Вражий питомец

На Северном море

О да, мы из расы Завоевателей древних, Взносивших над Северным морем Широкий крашеный парус И прыгавших с длинных стругов На плоский берег нормандский — В пределы старинных княжеств Пожары вносить и смерть. Уже не одно столетье Вот так мы бродим по миру, Мы бродим и трубим в трубы, Мы бродим и бьем в барабаны: — Не нужны ли крепкие руки, Не нужно ли твердое сердце И красная кровь не нужна ли Республике иль королю? — Эй, мальчик, неси нам Вина скорее, Малаги, портвейну, А главное — виски! Ну, что там такое: Подводная лодка, Плавучая мина? На это есть моряки! О да, мы из расы Завоевателей древних, Которым вечно скитаться, Срываться с высоких башен, Тонуть в седых океанах И буйной кровью своею Поить ненасытных пьяниц — Железо, сталь и свинец. Но все-таки песни слагают Поэты на разных наречьях, И западных, и восточных, Но все-таки молят монахи В Мадриде и на Афоне, Как свечи горя перед Богом, Но все-таки женщины грезят — О нас, и только о нас.

Стокгольм

Зачем он мне снился, смятенный, нестройный, Рожденный из глуби не наших времен, Тот сон о Стокгольме, такой беспокойный, Такой уж почти и не радостный сон… Быть может, был праздник, не знаю наверно, Но только все колокол, колокол звал; Как мощный орган, потрясенный безмерно, Весь город молился, гудел, грохотал. Стоял на горе я, как будто народу О чем-то хотел проповедовать я, И видел прозрачную тихую воду, Окрестные рощи, леса и поля. «О Боже, — вскричал я в тревоге, — что, если Страна эта истинно родина мне? Не здесь ли любил я и умер не здесь ли, В зеленой и солнечной этой стране?» И понял, что я заблудился навеки В слепых переходах пространств и времен, А где-то струятся родимые реки, К которым мне путь навсегда запрещен.

Ольга

Эльга, Эльга! — звучало над полями, Где ломали друг другу крестцы С голубыми, свирепыми глазами И жилистыми руками молодцы. Ольга, Ольга! — вопили древляне С волосами желтыми, как мед, Выцарапывая в раскаленной бане Окровавленными ногтями ход. И за дальними морями чужими Не уставала звенеть, То же звонкое вызванивая имя, Варяжская сталь в византийскую медь. Все забыл я, что помнил ране, Христианские имена, И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани Слаще самого старого вина. Год за годом все неизбежней Запевают в крови века, Опьянен я тяжестью прежней Скандинавского костяка. Древних ратей воин отсталый, К этой жизни затая вражду, Сумасшедших сводов Валгаллы, Славных битв и пиров я жду. Вижу череп с брагой хмельною, Бычьи розовые хребты, И валькирией надо мною, Ольга, Ольга, кружишь ты.

Зачарованный викинг, я шел по земле, Я в душе согласил жизнь потока и скал, Я скрывался во мгле на моем корабле, Ничего не просил, ничего не желал. В ярком солнечном свете — надменный павлин, В час ненастья — внезапно свирепый орел, Я в тревоге пучин встретил остров ундин, Я летучее счастье, блуждая, нашел. Да, я знал, оно жило и пело давно, В дикой буре его сохранилась печать, И смеялось оно, опускаясь на дно, Поднимаясь к лазури, смеялось опять. Изумрудьем покрыло земные пути. Зажигало лиловьем морскую волну… Я не смел подойти и не мог отойти И не в силах был словом порвать тишину.

Василий Жуковский

Гаральд

Перед дружиной на коне Гаральд, боец седой, При свете полныя луны, Въезжает в лес густой. Отбиты вражьи знамена, И веют и шумят, И гулом песней боевых Кругом холмы гудят. Но что порхает по кустам? Что зыблется в листах? Что налетает с вышины И плещется в волнах? Что так ласкает, так манит? Что нежною рукой Снимает меч, с коня влечет И тянет за собой? То феи… в легкий хоровод — Слетелись при луне. Спасенья нет; уж все бойцы В волшебной стороне. Лишь он, бесстрашный вождь Гаральд, Один не побежден: В нетленный с ног до головы Булат закован он. Пропали спутники его; Там брошен меч, там щит, Там ржет осиротелый конь И дико в лес бежит. И едет, сумрачно-уныл, Гаральд, боец седой, При свете полныя луны Один сквозь лес густой. Но вот шумит, журчит ручей — Гаральд с коня спрыгнул, И снял он шлем и влаги им Студеной зачерпнул. Но только жажду утолил, Вдруг обессилел он; На камень сел, поник главой И погрузился в сон. И веки на утесе том, Главу склоня, он спит: Седые кудри, борода; У ног копье и щит. Когда ж гроза, и молний блеск, И лес ревет густой,— Сквозь сон хватается за меч Гаральд, боец седой.

