Времени нет

— А наши окна выходили в парк. Я немного помню из приюта. В тихий час было действительно тихо, даже разбойники собирались у окна и смотрели на мам, которые покупали своим детям сахарную вату. Хуже всего было летом и на выходных, когда в парк приходили семьями, расстилали на траве покрывала, вытаскивали бутерброды, и папы гоняли с сыновьями мяч.

Гребцы скрылись за медным массивом деревьев и, словно взамен им, из тени моста выскользнула парочка на катамаране.

— А что было потом? — с надеждой спросил Орест.

— Потом я никогда не разрешал родителям вытаскивать меня на покрывало в парк.

Орест зазвенел вилкой о тарелку, не поднимая глаз ни на меня, ни на реку.

— Когда тебя забирают, ты пытаешься забыть все хорошее и плохое, что было до этого. Тебе важно вписать в свою память каждый день своей новой жизни, чтобы именно эти новые кирпичики понемногу складывались в фундамент твоей истории, — добавил я.

— Костля я буду помнить всегда — в какую бы семью меня не взяли, — заверил Орест с набитым ртом, и я не сразу понял сказанное. — И он меня. Хотя, конечно, он иногда так меня раздражает, что не будь он слабее меня, я бы изо всех сил лопнул его по голове четвертой частью Гарри Поттера.

— Именно четвертой?

— Она самая грубая, — Орест уставился на меня с подозрением. — Вы читали «Гарри Поттера»? Не читали? Вот так! У вас нет ребенка, перед которым вам бы могло быть стыдно, что вы не купили ему Гарри Поттера?

Я ткнул пальцем в сторону балконной двери.

— Разве обстановка в этой квартире может натолкнуть на мысль, что со мной живет какой-нибудь ребенок?

Орест пожал острыми плечами.

— По квартире даже не видно, что в ней живете вы. Ощущение, что вы поссорились с женой, взяли чемодан с вещами, переехали сюда и набили холодильник бухлом.

Я положил в рот последний кусок и отложил вилку на парапет.

— Со временем понимаешь, что в жизни нужно не так много вещей… Так что, к сожалению, ссориться было не с кем.

— Почему? Не встретили ли любовь всей своей жизни?

— Наверное, потому что, напротив, встретил.

Вставая, я нечаянно смахнул вилку с балкона. Орест дернул рукой, словно у него был шанс поймать ее в полете, а потом свесился с парапета, пытаясь разглядеть ее в кустах под балконом.

— Я могу сбегать, — предложил он.

Я махнул рукой и взял его тарелку.

— Я за десертом.

— Она вас разлюбила? — спросил Орест вдогонку.

Нет, друг. Все было ужаснее.

— Она меня не узнала, — ответил я.

В моем холодильнике не всегда остается алкоголь, но уже много лет, зимой и летом, в нем не заканчивается виноград — обычно я храню его в нижнем ящике. Сегодня это был кишмиш. Хороший вариант для знакомства.

Я умыл его в теплой воде, вынес в широкой чаше на балкон и поставил перед Орестом. Мальчишка с интересом покосился на кисть, но братья первым не стал.

Я оторвал виноградинку, почти торжественно положил в рот и слегка придавил зубами. Ягода облила язык сладким соком.

— Двадцать шестое декабря, — сказал я. — В этот день я впервые попробовал виноград.

— Можно вас спросить… — конечно, Орест не сделал паузы и сразу же спросил: — Если вас усыновили, почему вы тогда не завели своего ребенка?

Было ясно, что он имеет в виду. Если кто подарил мне семью, почему же я не отблагодарил судьбу, сделав такой же подарок — другому ребенку?

До болезни я не часто думал о том, чем бы могла наполниться моя жизнь, будь я отцом. Когда же узнал приговор, все изменилось. Ребёнок мог стать ответом на вопрос: что я оставлю после себя? Но не стало.

— Из-за нее? Из-за женщины, которая вас не узнала? — не отставал Орест.

Я взял еще одну виноградину. Гребцы в голубом поплыли назад.

— Виноград еще холодный, но уже не ледяной, — сказал я.

Орест некоторое время надеялся на ответ, но кисть перед ним все уменьшалась. Наконец он оторвал виноградинку, некоторое время перекочевал ее во рту, а потом раздался треск.

Не могу же я сказать тебе, друг, что по жадности. Ребенок отнимает наибольшую твою ценность — время. Твои вечера после работы, которые ты можешь посвятить своему образованию или подготовке к завтрашнему дню. Твои выходные, которые ты можешь занять полезными знакомствами. Времени всегда не хватает людям, которые хотят сделать немного больше других. Но когда-то они угощают виноградом ребенка — и замечают, что время остановилось, и понимают, как они ошибались.

Я поставил тарелки в кухонную раковину. Пока заносил в комнату стулья с балкона, Орест закатил рукава и принялся за посуду. Старался не звенеть, словно боялся разбавить в памяти тот звук, который открыл для себя сегодня — звук трескающей между зубами виноградины.

Из нас получилась бы хорошая команда, подумал я. А еще: случалось, что женщины мыли посуду на моей кухне, но ребенок никогда.

Но вот Орест протер чашки чистым вафельным полотенцем и повесил его на ручку духовки.

— Ну что? — хлопнул я в ладоши, оказавшись в роли, до сих пор неизвестной мне. — Есть ли место, где тебе хотелось бы побегать? Но если не знаешь Киева, можем довериться моему выбору.

— На стадионе, — Орест словно ждал этого вопроса. — Я хотел бы побегать на «Олимпийском».

Такой выбор меня удивил.

— Бегать по кругу? Есть же масса более интересных мест!

В уголках его рта появились упрямые морщинки.

— Я выбираю «Олимпийский». Я никогда не видел его днем.

Что ж, я сам предложил. Стадион, да стадион. Взрослый иногда может предать слово, которое дал другому взрослому, но перед ребенком он обязан его держать во что бы то ни стало.

Я положил в карман кошелек и, немного подумав, отключен телефон. В коридоре я споткнулся о ботинки Ореста, и мне стало стыдно. Тяжелые и парки, как для легкой осенней погоды, и, кажется, на размер больше. Я предложил мальчику пробежку, потому что не хотел оставаться в одиночестве, но не обратил внимания, удобно ли ему будет бегать в такой обуви.

Ну что ж, я взрослый, а взрослый может решить эту проблему.

— Я вот подумал, — внезапно возник Орест за моей спиной. — А если вы ошибаетесь? Вы говорите, она вас не узнала. А если все было не так ли?

Я громко вздохнул и снял с гвоздя ложку.

5.4

Открыв дверцу и выставив одну ногу наружу, Капитан, с которым мы распрощались полчаса назад, дымил как завод ферросплавов. Увидев Ореста, он сразу погасил сигарету о бордюр, спрятал окурок в пустую пачку, удивив меня своей ответственностью, и схватив из торпеды газету, принялся разгонять дым в салоне.