Времени нет

Зал суда не отличался от десятков других, где мне приходилось бывать. Необычным был разве что прибитый к стене щит за спиной судьи — гравировка на нем изображала сюжет с деревом познания, с которого свисал змей.

Судья был так худ, будто его неделю держали под палящим солнцем, пытаясь выжать остатки жидкостей и жиров и, достигнув своего, отпустили на работу. Он сидел за своей кафедрой на деревянном кресле, как сфинкс, который подготовил лучшую загадку, и просматривал бумаги. Время от времени он бросал взгляды на меня, то на Саатчи, то на присяжных, и тогда казалось, что его глаза впитывают в себя свет.

Иногда неверие набрасывается на человека из-за спины, держит его за руки, вгрызается в шею. Теперь, очутившись в зале суда, я подумал, что, возможно, ошибся, решив вступить в бой без помощи. Но пули не вернешь в ружье. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как выиграть этот суд самостоятельно.

Судья дочитал и бросил бумаги на стол, сбив молоток с подставки. Присяжный с выпитым лицом впервые поднял глаза — взглянуть на источник шума, но все, что происходило, оказалось недостаточно интересным для того, чтобы нарушить ритм его покликаний.

— Нестандартный контракт. Наш ответчик или мятежник или не наилучшим образом выполняет свою работу. Рекомендую Высокой комиссии по правам джиннов провести проверку, — судья обращался к кому-то в зале, но смотрел на Саатчи, который затаил бы в этот момент дыхание, если бы джины вообще дышали. — Итак, истцу, вы хотите расторгнуть этот договор. На каком основании?

Задавая вопросы, судья не отводил взгляда от Саатчи. Не знаю, принято ли вставать в Высшем справедливом суде, но я встал.

— Ваша честь, согласно положениям законов Логики, согласно пункту 8.1 вышеназванного контракта, сторона, поименованная Человеком, может расторгнуть договор в одностороннем порядке, если сторона, поименованная Джином, не выполнит взятые на себя обязанности. Пока мы видим пренебрежение условиями контракта. Джинн обязывался обеспечить Человеку пребывание в определенном человеческом теле в течение дня. Конечно, имеется в виду не световой день: это время проходило в 23:59, и не забывайте еще о 59 секундах. Однако ответчик унес истца из тела за пять минут до полуночи. Таким образом он нарушил право Человека воспользоваться оговоренными в контракте привилегиями в полном объеме. Поэтому истец считает, что ответчик самовольно возбудил свои обязанности. А значит, истец имеет право считать договор невыполненным и аннулировать его без каких-либо для себя последствий.

— Ответчик согласен с таким аргументом?

Саатчи тоже встал, но смотрел не на судью, а на щит за его спиной.

— Сторона защиты считает обвинения в нарушении условий контракта необоснованными, ваша честь. Договор не использовал слова «сутки» и не прописывал точного времени, в течение которого истец должен был находиться в чужом теле. Поэтому я, как одна из сторон договора, не нарушил взятых на себя обязанностей. Истец манипулирует фактами.

Пузатый присяжный пошел вперед, слушая обмен репликами — слово «договор» задело его, как крючок — окуня.

— В праве существует такое понятие, как традиция, — я бросил реплику без приглашения судье и, обнаружив, что она не вызывала возражений, продолжил. — Во время предыдущих двух дней я попеременно оказывался в телах двух человек, один из которых освоил профессию музыканта, а второй был предпринимателем. В обоих случаях истец, то есть я, просыпался в восемь часов утра и покидал занятое тело ровно в полночь. Обе стороны без слов согласились с таким положением вещей, и он стал традицией. Подчеркну, что она отвечает и здравому смыслу — сутки заканчиваются в полночь, — и традициям всех заключенных ранее договоров: если у них указана дата, но не указано конкретное время, то подразумевается, что указанный срок истекает в полночь. Истец рассчитывал свой день так, чтобы успеть все сделать до того, как пройдет время, заложенное в традицию. Однако на третий день ответчик нарушил установленное между ними правило без предупреждения со своей стороны. Вот почему его действия — это нарушение договора.

