Времени нет

Орест даже играть бросил — так заинтересовался, но показать этого не хотел.

— Что ж, давайте, — с нарочитой небрежностью бросил он.

— В детском доме было административное крыло, запрещенное для прогулок. Но однажды, это была суббота, мой друг поругался со своей компанией. И убежал гулять по запретному крылу. У всех был выходной, поэтому моего друга никто не увидел и не усыпал ему как следует. Он гулял, гулял и дошел до кабинета директора. А там на стульчике сидели мужчина и женщина. Мой друг заметил их раньше из окна. Они были прекрасными людьми и сидели, держась за руки. Обычно по выходным к директору приходили те, кто уже определился с выбором. И с этим мальчиком их даже не знакомили. Они не видели его, а значит, у мальчика не было никаких шансов. И знаешь, что он сделал?

— Нет, не знаю, — Орест весь ощетинился за своей гитарой.

— Он поздоровался с ними. Собрал волю в кулачок, медленно прошелся рядом, поздоровался, ну а потом нервы, конечно, не выдержали, и он скрылся. Но это было самое верное решение в его жизни. Эти мужчины и женщины стали его мамой и папой.

Орест положил голову на корпус гитары.

— А что случилось с другим мальчиком?

— С каким другим мальчиком?

— Ну, которого уже хотели выбрать, а вместо него забрали вашего друга.

Эдем задумался.

— Другой мальчик дождался своего чуда, — неуверенно ответил он.

Орест снова принялся перебирать струны.

— А я бы не обижался, если бы Инара стала мамой другому — так было бы лучше всем. Ну или усыновила бы меня и Кистлявого, то есть Костю — так у нее хоть кто-нибудь остался бы, — сказал Орест и объяснил Эдему, который ничего не понимал: — У меня болезнь Митча. Слышали, может, о таком. Вот теперь даже не могут на день рождения с Инарой отпустить. Боятся, что впаду в кому, а потом начнутся вопросы, почему отпустили больного ребенка.

— Какая стадия? — с трудом произнес Эдем. Во рту пересохло.

— Третья, конечно. Если бы друга, отпустили бы — Инару они уважают. Надо было мне весной родиться.

И Орест стал напевать следующую песню, давая понять, что жалости ему не нужны.

Эдем неуверенно встал. Месяцами он избегал знакомых, узнавших о его болезни, а теперь сам оказался среди впадающих в ступор и не может выбрать правильную реакцию на потрясающую новость.

— Где у вас туалет?

Он двинулся в указанном направлении и через десяток шагов обнаружил нужную дверь. Здесь и нужно искать ответы.

Эдем умылся холодной водой, дважды глотнул, вытер глаза рукавом и уставился на отражение Крепкого в зеркале над раковиной.

— Саатчи, — позвал он, надеясь, что это сработает.

В зеркале мгновенно появился седой джин в клетчатом пиджаке с черными белками глаз. Эдем отшатнулся и ударился головой о дверцу кабинки.

— Не надо портить казенное имущество, — заметил Саатчи.

Эдем глубоко вдохнул.

— Ты что, следил за мной?

— Чего бы это? — Саатчи приблизил лицо и принялся тереть глаз, делая вид, будто перед ним не Эдем, а его собственное отражение в зеркале.

— У джиннов другое восприятие времени. То ли мы живем быстрее, то ли люди тормозят, Саатчи вынул из глаза несуществующую пылинку. — Значит, ты хотел меня спросить, смертный?

— Бог существует, — сказал Эдем, — и ты — лучшее тому доказательство.

— Неожиданное начало, — заметил Саатчи. Достав бог знает откуда лавровый венок, он изобразил Цезаря, которому аплодирует толпа, и принялся посылать по сторонам воздушные поцелуи.

Эдем не оценил юмор.

— Там в коридоре сидит десятилетний мальчишка. Он не знает вкуса поцелуя и алкоголя, он не знает, как пахнет океан, и как это оно чувствовать себя с гитарой на сцене заполненного людьми стадиона. Единственное, о чем он знает: ему нельзя мечтать, потому что жить ему осталось совсем немного. Скажи мне, джин, почему так? Можно понять почему все это происходит с нами. Но с детьми, Саатчи, с детьми!

Саатчи прекратил паясничать, и перед Эдемом вдруг предстал очень уставший джин.

— Без этого невозможно, — ответил он без остановки, словно ответ был им найден путем болезненных лет размышлений. — Без этого происходят крестовые походы детей, оканчивающиеся трагедиями. Установи возрастные ограничения на страдания — и мир не устоит. Представь, как изменится история человечества и какие испытания выпадут на долю детей, если взрослые будут знать, что в их руках инструмент, бессмертный до подросткового возраста. И кем вырастут такие ребята.

— Некоторые не вырастут, — тяжело ответил Эдем.

Саатчи молчал, как молчат из уважения к чужой трагедии.

— Он делает, что может, — добавил он наконец. — Да и не только он.

Джин щелкнул пальцем — и вместо него в зеркале снова появилось отражение Крепкого.

Только теперь Эдем услышал: из коридора доносился голос мальчишки. «И до рассвета будем держаться за руки», — пел Орест. Эдем знал эту песню наизусть, как и все пацаны того детского дома, в котором он отбывал свое детство.

2.9

Скрип, скрип, скрип.

Постриженный наголо мужчина мерил шагами комнату с рассохшимся полом. Один рукав его пиджака свободно болтался, выдавая пустоту внутри. Единственной рукой исполняющий обязанности антикоррупционного прокурора Мостовой время от времени проводил по лысине и хлопал по шее. Эдему достался зыбкий стул и куча вопросов.

— Вы пытаетесь меня перехитрить, — говорил Мостовой. — Не понимаю только — в чем, а главное — зачем?

Инари не разрешили забрать Ореста на прогулку вне стен детского дома, и она решила остаться и побыть с мальчиком на праздник, который может оказаться для него последним. Когда позвонил Мостовой, Эдем как раз усаживался в такси. Прокурор просил приехать на беседу по делу погибшего Фростова. Эдем сомневался: стоит ли тратить драгоценное время в прокуратуре, но трезво рассудил, что настоящий Олесь Мицный не сможет ответить, зачем он вмешался во всю эту историю с Фростовым. Если уже начал потасовку, нельзя ограничиваться одним ударом. Поэтому Эдем назвал таксисту новый адрес и приехал в холодное здание с высокими потолками в Печерском районе Киева.

Вчера Мостовой помог Эдему, когда тот ломился в тюремный двор сквозь живые стены, не зная, что не успеет остановить трагедию. Сегодня он укрепил приятное впечатление о себе, честно объяснив причину своей заинтересованности делом Фростова.

«К счастью для украинской культуры, наши сферы деятельности не причастны, но, пожалуй, вам известно, что я до сих пор хожу с приставкой и.о. о.», — начал он.

Этого мог не знать Крепкий, но это было известно Эдему. Мостовой прошел очень сложный этап отбора и выиграл публичный конкурс на должность главы Антикоррупционной прокуратуры, но президент не торопился утверждать человека, с которым будет сложно договориться.