Времени нет

Шасси коснулось посадочной полосы, подняв тучку пыли.

— Их должны встретить вы, — сказал Эдем.

Он изменил свои планы. Президент не спустится к трапу. Перед своей отставкой Тимофей Ридчук заслужил последнюю привилегию: самому встретить боевых товарищей. Министр кивнул, принимая такое признание.

Он уже был готов идти, но Эдем задержал его вопросом:

— Почему? Вы ведь человек чести. Почему вы пошли на это?

Ридчук не сник. Его лицо было светлым — как у человека, сбросившего нелегкую ношу.

— Я решился не сразу. И, поверьте, заступая на свой пост, я планировал покинуть его в том же пиджаке, в котором пришел. Но ведь вы слышали историю о молодых директорах, окончивших Оксфорд?

Нет, ее не слышали ни Эдем, ни президент.

— Один из наших олигархов, сделавший капитал в 90-х, решил обелить свой бизнес. Логичный и последовательный шаг. Сначала ты строишь империю, используя правовую анархию, а потом понимаешь, что только установление прозрачных правил игры защитит ее. Однако прежде нужно избавиться от коррупции и краж в собственной компании. Поэтому наш олигарх собирает молодых менеджеров с лучшим европейским и американским образованием и ставит их на несколько руководящих должностей. Да, они могли допускать ошибки, многие ошибки, но доходы на предприятиях, где они оказались, резко возрастают. И кажется, что это удача. Первые полгода.

Ридчук приложился лбом к холодному стеклу.

А потом все схемы вывода денег из компании восстанавливаются. Потому что точечными решениями не удалось изменить всю систему, и она начала засасывать одного менеджера новой формации, второго… Понимаете, как это произошло? Все начинается не с мелочей, нет. Пустякам легко противостоять. Но однажды к тебе приходят с готовой схемой и говорят: одной твоей подписи достаточно, чтобы обеспечить твою семью на несколько лет.

Ты говоришь "нет".

А потом ты обедаешь в ресторане с коллегой, чьи часы с ремешком из крокодиловой кожи стоят столько, как твоя годовая зарплата. Он заказывает себе бутылку вина 20-летней выдержки, хотя выпить собирается только бокал. Раньше ты отреагировал бы на это спокойно, но теперь тебе хочется взять его за затылок и обмакнуть в миску с горячим консоме. И коллег с такими часами начинаешь замечать все больше.

Но в следующий раз ты снова говоришь «нет».

Потом ты видишь, что эту схему все равно продали, обойдя тебя. Прямо на ней заработал другой коррупционер. Приглядевшись повнимательнее, ты замечаешь вокруг себя огромный грохочущий механизм. Ты — неподвижное колесико между крутящимися, крутящимися шестернями… И ты задумываешься.

Ты отгоняешь от себя дурацкие мысли, общаясь с солдатами на фронте. Идет война, говоришь ты. В ресторанах подают салат из кальмаров, но идет война. Однако мнения не только возвращаются, они трансформируются. И ты спрашиваешь себя: а окажись на твоем месте этот боец, он отказался бы от искушений? И часто понимаешь, что нет.

Мысли все грызут, и грызут, и грызут. Пока ты как-то не спрашиваешь себя: «А почему я?» Пока за каким-то разом не начинаешь чувствовать себя идиотом. В том-то и секрет: из героя, чьего героизма, оказывается, никто не ценит, ты — для самого себя — превращаешься в идиота.

И когда в следующий раз к тебе приходят с коррупционной схемой, ты решаешь, что уже не хочешь выглядеть идиотски.

Тимофей Ридчук закончил свою речь, не отрывая взгляда от двигавшегося навстречу самолету трапа. Его руки оставались в карманах, на смену бодрости на лицо легло умиротворение, как грешник вышел из исповеди.

— Впрочем, господин президент, вы и сами прекрасно знаете, как это происходит.

Ридчук ушел, не вынимая рук из карманов. Эта честность была его расплатой за некогда проявленное ему доверие. Больше он ничего не должен президенту.

Вскоре фигура министра уже маячила у карет скорой помощи у самолета. Санитары опустили трапом носилки с бессознательным Берсерком. Ридчук явно перевернулся с ними парой слов, и они поместили раненого в нутро быстрой — как тесто в печь. С самолета сошли другие участники операции. Ридчук пожал руку каждому воину и сказал напутственные слова. Он один из них.

