Вредители

– Нет. У нас из-за войны все кружки разладились. А той кружок, в котором я был, вообще закрылся.

– Получается, от войны страдает и самая престижная школа Империи.

– Мы живём в чистоте и питаемся бататовой кашей и редьками. А во времена гражданских войн бататовая каша считалась роскошью.

– И что, никто не жалуется?

– Как можно жаловаться на роскошь?

– А почему закрылся ваш кружок?

– Это довольно странная история. Дело в том, что наш учитель пропал без вести.

– Надо же! Как это случилось?

– Не знаю. Просто в один из дней учитель Курода, который им заведовал, не пришёл в школу. Потом было объявлено, что кружок закрыт.

– Почему вы уверены, что он именно исчез, а не перестал работать в школе.

– Это были слухи. Я не стал бы говорить это под присягой. Кто же захочет покидать такую школу?

– А что случилось с другими кружками? Их руководители тоже пропали?

– Учеников стало меньше. Многие из старших ребят пошли работать в штабы и министерства, чтобы помогать фронту.

– Вместо того, чтобы отправляться на фронт?

– Поверьте, в штабах от них больше пользы. Хотя бы почерк разборчивый.

– Я вынужден признать, что пропажа вашего учителя Куроды очень интересует полицию,- неожиданно тихо произнёс полицейский,- В последние дни были установлены некоторые факты, которые очень меняют всю картину.

– А что вы узнали?- осторожно спросил Кимитакэ.

– Это не очень важно. Так, подробности. Попытайся вспомнить вот что: не делали ли учитель перед своей пропажей каких-то намёков? Может быть, были какие-то намёки, что его выслеживают или преследуют. Или упоминал людей, которые сами хотят, чтобы их считали испарившимися.

– Нет, ничего такого. На занятиях мы говорили только о каллиграфии.

– А ты запомнил какие-то личные беседы? Может быть, вы обсуждали политику или ход войны? Я не сомневаюсь в вашем патриотизме, но он мог сказать что-то, что позволило бы нам напасть на след людей, что стоят за его исчезновением.

— Был один такой разговор,- произнёс школьник,- Я не уверен, что я помню правильно.

– Откуда эта неуверенность?

– Дело в том,- Кимитакэ опустил голову и усмехнулся,- что отчего-то мне кажется, будто этот разговор случился уже после того, как учитель пропал.

– Это не имеет значения. О чём был ваш разговор?

– Но это же нелепость! Знаете, это как тот чудак, про которого монах Кэнко пишет. У чудака была рукопись “Изборника стихов японских и китайских” и утверждал, что эту копию написал великий Оно Тофу. Какие-то ехидные знатоки спросили, откуда тогда в сборнике появились стихи Фудзивары Кинто - ведь Фудзивара Кинто родился в год смерти великого Оно Тофу. А чудак заявил, что именно эта особенность и делает рукопись особенно редкой.

– Между тем это может быть полезным,- заметил полицейский,- Такие события происходят чаще, чем думают обычные люди.

– Но как такое возможно?

– Вот самый распространённый случай. Ты бы очень удивился, если бы узнал, как многих взрослых людей преследует один и тот же сон: будто они снова учатся в школе и либо пишут какой-то бесполезный экзамен, либо опять блуждают по её деревянным лабиринтам с каким-то дурацким и невыполнимым поручениями. Причём эти люди отлично помнят, что давным давно закончили школу и даже в университете учились. Но это им ничуть не помогает. И всё университетское образование недостаточно, чтобы справится с этим дурацким заданием. С точки зрения логики это невозможно. И тем не менее, это происходит с очень многими людьми каждую ночь.

– Но всё, что вы описали происходит во сне!

– Совершенно верно. Современная криминалистика изучает в том числе и сновидения.

– Получается, в наше время надо даже спать осмотрительно.

– Сон к делу не приобщишь. Но рассказ о сне может очень продвинуть дело.

– А в какой традиции вы анализируете сновидения - по Фрейду или по Юнгу?

– Мы их просто узнаём,- был ответ,- чтобы получше узнать человека. Но вернёмся к вашему случаю. Так что вам сказал учитель каллиграфии уже после того, как пропал?

– Он сказал очень странную вещь,- Кимитакэ сглотнул и невольно усмехнулся,- Он сказал, что наши немецкие союзники весьма опрометчиво поступили, когда сделали свастику своим символом. А между тем свастика - живое существо.

– Вот как! Он пояснил, что это значит?

– Нет. Я, конечно, знаю, что иероглиф происходит от индийского символа. Но я тоже не понял, на что именно он намекал. Может быть, в древних рукописях ей заменяли иероглиф, который обозначал каких-то опасных животных или злых духов. Хотя я бы предпочёл для этого иероглиф “вредители”.

На этом месте Кимитакэ вдруг вспомнил, что дневник лежит прямо здесь, в сумке. И туда записан сегодняшний сон.

Конечно, ни в дневнике, ни во сне не было ничего крамольного. Постыдное там можно было отыскать, но крамольного ничего не было.

А что, если отыщется? Полиция - большие мастера отыскивать то, что ты предпочёл бы скрыть… К тому же, Кимитакэ вдруг осознал, что он не способен вспомнить, о чём писал в дневнике даже неделю назад. И вообще помнит содержимое собственного дневника не лучше, чем в эти странные разговоры с учителем Куродой.

– А учитель Курода никогда не спрашивал тебя про твоего деда?- продолжал допрос полицейский.

– Нет.

– Как ты думаешь, они могли быть знакомы?

– Думаю, нет. Разве что за счёт какой-то случайности. У деда были самые странные знакомства, но учителя Куроду в его обществе я представить не могу.

– Почему ты в этом так уверен?

– Я хорошо знал дедушку и, кажется, неплохо успел узнать учителя Куроду. Они бы не смогли долго быть даже в одной комнате, не то, что общаться. Дошло бы до драки.

Полицейский что-то пометил у себя в блокноте. Потом поднял глаза, улыбнулся и произнёс с деланной весёлостью:

– У меня всё. Если возникнут другие вопросы, мы обязательно встретимся.

3. Жизнь дедушки Садатаро

Разговор с полицейским оживил воспоминания, и по пути домой Кимитакэ никак не мог отделаться от мыслей про дедушку Садатаро.

В полицейском отчёте записали, что отставного губернатора убили неизвестные враги, подбросив письмо, отравленное ядом кураре. Но Кимитакэ знал, что всё было немного сложнее.