Вредители
Шрифт:
Разве не Вэнь узоры кишок в человеческом животе, этом удивительном дворце внутренних органов? И разве не вэнь эти удивительные изгибы на схеме, по которой можно собрать тысячи стандартных радиоприёмников? А водопровод, электрические сети, телеграфные столбы – чем эти системы не вэнь, опутавший всю страну?
Содержит ли хоть один европейский язык настолько же простые и глубокие символы? И как можно после этого сомневаться в превосходстве нашей культуры (нашего Вэнь!) над варварской?
Но сможет ли современный человек, испорченный варварскими влияниями, узреть дракона, изваянного в сердце Вэнь?
Все дела равно
– Но если иероглифы настолько сильнее букв - почему тогда каждое любовное письмо не вызывает взаимности?- осведомилась Оно.- Ему что - вэнь не хватает?
В ответ каллиграф написал ещё два символа: ??.
– Что это может значить?- спросил Кимитакэ.
Ёко прищурилась.
– Как ни посмотри - какая-то чушь получается,- признала она.
– Это чушь только на нашем языке. На классическом китайском, если верить словарям, это сочетание означает “алфавит” или “набор доступных слов”. Мы, японцы, не заимствовали это слово, потому что в повседневной жизни мы им не пользуемся. А маги и так знают классический китайский язык, им переводить не обязательно. Но присмотритесь внимательно к этому слову.
Но я думаю, не нужно всю жизнь учиться в самой престижной школе страны, чтобы заметить, что первым идёт иероглиф ?, который, среди прочего, означает “слово”. А вторым - иероглиф ?, который среди прочего, означает “оружие”.
В языке, как видите, заключены многие истины.
И какой бы жёсткой не была цензура словарей, мы всё равно способны разглядеть в этом сочетании его потаённый, магический смысл. Если переводить его на наш язык, то получится что-то наподобие “словооружие”. То есть написанный знак, который используется для победы в войне и установления мира. Нечто вроде трубы, которая позволяет женской энергии Вэнь перейти в мужскую энергию У, и с помощью мужской энергии У установить женскую энергию Вэнь: культуру, порядок и законопослушность. Или, если говорить ещё проще, это способ войны с применением особого сочетания и начертания знаков. Именно в этом смысл искусства каллиграфии. А вывески борделей, чернильные драконы и стихи для пейзажей - так, сопутствующие технологии. Как сказал поэт, это просто доспехи, переплавленные на орудия труда.
– Ты можешь это нам показать?- спросила Ёко.
– Показать, значит... Ну, давай попробую.
Кимитакэ взял ещё один лист и написал на нём иероглиф. Потом взял другой лист и написал следующий. Над третьим пришлось задуматься, над четвёртым попотеть. Но пятый был настолько тривиален, что он мог бы написать его с закрытыми глазами.
Кимитакэ подул на листки, убедился, что написанное высохло. Потом свернул их в трубку, как учили. Сделал тем самым ножиком несколько разрезов. Засунул палец - и вытащил из трубки самый настоящий меч с языками пламени пляшущими возле клинка.
Кимитакэ покачал этим импровизированным мечом, так, чтобы языки пламени собрались в ровное алое сияние.
– Ёко-сэмпай, давай лимон!- скомандовал Юкио.
Девочка печально вздохнула, но лимон из портфеля достала. Это был замечательный гибрид сорта Кабосу, похожий на крошечное жёлтое солнышко. С таким и правда тяжело расставаться.
– В чащах юга жил бы цитрус?- осведомилась у мальчиков Ёко. И сама же ответила:- Да,
но фальшивый экземпляр!– Это какое-то заклинание?- поинтересовался Кимитакэ.
– Этому меня моя русская бабушка научила,- отозвалась девочка,- Что-то вроде этого алфавита-словооружия, только по-русски, наподобие нашей “Ирохи”. Фраза, сама по себе не особенно умная, но зато в ней есть почти все буквы русского алфавита. И несмотря на власть коммунистов, этим цитрусом до сих пор телетайпы проверяют.
– Неплохо, неплохо,- заметил Кимитакэ,- Я всегда догадывался, что русские так и мечтают о реванше.
– Кидай!- внезапно крикнул Юкио.
И Оно-семпай бросила свой лимон.
Команда для Кимитакэ не было. Но руки сами сообразили, что делать.
Взмах сияющим бумажным мечом, короткий всхлип, удар в нос внезапным цитрусовым ароматом - и вот две половинки разрубленного цитруса звонко падают на стол и катятся по лакированной столешнице, продолжая источать аромат.
– Великолепно,- произнёс Юкио и поймал одну половинку. Принюхался и довольно улыбнулся. А потом сказал:
– Пойдёмте к семье, ужинать и пить чай с лимоном. Надо же это куда-то девать.
За ужином Юкио объяснял отцу, что ставил пластинки, надеясь поднять культурный уровень Кимитакэ и обучить его современной новаторской музыке, беседу о которой очень важно уметь поддержать для карьеры в бюджетном секторе Министерствоа. Отец в ответ постоянно смотрел на уплетавшую рис Ёко и определённо хотел спросить, чему тот собирался обучать его сына, когда пригласил девочку - но вопрос так и не был задан, а потом семья Кимитакэ пошла спать, а Юкио вызвался проводить Ёко до дома.
Вымотанный лекцией Кимитакэ провалился в сон, словно в погреб, и спал без сновидений, только изредка вздрагивая, когда казалось, что за ним крадутся враги.
А наутро открыл глаза и обнаружил, что Юкио преспокойно спит между ним и братом. Тонкое, алебастрово-светлое лицо в обрамлении чёрных, как лучшие чернила, волос было совершенно невозмутимо, а нос сопел в своём особенно ритме, который неуловимо напоминал ритмы безумного композитора Леверкюна.
13. У адмирала
На следующий день после уроков Кимитакэ сказал младшему брату, чтобы тот ехал домой один. А у него есть ещё пара дел в школе.
– Я даже знаю, что это за дела?- гордо заявил Тиюки.
– И что это за дела?
– Разумеется, свидание.
– И что, ты даже знаешь, с кем?
– Нет. Мне это совершенно не интересно.
Младший, разумеется, ошибался, но не сильно. Предстояло не свидание, а встреча, причём куда более опасная.
Кимитакэ собирался зайти к директору школы и поспрашивать его о Старом Каллиграфе.
Дом директора располагался здесь же, на школьной территории. Его построили в год основания школы, когда страна ещё жила преклонением перед европейской культурой. Причём из всех государств Европы архитектор вдохновился Россией - возможно, потому, что разбирался в традиционной архитектуре этой страны хуже всего.
Снаружи он напоминал деревянный ящик для снарядов: в два этажа, идеально квадратный и словно сколоченный из совершенно одинаковых коричневых досок. На каждой из сторон - по четыре совершенно одинаковых прямоугольных окна, высокие и узкие. Даже водосточных труб было ровно четыре, по трубе на каждый из углов.