Три песни

«Споет ли мне песню веселую скальд?»— Спросил, озираясь, могучий Освальд. И скальд выступает на царскую речь. Под мышкою арфа, на поясе меч. «Три песни я знаю: в одной старина! Тобою, могучий, забыта она; Ты сам ее в лесе дремучем сложил; Та песня: отца моего ты убил. Есть песня другая: ужасна она; И мною под бурей ночной сложена; Пою ее ранней и поздней порой; И песня та: бейся, убийца, со мной!» Он в сторону арфу, и меч наголо; И бешенство грозные лица зажгло; Запрыгали искры по звонким мечам— И рухнул Освальд — голова пополам. «Раздайся ж, последняя песня моя; Ту песню и утром и вечером я Греметь не устану пред девой любви; Та песня: убийца повержен в крови».

Михаил Лермонтов

Жена Севера

Покрыта таинств легкой сеткой, Меж скал полуночной страны Она являлася нередко В года волшебной старины. И финна дикие сыны Ей храмины сооружали, Как грозной дочери богов, И скальды северных лесов Ей вдохновенье посвящали. Кто зрел ее, тот умирал. И слух в угрюмой полуночи Бродил, что будто как металл Язвили голубые очи. И только скальды лишь могли Смотреть на деву издали. Они платили песнопеньем За пламенный восторга час, И, пробужден немым виденьем, Был строен их невнятный глас!..

Аполлон Майков

На берегах Нормандии

Больное, тихое дитя Сидит на береге, следя Большими, умными глазами За золотыми облаками… Вкруг берег пуст — скала, песок… Тростник, накиданный волною, В поморье тянется каймою… И так покой кругом глубок, Так тих ребенок, что садится Вблизи его на тростнике, Играя, птичка; на песке По мели рыбка серебрится… К ним взор порою обратя, Так улыбается дитя, Глядит на них с таким участьем И так сияет кротким счастьем, Что если, бедный, промелькнет Он на земле, как гость залетный, И скоро в небе в сонм бесплотный Господних ангелов войдет, То там, меж них воспоминая Свой берег, дикий и пустой, «Прекрасна, — скажет, — жизнь земная! Богат и весел край земной!»

О вечно ропщущий, угрюмый Океан! С богами вечными когда-то в гордом споре Цепями вечными окованный титан И древнее свое один несущий горе! Ты успокоился… надолго ли?.. О, миг — И, грозный, вдруг опять подымется старик, И, злобствуя на все — на солнце золотое, На песни нереид, на звездный тихий свет, На счастие, каким исполнился поэт, Обретший свой покой в его святом покое, — Ударит по волнам, кляня суровый рок И грозно требуя в неистовой гордыне, Чтобы не смел глядеть ни человек, ни бог, Как горе он свое несет в своей пустыне…

Валкирии

Высоко, безмолвно Над полем кровавым Сияет луна; Весь берег — далеко Оружьем и храбрых Телами покрыт! Герои! Им слава И в людях, и в небе Почет у богов! Вон — тень пролетает По долам, по скалам, На блеске морском: То, светлые, мчатся Валкирии-девы С эфирных высот! Одежд их уж слышен И крыл лебединых По воздуху свист, Доспехов бряцанье, Мечей ударенье По звонким щитам, И радостный оклик, И бурные песни Неистовых дев: «В Валгаллу! В Валгаллу! Один-Вседержитель Уж пир зачинал! От струнного звона, От трубного звука Чертоги дрожат! И светочи жарко Горят смоляные, И пенится мед, — В Валгаллу, герои! Там вечная юность — Ваш светлый удел, Воздушные кони, Одежды цветные, Мечи и щиты, Рабыни и жены, И в пире с богами Места на скамьях!»

Игорь Северянин

Рифмодиссо

Вдали, в долине, играют Грига. В игранье Грига такая нега. Вуалит негой фиордов сага. Мир хочет мира, мир ищет бога. О, сталь поляра! О, рыхлость юга! Пук белых молний взметнула вьюга, Со снежным полем слилась дорога. Я слышу поступь мороза-мага; Он весь из вьюги, он весь из снега. В мотивах Грига — бессмертье мига.

Норвежские фиорды

Я — северянин, и фиорды Норвежские — моя мечта, Где мудро, просто, но и гордо Живет Царица Красота. Лилово-стальные заливы В подковах озерносных гор; В них зорь полярных переливы. Меж сосен белой розы взор. И синеглазые газели, Чьи игры созерцает лось, Устраивают карусели, Где с серым синее слилось… Там тишина невозмутима, И только гордый орлий клич Ласкает ухо пилигрима, Способного его постичь…