волнами; О, вей, попутный ветр, вей тихими устами В ветрила кораблей! Суда у берегов, на них уже герой С добычей жен иноплеменных; К нему спешит отец с невестою младой И лики скальдов вдохновенных. Красавица стоит, безмолвствуя, в слезах, Едва на жениха взглянуть украдкой смеет, Потупя ясный взор, краснеет и бледнеет, Как месяц в небесах… И там, где камней ряд, седым одетый мхом, Помост обрушенный являет, Повременно сова в безмолвии ночном Пустыню криком оглашает, — Там чаши радости стучали по столам, Там храбрые кругом с друзьями ликовали, Там скальды пели брань, и персты их летали По пламенным струнам. Там пели звук мечей и свист пернатых стрел, И треск щитов, и гром ударов, Кипящу брань среди опустошенных сел И грады в зареве пожаров; Там старцы жадный слух склоняли к песне сей. Сосуды полные в десницах их дрожали, И гордые сердца с восторгом вспоминали О славе юных дней. Но все покрыто здесь угрюмой ночи мглой, Все время в прах преобратило! Где прежде скальд гремел на арфе золотой. Там ветер свищет лишь уныло! Где храбрый ликовал с дружиною своей, Где жертвовал вином отцу и богу брани, Там дремлют, притаясь, две трепетные лани До утренних лучей, Где ж вы, о сильные, вы, галлов бич и страх. Земель полнощных исполины, Роальда спутники, на бренных челноках Протекши дальние пучины? Где вы, отважные толпы богатырей, Вы, дикие сыны и брани и свободы, Возникшие в снегах, средь ужасов природы, Средь копий, средь мечей? Погибли сильные! Но странник в сих местах Не тщетно камни вопрошает И руны тайные, преданья на скалах Угрюмой древности, читает. Оратай ближних сел, склонясь на посох свой, Гласит ему: «Смотри, о сын иноплеменный, Здесь тлеют праотцов останки драгоценны: Почти их гроб святой!»

Песнь Гаральда Смелого

Мы, други, летали по бурным морям, От родины милой летали далеко! На суше, на море мы бились жестоко; И море, и суша покорствуют нам! О други! как сердце у смелых кипело, Когда мы, содвинув стеной корабли, Как птицы неслися станицей веселой Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!.. А дева русская Гарольда презирает. О други! я младость не праздно провел! С сынами Дронтгейма вы помните сечу? Как вихорь пред вами я мчался навстречу Под камни и тучи свистящие стрел. Напрасно сдвигались народы; мечами Напрасно о наши стучали щиты: Как бледные класы под ливнем, упали И всадник, и пеший… владыка, и ты!.. А дева русская Гарольда презирает. Нас было лишь трое на легком челне; А море вздымалось, я помню, горами; Ночь черная в полдень нависла с громами, И Гела зияла в соленой волне. Но волны напрасно, яряся, хлестали: Я черпал их шлемом, работал веслом: С Гаральдом, о други, вы страха не знали И в мирную пристань влетели с челном! А дева русская Гарольда презирает. Вы, други, видали меня на коне? Вы зрели, как рушил секирой твердыни, Летая на бурном питомце пустыни Сквозь пепел и вьюгу в пожарном огне? Железом я ноги мои окрыляя, И лань упреждаю по звонкому льду; Я, хладную влагу рукой рассекая, Как лебедь отважный по морю иду… А дева русская Гарольда презирает. Я в мирных родился полночи снегах; Но рано отбросил доспехи ловитвы — Лук грозный и лыжи — и в шумные битвы Вас, други, с собою умчал на судах. Не тщетно за славой летали далеко От милой отчизны по диким морям; Не тщетно мы бились мечами жестоко: И море, и суша покорствуют нам! А дева русская Гарольда презирает.