Судья махнул морщинистой рукой, приглашая Саатчи к ответу. Что ж, формат заседания был определен — обмен репликами.

В руках джина материализовались два листа, один из которых он положил перед судьей, а другой протянул мне. Я взял его, несколько опасаясь, и не зря — волна холода пробежала от моих пальцев до самого плеча, и я вспомнил о чудесных шахматах, приобретавших температуру человеческого тела.

— Ни о каком нарушении и речи быть не может. Ваша честь это расписание истца за три дня действия договора. Действительно, в первые два дня он просыпался в теле аватара в 8:00 и покидал его в 23:59:59. Однако взгляните на третий день. Истец проснулся в 7:14, на 46 минут раньше, чем положено. Таким образом, он нарушил установленное между нами правило просыпаться в 8:00. И по состоянию на 23:55 он пробыл в чужом теле уже на 41 минуту дольше заложенной традицией.

Из всех присяжных, казалось, наши танцы вокруг цифр заинтересовали только толстяка в костюме, которому были интересны любые спектакли, и бабушку-боже-летечко. Она взяла в руки выданный каждому присяжному карандаш, покрутила его между пальцами и спрятала в свою сумку так ненавязчиво, словно ее пальцы жили отдельной от нее жизнью.

— Прошу обратить внимание, ваша честь, что своим заявлением ответчик признает установленную между нами традицию, — я поднял пальца, фиксируя свою первую победу. — Но я ее не нарушал, потому что проснулся не по своей воле. Меня разбудили: президент, в теле которого я находился, должен был принять решение, от которого зависела жизнь людей. Мог ли я отказаться вставать? Мог. Уснул бы я снова? Наверное, нет, и ответчик в любом случае заявил бы сейчас присяжным, что это было время, когда я не спал. Также прошу отметить, что традиция учитывает не общее количество часов, проведенных в теле аватара, а предельное время. И это время — без одной секунды на север, но никак не 23:55. Если бы ответчик руководствовался соображением общего времени, он должен вывести меня из чужого тела в 23:14. Однако он этого не сделал, потому что отталкивался от правила предельного времени.

Я вернулся за свой стол, а джин защелкал, скептически оценивая мой триумф.

— Одно не следует из другого, ваша честь. Я не обязан был вывести истца из чужого тела ровно через шестнадцать часов после того, как он в нем оказался. Я просто имел на это право. А соответственно, мог воспользоваться этой возможностью когда угодно после 23:14. В 23:55 я ею воспользовался.

Присяжный-подросток тяжело задышал. Похоже, возня с цифрами его запутала, и в ней закипала ярость. Он вполне может запустить в одного из нас охотничий нож, подумал я.

— Итак, истец, — судья повернул ладонь в мою сторону, чтобы присяжным было понятнее, — объяснил договор о традиции иначе, чем ответчик. Истец считает, что мог находиться в теле до конца суток, ответчик считает, что его обязательства действовали ровно шестнадцать часов в сутки. Сам договор, составленный кое-как, не дает точного ответа на этот вопрос. Поэтому я запрещаю обеим сторонам в дальнейшем использовать довод о традиции в этом процессе. Ответчик может продолжить.

Часть присяжных синхронно закивала, поддерживая решение судьи.

— Хотелось бы напомнить всем присутствующим, что договор, заключенный между мной и человеком, предполагает, что я получаю душу истца, если выполню свои обязательства. Однако я обнаружил, что вторая сторона совершает действия, которые ставят под угрозу исполнение истцом своих обязанностей, — панок в костюме скривился, пытаясь понять смысл сказанного, и Саатчи вспомнил, что его главные слушатели — не судья, не адвокат, а семь человек без юридического образования. — Другими словами, если бы он попытался принести себя в жертву, это стало бы серьезным аргументом в пользу Рая на Последнем Суде. Даже, несмотря на наш договор. То есть была вероятность, что я свою часть соглашения выполню, а он свою нет, потому что из-за самопожертвования его на Последнем Суде все равно могут поместить в Рай. Поэтому я имел право остановить человека и таким образом предупредить нарушение договора.