Время бросать камни

Большая праздничная толпа, тысячи в три, тоже с раннего часа, собралась у господского дома. Всем хотелось увидеть «самого», посмотреть, как примет хлеб-соль. Это — явно. Тайно была приготовлена пространная жалоба на нарушения «воли», заводские несправедливости, обиды, творимые управителями и их помощниками.

Несколько раз поднималась ложная тревога, раздавались панические крики:

— Едет!.. Вон-вон едет…

Но всякий раз едущим оказывался одинокий верховой, скакавший с какими-то сообщениями к управителю Поленову.

Константин Павлович ожидал гостя в доме, посматривая настороженно на толпу из окна.

Прошло несколько томительных часов. Уже стали поговаривать, что барин задержался на соседнем заводе и в Висиме сегодня не будет. Собирались послать к управляющему людей, чтобы он разъяснил, ждать ли? Но тут опять раздались встревоженные крики:

— Едут! Эх сколько!..

По дороге катился большой темный клубок. Сначала проскакали верховые с зверскими лицами, расчищая дорогу длинному кортежу. В голове его мчалась запряженная четверней коляска, в которой ехал Павел Павлович Демидов, с ним двое господ и дама. Следом, стараясь не отстать, катили до полутора десятка экипажей, в них — обширная свита владельца заводов. С боков и сзади поезд сопровождали конные.

Кучер ловко развернул лошадей перед крыльцом господского дома. Толпа стояла, обнажив головы. С коляски сошел Демидов и очутился лицом к лицу с тремя стариками, подносившими на массивном серебряном блюде хлеб-соль. Это был совсем еще молодой человек, лет двадцати трех, с холеным лицом, щегольски одетый.

Митя, сумевший пробиться сквозь толпу почти к самому крыльцу, с удивлением смотрел на Хозяина, одетого в смешной пестрый костюм. Особенно потешно выглядела шляпа с торчащим ярким перышком.

— Примите, батюшка-барин, хлеб-соль от народа, — сказал один из стариков.

Легким наклоном головы Хозяин поблагодарил, принял блюдо, сразу подхваченное из его рук кем-то из свиты, и, больше не задерживаясь, пошел навстречу управителю, ожидавшему его у дверей. Поленов почтительно пропустил Демидова, и они скрылись в доме. Вся свита, теснясь, втянулась за ними.

Толпа не расходилась, ждала.

Прошло минут пятнадцать. К крыльцу подкатила коляска Демидова, запряженная свежей четверней.

Вскоре на крыльце показался и Демидов. Толпа сгрудилась теснее. Демидов бросил несколько слов, которых Митя не расслышал, и прошел к коляске. Подав даме руку, он сел рядом с ней в экипаже на подушки. Кучер чуть шевельнул вожжами, и лошади, бренча колокольчиками, легко взяли с места. Начали подкатывать и другие коляски.

Опомнившись, народ заголосил, выталкивая вперед седоголового и седобородого старика в белой холщовой рубахе. Скрюченные пальцы его дрожащей руки цепко держали свернутую трубкой жалобу.

— Батюшка-барин, батюшка-барин!

— Не оставь… не оставь людишек твоих…

— Милости просим, милости…

Руку старика, полусогнутую в локте, кто-то приподнял, выпрямил, чтоб виднее было бумагу, а потом и самого старика подхватили на руки.

Кто-то из свиты выхватил жалобу из рук старика.

В том же порядке, с верховыми, освобождавшими дорогу, растянувшиеся цепочкой экипажи помчались на следующий завод.

Толпа постояла еще некоторое время перед господским домом и, разочарованная, начала растекаться по улицам и дворам.

Вечером поселок пьяно шумел.

Говорили, что деньги на это веселье подарил владелец завода.

Митя в тот день думал: «Как же так, это его завод, а он на него даже не взглянул?»

Вокруг Висима на все четыре стороны раскинулась тайга. Она вздымается по горам, спускается в глубокие распадки, и нет ей конца и края. Редкие селения стоят в самой глуши лесов. Селения эти — как оазисы в пустыне. Только здесь их окружают непроходимые дебри, в которых так же легко потеряться, как в раскаленных песках пустыни. Леса прорезаны быстрыми и чистыми речками, сбегающими по западным и восточным отрогам. Ведь Висим стоит почти на самом водоразделе, и дом Маминых окнами одной стороны выходит в Европу, а другой в Азию. Это все мир детства Мити. Он остается в памяти на всю жизнь.

Осень, которая сменяет короткое уральское лето, приходит рано. Хвойные леса стоят тихие, тускнеют, только наливаются синевой вершины сосен и кедрачей. Зато ярко начинают полыхать на вырубках березы и осины, пламенеть рябинники. Частые туманы белесой дымкой гасят на время это многоцветье, а рассеявшись, сгинув, словно омыв лес, оставляют его еще ярче переливаться от изумрудно-зеленого, малахитового до рубиново-багряного.

Но и осень в этих местах держится недолго, уступая место продолжительной и крутой зиме с крепкими морозами, вьюгами, которые переметают все пути и дороги. Деревья стоят стылые, опушенные густым куржаком, снега засыпают по самые крыши черные домишки Висима. Он кажется в такую пору отрезанным от всего мира.

И горы, горы вокруг. Самая близкая — Пугина гора. За нею островерхой шапкой поднимается Шульпиха, вправо от нее — Седло, еще правее — Осиновая. Дальше идут: Мохнатенькая, Билимбаиха, Три шайтана, Кирюшкин пригорок, Старик-камень, Соловьева гора, Белая гора. Среди них выделяется вершина Голого камня. Если подняться на нее, то можно увидеть Черноисточинск, Висимо-Уткинск и еще множество поселков.

Пришла пора решать будущее сыновей, определять их жизненный путь. Николаю уже шел четырнадцатый год, Дмитрию — двенадцатый.

Каким должно быть их образование?

Только не духовное. В этом родители сходились. Не жить же сыновьям так, как живет сам Наркис Матвеевич. Сыновья должны получить широкое и свободное образование, стать по-настоящему полезными для общества людьми. Бурса дает слишком мало знаний, к тому же многих калечит нравственно и физически.

Значит, гимназия в Екатеринбурге. Потом одно из высших, смотря по наклонностям и способностям, учебных заведений в Москве или Санкт-Петербурге.

Но хватит ли средств на содержание двух сыновей в уездном Екатеринбурге?

Директор екатеринбургской гимназии Крупенин, заезжавший в Висим инспектировать школу, поразившийся высокому уровню знаний учеников, обещал Наркису Матвеевичу, учитывая его заслуги в народном образовании, содействовать в освобождении его детей от платы за обучение в гимназии. Правда, все равно предстояли немалые расходы: квартира, питание, покупка учебников, одежда. Но с этим они как-нибудь справятся. Разве родители не обязаны сделать все возможное для лучшего будущего своих детей?

Николай к этому времени вытянулся, выглядел старше своих лет, у него ломался голос. А Митя часто похварывал. Может, потому и характеры у братьев разные. Николай непоседа, вечно у него какие-нибудь дела в поселке, а Митя тише, спокойнее; чаще, чем брат, сидит за книгами. По характеру он мягче, ближе к родителям.