Мечта

Подруга нежных муз, посланница небес, Источник сладких дум и сердцу милых слез, Где ты скрываешься. Мечта, моя богиня? Где тот счастливый край, та мирная пустыня, К которым ты стремишь таинственный полет? Иль дебри любишь ты, сих грозных скал хребет, Где ветр порывистый и бури шум внимаешь? Иль в муромских лесах задумчиво блуждаешь, Когда на западе зари мерцает луч И хладная луна выходит из-за туч? Или, влекомая чудесным обаяньем В места, где дышит все любви очарованьем, Под тенью яворов ты бродишь по холмам, Студеной пеною Воклюза орошенным? Явись, богиня, мне, и с трепетом священным Коснуся я струнам, Тобой одушевленным! Явися! ждет тебя задумчивый пиит, В безмолвии ночном сидящий у лампады; Явись и дай вкусить сердечныя отрады. Любимца твоего, любимца Аонид, И горесть сладостна бывает: Он в горести — мечтает. То вдруг он пренесен во Сельмские леса, Где ветр шумит, ревет гроза, Где тень Оскарова, одетая туманом, По небу стелется над пенным океаном; То с чашей радости в руках Он с бардами поет: и месяц в облаках, И Кромлы шумный лес безмолвно им внимает, И эхо по горам песнь звучну повторяет. Или в полночный час Он слышит Скальдов глас, Прерывистый и томный. Зрит: юноши безмолвны, Склоняся на щиты, стоят кругом костров, Зажженных в поле брани; И древний царь певцов Простер на арфу длани. Могилу указав, где вождь героев спит, — «Чья тень, чья тень, — гласит В священном исступленье, — Там с девами плывет в туманных облаках? Се ты, младый Инсель, иноплеменных страх, Днесь падший на сраженье! Мир, мир тебе, герой! Твоей секирою стальной Пришельцы гордые разбиты! Но сам ты пал на грудах тел, Пал, витязь знаменитый, Под тучей вражьих стрел!.. Ты пал! И над тобой посланницы небесны, Валкирии прелестны, На белых, как снега Биармии, конях, С златыми копьями в руках В безмолвии спустились! Коснулись до зениц копьем своим, и вновь Глаза твои открылись! Течет по жилам кровь Чистейшего эфира; И ты, бесплотный дух, В страны безвестны мира Летишь стрелой… и вдруг — Открылись пред тобой те радужны чертоги, Где уготовали для сонма храбрых боги Любовь и вечный пир. При шуме горних вод и тихоструйных лир Среди полян и свежих сеней, Ты будешь поражать там скачущих еленей И златорогих серн». Склонись на злачный дерн С дружиною младою, Там снова с арфой золотою В восторге Скальд поет О славе древних лет; Поет, и храбрых очи, Как звезды тихой ночи, Утехою блестят. Но вечер притекает, Час неги и прохлад, Глас Скальда замолкает. Замолк — и храбрых сонм Идет в Оденов дом, Где дочери Веристы, Власы свои душисты Раскинув по плечам, Прелестницы младые, Всегда полунагие, На пиршества гостям Обильны яствы носят И пить умильно просят Из чаши сладкий мед. Так древний Скальд поет, Лесов и дебрей сын угрюмый: Он счастлив, погрузясь о счастье в сладки думы! О сладкая Мечта! О неба дар благой! Средь дебрей каменных, средь ужасов природы, Где плещут о скалы Ботнические воды, В краях изгнанников… я счастлив был тобой. Я счастлив был, когда в моем уединенье Над кущей рыбаря, в час полночи немой, Раздастся ветров свист и вой И в кровлю застучит и град, и дождь осенний. Тогда на крылиях Мечты Летал я в поднебесной; Или, забывшися на лоне красоты, Я сон вкушал прелестной, И, счастлив наяву, был счастлив и в мечтах! Волшебница моя! дары твои бесценны И старцу в лета охлажденны, С котомкой нищему и узнику в цепях. Заклепы страшные с замками на дверях. Соломы жесткий пук, свет бледный пепелища, Изглоданный сухарь, мышей тюремных пища, Сосуды глиняны с водой, Все, все украшено тобой!.. Кто сердцем прав, того ты ввек не покидаешь: За ним во все страны летаешь И счастием даришь любимца своего. Пусть миром позабыт! что нужды для него? Но с ним задумчивость в день пасмурный: осенний, На мирном ложе сна В уединенной сени Беседует одна. О тайных слез неизъяснима сладость! Что пред тобой сердец холодных радость, Веселий шум и блеск честей Тому, кто ничего не ищет под луною, Тому, кто сопряжен душою С могилою давно утраченных друзей! Кто в жизни не любил, Кто раз не забывался, Любя, мечтам не предавался, И счастья в них не находил? Кто в час глубокой ночи, Когда невольно сон смыкает томны очи, Всю сладость не вкусил обманчивой Мечты? Теперь, любовник, ты На ложе роскоши, с подругой боязливой, Ей шепчешь о любви и пламенной рукой Снимаешь со груди ее покров стыдливой; Теперь блаженствуешь, и счастлив ты — Мечтой! Ночь сладострастия тебе дает призраки, И нектаром любви кропит ленивы маки. Мечтание — душа поэтов и стихов. И едкость сильная веков Не может прелестей лишить Анакреона: Любовь еще горит во пламенных мечтах Любовницы Фаона; А ты, лежащий на цветах Меж нимф и сельских граций, Певец веселия, Гораций! Ты сладостно мечтал, Мечтал среди пиров и шумных и веселых И смерть угрюмую цветами увенчал! Как часто в Тибуре, в сих рощах устарелых, На скате бархатных лугов, В счастливом Тибуре, в твоем уединенье, Ты ждал Глицерию, и в сладостном забвенье, Томимый негою на ложе из цветов, При воскурении мастик благоуханных, При пляске нимф венчанных, Сплетенных в хоровод, При отдаленном шуме В лугах журчащих вод, Безмолвен в сладкой думе Мечтал… и вдруг Мечтой Восторжен сладострастной, У ног Глицерии стыдливой и прекрасной Победу пел любви Над юностью беспечной, И первый жар в крови, И первый вздох сердечной. Счастливец! Воспевал Цитерские забавы И все заботы славы Ты ветрам отдавал! Ужели в истинах печальных Угрюмых стоиков и скучных мудрецов, Сидящих в платьях погребальных Между обломков и гробов, Найдем мы жизни нашей сладость? От них, я вижу, радость Летит, как бабочка от терновых кустов, Для них нет прелести и в прелестях природы; Им девы не поют, сплетяся в хороводы; Для них, как для слепцов, Весна без радости и лето без цветов… Увы! но с юностью исчезнут и мечтанья, Исчезнут граций лобызанья, Надежда изменит — и рой крылатых снов. Увы! там нет уже цветов, Где тусклый опытность светильник зажигает И время старости могилу открывает. Но ты — пребудь верна, живи еще со мной! Ни свет, ни славы блеск пустой, Ничто даров твоих для сердца не заменит! Пусть дорого глупец сует блистанье ценит, Лобзая прах златый у мраморных палат. Но я и счастлив, и богат, Когда снискал себе свободу и спокойство, А от сует ушел забвения тропой! Пусть будет навсегда со мной Завидное поэтов свойство: Блаженство находить в убожестве — Мечтой! Их сердцу малость драгоценна. Как пчелка медом отягчения, Летает с травки на цветок, Считая морем — ручеек; Сидящих в платьях погребальных Между обломков и гробов, Так хижину свою поэт дворцом считает, И счастлив — он мечтает!

