Времени нет

— Так что же, наши успехи результат случайности, а не нашего труда? Это самая непедагогическая вещь, которую я слышал от педагога.

— Наши успехи — это результат того, знаешь ли ты все свои сильные карты, держишь ли их при себе, чтобы выложить в нужный момент, способен ли распознать этот момент.

Артура сейчас сюда, подумал Эдем.

Наталья Владимировна сделала длинный глоток чая.

— Вот я и выложила свою козырную карту — знакомство с президентом страны. Но вы, однако, и сами догадались.

Эдем кивнул и сразу же ухватился, что его кивка она не видит.

— Угрожать терактом в надежде, что я узнаю и вспомню свою преподавательницу, — это было очень опрометчиво. А если бы к вам просто пришли с обыском? Если бы задержали? Если бы дело не оказалось у меня? Если бы решили заняться после выборов?

— Но ведь сработало, — тихо сказала Наталья Владимировна, пытаясь добавить в голос как можно больше наивных ноток.

Ее ладонь поползла по столу и остановилась, найдя запястье бывшего ученика. Рука Эдема предательски дернулась, но он успел преодолеть реакцию раньше, чем она могла оскорбить Наталью Владимировну. Женщина молчала, и Эдем понял: от него ждут ответа на невысказанную просьбу.

— Наталья Владимировна, чем я могу вам помочь?

Она ответила сразу — в воздухе еще не успел отзвонить вопросительный знак.

— Спуститься со мной в метро. Мне нужно вам кое-что показать.

Наталья Владимировна решительно встала, не давая ему времени на раздумья, вынула откуда-то коричневый кашемировый платок и связала его на голову.

* * *

Наталья Владимировна приютила проездной к турникету, тот издал одобрительный писк.

— Президентам страны проезд бесплатный, но я не уверена, что вы прихватили удостоверение, — она махнула рукой, пропуская Эдема вперед.

Он поднял над турникетом трость, стараясь никого им не задеть, дождался Наталью Владимировну, взял ее под руку, и они ступили на эскалатор.

— Что мы ищем здесь? — Эдем знал, что ответа все равно не будет.

— После того, как не стало Коли, я бываю здесь дважды в день, — сказала Наталья Владимировна.

Чтобы попасть сюда, Эдему пришлось пережить серьезную дискуссию с начальником своей охраны, который утверждал, что не может подвергать главу государства такой опасности. Тогда Эдем одолжил у президентского водителя темные очки и дал понять, что лучшей маскировкой для главы государства будет, если он спустится со старухой в метро как обычный мужчина. Мол, я доживаю последние недели на посту, поэтому покушение на меня уже никому не нужно. Собственно он был убежден, что все так и есть.

Они спустились на станцию Сырец. Размышления Эдема оказались правильными: он поймал лишь несколько взглядов, полных сомнения, но никто не пытался снимать их на телефон, следовательно, маскировку без маскировки удалось.

Запах сырости и креозота сразу превратил его опять в мальчишку, который однажды оказался в большом городе — и слился с ним в одно целое. Поручень, который двигается быстрее эскалатора. Шахматный пол и прописные буквы названия станции. Пассажиры, после щелчка двери вырываются из вагонов, как ипподромные лошади из стартовых боксов. Теплая толпа, несущая неопытного путешественника к нужному переходу…

— Надо проехать только одну остановку, — сказала Наталья Владимировна. Сырец — конечная и, пожалуй, самая людная станция на Правом берегу. Наверное, поэтому они здесь. То, что хотела показать Наталья Владимировна, не зависело от станции метро.

Они подошли к краю перрона. Несколько охранников рассредоточились поодаль, время от времени бросая взгляды на объект номер один. Людей на перроне становилось все больше и охранники соответственно сокращали расстояние между собой и президентом.

— Странно, но нет никого более влиятельного, чем учитель. И в то же время менее влиятельного. Мы сеем семена в ум и душу, когда сад расцветает буйным цветом, мы уже давно становимся частью прошлого, фотографией в альбоме, которую достают дважды в год: на День учителя и на день встречи выпускников, — Наталья Владимировна говорила это без всякого упрека, просто констатировала, будто знакомила с известной экономической теорией.

— Я бы поспорил о влиянии. Ведь есть еще должность президента, доживающего последние дни в своем кресле, — парировал Эдем.

Он надеялся вызвать у Натальи Владимировны улыбку, но зря.

Она шагнула ближе к краю перрона, и Эдема вдруг осенило страшное подозрение: неужели она разыграла все это представление ради того, чтобы в присутствии бывшего студента броситься под поезд? Пытаясь не выдать волнения, Эдем деликатно взял Наталью под локоть и отвел на пустую деревянную скамейку.

Успокоился он только тогда, когда женщина присела.

— Может, вы и не будете править в дальнейшем страной, зато вы сохранили себя — несмотря на медные трубы. А разве это не главное?

На мгновение перед Эдемом мелькнуло воспоминание о счастливом лице Ридчука, когда тот смотрел на шедший на посадку самолет.

— Иногда попытка сохранить себя — это эгоизм, — сказал Эдем. — Как быть, если на одном конце качели твои принципы, а на другом благополучие твоих близких? Можно ли хлопнуть дверью и уйти с чистыми руками, если дома тебя будет ждать потухший костер и глаза голодных детей?

Порыв ветра вырвался из туннеля, но, пока докатился до них, растерял весь свой пыл. Из пещеры выглянули два глаза, и механический дракон с ревом стал приближаться к ним.

Один из охранников предстал перед президентом. Эдем дождался, пока поезд остановится, и только потом подал Наталье Владимировне руку.

Они вошли в вагон.

— Иногда выбор… — начал было Эдем, усадив спутницу в центре длинного сиденья и устроившись рядом, но Наталья Владимировна остановила его:

— Сейчас мы двинемся.

Эдем аккуратно отпустил ее ладонь.

Пассажир с заляпанной сумкой выбрал себе место рядом с президентом и его бывшей преподавательницей, но вдруг споткнулся о взгляд охранника и после секундного колебания решил расположиться где-нибудь.

— Я уже не могу видеть, — сказала Наталья Владимировна. — Не могу посмотреть на фото единственного сына. Конечно, я помню каждую его морщину, каждый наклон головы, каждый взмах рукой при ходьбе. Воспоминания, а не знание — моя самая высокая ценность. Но организм — штука ненадежная. Вчера он лишил меня зрения, а завтра может лишить и памяти. Поэтому мой величайший страх…

Ее телом пробежала дрожь — от макушки до кончиков пальцев, перескочила на сиденье, расшатала вагон и полетела по рельсам, передавая страх пассажирам других поездов.