Для Тимофея Ридчука это происходит в последний раз, подумал Эдем, и его сердце сжалось.

4.9

Эдем не мог объяснить, почему он решил посетить бывшую преподавательницу президента Олексы Антоненко. Возможно, его заинтриговало, зачем пожилой женщине нужно угрожать терактом ради станции метро. Возможно, ему не хотелось возвращаться в свой кабинет, где почему-то исчезают открытки. А может, он просто не знал, к чему себя прижать. Встреча с антикоррупционным прокурором Леонидом Мостовым была назначена час спустя. Если бы джин дал Эдему время для размышлений, тот наверняка расписал бы день в президентском теле по минутам. Сидя на пассажирском сиденье бронированного BMW, Эдем размышлял, чем себя занять человеку, который на несколько часов получил огромную власть, и вместо ответа в голове стучал метроном, отгоняя любые идеи.

В подъезде гулял сквозняк, но и он не мог выветрить запах въевшегося в стены борща. Эдем пропустил жильца в тренировочных штанах, который традиционно не всматривался в лицо незнакомцев на лестнице, и вслед за сотрудником охраны поднялся на второй этаж. В руках президент держал пакет с книгами — новейшие работы по макроэкономике, которые только были в книжном магазине.

Крючок для одежды возле обшитых дерматином деревянных дверей. Увидев его, Эдем вспомнил, что президент был здесь четверть века назад. Прочно вмонтированный в стену на уровне бедер чугунный крючок, на который можно повесить сумку, пока открываешь дверь. Означал ли он, что когда Наталья Владимировна начала преподавать у будущего президента, ей уже приходилось самой возвращаться из магазина с тяжелыми сумками?

Дверной звонок затрещал через силу, словно устал этим заниматься за десятилетие верного служения. Открывшая дверь девушка сразу же обвеяла гостя запахом жасмина и имбирного печенья. Увидев президента, она закрыла рот руками.

— Боже мой, она не врала!

— Я не глухая, — послышалось из квартиры. — И лгу только по выходным и в Прощенное воскресенье. Там тот, о ком я думаю?

Девушка кивнула, не сводя глаз с Эдема, как кролик из удава.

— Все в тебе хорошо, детка, только никак не поймешь, что я не слышу твоих кивков, — продолжил голос. — Закрой дверь в комнату, веди гостя на кухню, стал чайник, вынимай пирожное, а я сейчас подойду.

Девушка подчинилась. Эдем разулся и двинулся за ней. Пол застонал под его ногами, и он подумал, что за эти дни оказывается в чужой кухне уже во второй раз.

Колебавшийся на неровном полу стол. Старый холодильник в углу. Деревянные табуреты. Большая фотография на стене. Казалось, все изменилось с тех пор, как Антоненко приходил сюда студентом. Остался только пейзаж в окне — яблоневый сад, ныне увешанный медными монетами.

Девушка наполнила электрочайник и суетливо собирала на стол, пытаясь за ловкостью скрыть смущение. Эдем прислонил палку к стене, положил пакет с книгами на свободный табурет, но не спешил садиться — рассматривал фотографию. Человек лет тридцати пяти. Тонкие губы и широкий лоб добрались ему от матери. Фотограф щелкнул через минуту до улыбки.

— Это фото повесили еще при его жизни, — сказала девушка, оглянувшись в сторону двери и понизив голос. — Как в старину — пошел в ателье, чтобы сделать снимок маме на память. Но лучше не расспрашивайте Наталью Владимировну о сыне. Не надо ее огорчать лишний раз.

Эдем кивнул. Он выхватил из памяти только отблеск далекого воспоминания: Наталья Владимировна была разведена с мужем и сама воспитывала сына больше ничего.

— Она учит студентов дома?

— Только меня. Я помогаю ей по хозяйству. Мне не тяжело — я живу этажом выше. Она же учит меня. Правда, не знаю, понадобится ли мне в жизни экономика, — я вообще собираюсь стать юристом. Папа говорит, лишние знания — это как гаечный ключ на шестнадцать: годами лежит без дела, но обязательно понадобится в нужный момент.