Беседка муз

Под тению черемухи млечной И золотом блистающих акаций Спешу восстановить олтарь и муз, и граций, Сопутниц жизни молодой. Спешу принесть цветы, и ульев сот янтарный, И нежны первенцы полей: Да будет сладок им сей дар любви моей И гимн поэта благодарный! Не злата молит он у жертвенника муз: Они с фортуною не дружны.

Валерий Брюсов

Старый викинг

Он стал на утесе; в лицо ему ветер суровый Бросал, насмехаясь, колючими брызгами пены. И вал возносился и рушился, белоголовый, И море стучало у ног о гранитные стены. Под ветром уклончивым парус скользил на просторе. К Винландии внук его правил свой бег непреклонный, И с каждым мгновеньем меж ними все ширилось море, А голос морской разносился, как вопль похоронный. Там, там, за простором воды неисчерпно-обильной, Где Скрелингов остров, вновь грянут губящие битвы, Ему же коснеть безопасно под кровлей могильной Да слушать, как женщины робко лепечут молитвы. О, горе, кто видел, как дети детей уплывают В страну, недоступную больше мечу и победам! Кого и напевы военных рогов не сзывают, Кто должен мириться со славой, уступленной дедам. Хочу навсегда быть желанным и сильным для боя, Чтоб не были тяжки гранитные, косные стены, Когда уплывает корабль среди шума и воя И ветер в лицо нам швыряется брызгами пены.

