Время бросать камни

В зимний сверкающий день к дому Маминых подкатил в легких саночках на вороной лошади мужик из Черноисточинска.

Он вошел в дом, снял шапку, перекрестился.

— Отец Наркис! Пригнал вороного. Взгляни… Дорого просить не стану.

Отец оделся и вышел на улицу. Митя увязался за ним. Вороной был хорош. Он стоял, перебирая тонкими ногами. Густая грива стелилась по шее. По крупу разбегались пятнышки. Отец обошел жеребца, потрепал по холке.

— Молодой, всего по шестому году, — говорил продавец. — Бери — не пожалеешь.

— Тридцать пять? — спросил отец. — Уступи десятку.

— Никак не могу. Тридцать давали — не взял. Из уважения к тебе не отдал.

— Нет у меня таких денег. Двадцать пять могу дать. А больше нет.

Мужик стоял на своих тридцати пяти, потом скинул пятерку. А отец, словно из упрямства, стоял на своем.

Так и не сговорились.

— Уважаю, — сказал мужик. — Но не могу…

И укатил.

Отец сумрачный вошел в дом. Мать подняла на него глаза.

— Не сошлись, — коротко сказал отец и стал раздеваться.

— Обойдемся пока, — вздохнула мать.

О покупке лошади разговор в доме шел давно, еще с лета, когда опять пришлось думать — у кого просить лошадь для перевозки на зиму сена и дров. Да и отцу частенько надо было выезжать за пределы Висима. Казенная лошадь стала так стара, что на дальние разъезды не годилась. Хорошая была просто необходима. Откладывали, прикидывали, какие расходы по дому можно сократить или урезать? Надо бы обновить одежду отцу. Но решили, что с этим можно повременить. Занять? Как-то и об этом зашла речь. Наркис Матвеевич круто отрезал:

— Никогда… Отдавать всегда труднее, чем брать в долг. Вспомни, как бывало…

И мать замолчала.

Вечером, когда отец ушел в дальний конец Висима исповедать умирающего, мать, как обычно в зимние вечера, управившись с работами по дому, села за стол и раскрыла книгу. В эти недели они читали книгу Гончарова о кругосветном путешествии на фрегате «Паллада», о многих злоключениях моряков отважного экипажа, о многих странах и берегах, увиденных ими.

Почему-то вдруг зашел разговор, как живут писатели, сколько они зарабатывают на книгах. Мать отсчитала шестнадцать страничек в книжке и сказала:

— За каждые такие шестнадцать страничек писатель получает пятьдесят рублей.

— Пятьдесят рублей! — вскрикнул Митя, весь тот день думавший о тех тридцати пяти рублях, на которые отец мог бы купить вороного.

— Много? — спросила, улыбнувшись, мать.

Пораженный Митя ничего не ответил, и мать стала читать дальше. А у него весь вечер не выходила из головы эта огромная цифра. Пятьдесят! Только за шестнадцать страничек книжки. Ведь это почти две лошади. Какие счастливые люди писатели! Они все могут купить. Ему непременно надо стать писателем, и тогда он сможет подарить отцу и матери сразу две лошади.

Много лет спустя пятидесятичетырехлетний Дмитрий Наркисович, вспоминая детство, писал матери в Екатеринбург:

«Эта цифра меня просто поразила. Помилуйте, ведь за 50 рублей можно купить пару лошадей?»

И шутливо, но не без горечи добавил:

«В детских мечтах есть скрытое пророчество, я сделался писателем, хотя и езжу на чужих лошадях».

Как-то Митя вышел на улицу и увидел нищего. Тот посмотрел на мальчика и протянул сухую темную руку.

— Пожалей убогого…

Митя помчался в дом, вбежал в детскую и открыл свою копилку. Там вместо горсти медных монет лежал подложенный кем-то новенький серебряный рубль. Мальчик заколебался. Впервые он был обладателем таких больших денег. Он взял этот привлекательный тяжелый рубль, подумал, подумал и положил в копилку. Пожалел! Не смог с ним расстаться. Но стыд потом долго терзал его.

«Не знаю, — говорил писатель, — возможно, с тех пор я возненавидел власть денег над человеком».

В августовский субботний вечер Митя зашел в комнату родителей и на столе увидел листки бумаги, исписанные мелким знакомым почерком отца. «С Л О В О в день тезоименитства Благословенного Государя Императора Александра Николаевича», — прочитал он.

Обычные слова, много раз произносимые отцом в проповедях с амвона: «Вознесем на небо, к престолу всемогущего бога, усердную молитву…», «Будем усердно молиться…» А вот и мысли отца, которые он не раз высказывал Мите по поводу освобождения двадцати трех миллионов населения от крепостной зависимости. Отец говорил, что народу теперь открыты пути для просвещения, грамотности, а от грамотности удвоится благоденствие. Сейчас Митя прочитал:

«…теперь уже не будет никто работать под палкой, теперь уже не будут отнимать для барщины дорогое для крестьян летнее время; не будут по неволе гонять народ на дальние работы; не будут отнимать детей от отца и матери в барскую дворню; не будут перегонять людей с родной стороны в чужую сторону по барской воле; не будут продавать людей, как скот; не будут обходиться с людьми, как со скотиной, а будут смотреть на всякого человека, как на человека, будь он хоть крестьянин».

Это место почему-то было решительно зачеркнуто, а оно-то больше всего понравилось Мите.

Под «СЛОВОМ» стояла роспись: «Протоиерей Александр Карпинский».

Митя услышал за спиной шаги, оглянулся и увидел отца.

— Это почему зачеркнуто? — спросил Митя.

— Не мной, не мной, — недовольно сказал отец, забирая листки проповеди у сына.

Самый главный дом в Висиме… Самый большой, самый красивый, самый важный. В нем живет управитель завода Константин Павлович Поленов, закончивший геодезическое отделение Академии генерального штаба, а ранее — Московский университет. Поленов заинтересовался необычным священником, который не только выполнял все необходимые требы, но и занимался фенологическими наблюдениями, педагогической деятельностью, даже немного врачевал. Наркис Матвеевич стал в доме Поленова своим человеком, пользовался книгами его большой библиотеки, газетами, журналами, приходившими из Петербурга и Москвы. Поленов же помог Наркису Матвеевичу собрать небольшую библиотеку при школе. Сблизились и Анна Семеновна с женой Поленова — Марией Александровной. Всякий раз, попадая с отцом в этот главный дом, Митя поражался обилию невиданных им дорогих вещей. В комнатах стояла мягкая мебель, на стенах — картины в широких рамах; большие окна закрывали длинные тяжелые шторы. С потолка свисали люстры. Чай подавали в тонких расписных чашках.

В кабинете хозяина стояли высокие шкафы с книгами. Они поблескивали золочеными корешками. На отдельной полке лежало множество камней, переливающихся искорками света, — друзы хрусталя, аметистов самых разных расцветок, от блекло-голубых до фиолетовых, а рядом с ними и простые — буроватые; кварцы с золотистыми прожилками, куски зеленого малахита.

Митю усаживали в уголок к круглому столу. Там стояла большая лампа на высокой ножке с круглым шаром — абажуром, разливавшая яркий и ровный свет. Ему давали журналы с множеством интересных картинок. Мария Александровна — хозяйка этого красивого дома — неизменно приносила и ставила перед Митей корзиночку со всякими лакомствами: пряниками, конфетами в цветных бумажках, орехами.