Царю Северного полюса (отрывок из поэмы)

Скрылся в налете тумана Скрелингов остров, земля; Дрожью святой Океана зыблется дрожь корабля. Море, и небо, и море — к Северу путь без границ; Дико звучат на просторе крики чудовищных птиц. Медленно ходят по воле первые дерзкие льды.— Викингам любо раздолье, дали холодной воды. Любит безвестности Эрик, далью захвачен варяг (Где-нибудь выглянет берег, где-нибудь встретится враг!) Знает он все побережья, всюду рубиться был рад: С Русью ходил в Обонежье, плавал по рекам в Царь-град, Грабил соборы Севильи, видел останки Афин… Парус, развейся, как крылья! челн, полети, как дельфин! Анунд, скиталец угрюмый, смотрит на зыби зыбей. Вольно ширяется дума в волнах, как птица морей. Истинный викинг ни ночи в хижине дымной не спит, Истинный викинг не хочет на ночь повесить свой щит; Пенистый рог не веселье пить среди женщин и дев; В челнах — всегда новоселье, в волнах — не молкнет напев. Горм распахнул свою шубу, вновь он доволен судьбой: Скоро заслышит он трубы, трубы, зовущие в бой. Выйдет старик, как берсеркер, душу потешит в бою… Дуй, куда вздумаешь, ветер! мчи, куда хочешь, ладьи! С кем бы ни бой, что за дело! Горм жаждет биться сплеча! Страшно в жилище у Гелы, жданная смерть — от меча. К Северу взором прикован, Свен не уйдет от руля. Зовом мечты зачарован, правит он бег корабля. Скоро во мраке засветит полночи чара — Звезда; Свен, весь дрожа, ей ответит, верен он ей навсегда. Товарищам лучшая доля — битвы и крики врагов, Но властная воля стремит их в области ночи и льдов. Затмился налетом тумана Скрелингов остров, земля; Дрожью святой Океана зыблется дрожь корабля. Пышны северные зимы, шестимесячные ночи! Льды застыли, недвижимы, в бахроме из снежных клочий. Волны дерзкие не встанут, гребни их в снегу затихли, Ураган морской, обманут, обо льды стучится в вихре. Чаще царствует молчанье, сон в торжественной пустыне; Мир без грез, без содроганья, в полутьме немеет, стынет. Совершая путь урочный, круг вокруг Царицы Ночи, Звезд девичник непорочный водит пламенные очи. Им во льдах зеркальных снятся — двойники, земные сестры, На снегах они дробятся, словно луч цветной и пестрый. Ослепляя блеском горы, между них в потоке звездном, Вдруг спадают метеоры, торопясь от бездны к безднам. Часто, звездный блеск смиряя, расстилаясь, будто знамя, В небе с края и до края пламя движется столбами. Нет им грани, очертанья: в смене рдяных освещений Царь полярного сиянья гонит сумрачные тени, Создает деревья, травы, высылает птиц чудесных, — Сам смеется на забавы, — царь в безвестностях небесных. А когда застонет буря, снег подымется, как тучи; Брови белые нахмуря. Один ринется могучий. Дев-валькирий вереницы заторопят черных коней, Будут крики без границы, будет стук мечей о брони, Будет скачка, пляска, бубны, будет бой в безумном вое. Из могил на голос трубный встанут древние герои. Пышны северные зимы, хороши морозом жгучим! Дни проходят, словно дымы, дни подобны снежным тучам. Поспешай на быстрых лыжах, взор вперяя в след олений, Жди моржей космато-рыжих, бей раскидистых тюленей, Встреть уверенной острогой хмурых медленных медведей, — Смейся, смейся над тревогой, в песнях думай о победе! Пышны северные зимы, образ будущей Валгаллы! Дни проходят, словно дымы, время вечность оковала.

К Швеции

В этом море кто так щедро Сев утесов разбросал, Кто провел проливы в недра Вековечных скал? Кто, художник, словом дивным Возрастил угрюмый бор По извивам непрерывным Матовых озер? Кто в безлунной мгле столетий, Как в родной и верный дом, Вел народ на камни эти Роковым путем? Кто, под вопли вьюги снежной, Под упорный зов зыбей, Сохранил сурово-нежный Говор древних дней? В час раздумий, в час мечтаний, В тихий отдых от забот, В свете северных сияний, У мятежных вод, Кто-то создал эту сказку Про озера и гранит, И в дали веков развязку Вымысла таит!

На гранитах

Снова долгий тихий вечер. Снова море, снова скалы. Снова солнце искры мечет Над волной роскошно-алой. И не зная, здесь я, нет ли, Чем дышу — мечтой иль горем, — Запад гаснет, пышно-светел, Над безумно светлым морем. Им не слышен, — им, бесстрастным, — Шепот страсти, ропот гнева. Небо хочет быть прекрасным. Море хочет быть — как небо! Волны быстро нижут кольца, Кольца рдяного заката… Сердце! сердце! успокойся: Все — навек, все — без возврата!

Висби

Старый Висби! старый Висби! Как твоих руин понятны — Скорбь о годах, что погибли, Сны о были невозвратной! Снится им былая слава, В море синем город белый, Многошумный, многоглавый, Полный смехом, полный делом; Снится — в гавани просторной Флот, который в мире славен, Паруса из Риги, Кельна, С русских, английских окраин; Снится звон веселый в праздник, Звон двенадцати соборов, Девы — всех цветков нарядней, Площадь, шумная народом. Жизнью новой, незнакомой Не встревожить нам руины! Им виденья грустной дремы Сохранили мир старинный. С ними те же кругозоры, И все то же море к стенам Стелет синие уборы С кружевами белой пены.

К финскому народу

Упорный, упрямый, угрюмый, Под соснами взросший народ! Их шум подсказал тебе думы, Их шум в твоих песнях живет. Спокойный, суровый, могучий, Как древний родимый гранит! Твой дух, словно зимние тучи, Не громы, но вьюги таит. Меж камней, то мшистых, то голых, Взлюбил ты прозрачность озер: Ты вскормлен в работах тяжелых, Но кроток и ясен твой взор. Весь цельный, как камень огромный, Единою грудью дыша,— Дорогой жестокой и темной Ты шел, сквозь века, не спеша; Но песни свои, как святыни, Хранил — и певучий язык, И миру являешь ты ныне Все тот же, все прежний свой лик. В нужде и в труде терпеливый, — Моряк, земледел, дровосек,— На камнях взлелеял ты нивы, Вражду одолел своих рек; С природой борясь, крепкогрудый, Все трудности встретить готов, — Воздвиг на гранитах причуды Суровых своих городов. И рифмы, и кисти, и струны Теперь покорились тебе. Ты, смелый, ты, мощный, ты, юный, Бросаешь свой вызов судьбе. Стой твердо, народ непреклонный! Недаром меж скал ты возрос: Ты мало ли грудью стесненной Метелей неистовых снес! Стой твердо! Кто с гневом природы Веками бороться умел, — Тот выживет трудные годы, Тот выйдет из всякой невзгоды, Как прежде, и силен и цел!

Иматра

Кипит, шумит. Она — все та же, Ее не изменился дух! Гранитам, дремлющим на страже, Она ревет проклятья вслух. И, глыбы вод своих бросая Во глубь, бела и вспенена, От края камней и до края, Одно стремление она. Что здесь? Драконов древних гривы? Бизонов бешеных стада? Твой грозный гул, твои извивы Летят, все те же, сквозь года. Неукротимость, неизменность, Желанье сокрушить свой плен Горят сквозь зыбкую мгновенность Венчанных радугами пен! Кипи, шуми, стремись мятежней, Гуди, седой водоворот, Дай верить, что я тоже прежний Стою над распрей прежних вод!