Время «Ч», или Хроника сбитого предпринимателя

После беседы с руководством голландского завода по производству детского питания, они сидели в аккуратном сквере возле предприятия, отдыхали, ждали Шульца с машиной.

— Действительно невероятно, как это они добиваются такой чистоты? Как с выставки машины.

Нагло отражая солнечные зайчики, сверкая никелем и хромом, диковинно огромная автоцистерна-молоковоз втягивалась в распахнутые заводские ворота.

— Ни молочных тебе потёков, ни кислого запаха, ни пыли…

— Европа, СанСаныч, уровень!

— Да что там Европа! — вспылил вдруг СанСаныч. — Пожили бы они под нашим правительством! Посмотрел бы я на них!

— Ну вот тебе раз! Зачем же людям плохого желать… Это не честно. — Тормоша мужа, рассмеялась Татьяна. — Выше нос, маэстро, не расстраивайся. Я же с тобой! Я люблю тебя! Мы пробьёмся! А вот и наши Шульц с Таей едут.

Ещё одно потрясение ждало чету Сташевских по-возвращении из поездки в Амстердам, в ресторане города Леварден.

Сказать правду, сам Амстердам не впечатлил русских. Ну, своеобразная архитектура, ну, каналы, ну, народу много, ну, молодёжь, ну, в основном туристы… И что! На центральной площади сплошной рёв музыки и гул голосов, везде толпы, стаи голубей и мусор под ногами. Молодёжь — белые, жёлтые, жёлто-зелёные, светло-коричневые, коричневые, чёрно-коричневых цветов кожи — по-одиночке, вдвоём, маленькими группками, большими, — сидят, кто где захотел присесть, лежат там где понравилось, отдыхают, вроде бы бесцельно туда-сюда топчутся… Лица и фигуры у многих странные, будто в меланхолическом трансе, иные чересчур возбуждённые, многие лица ярко, вульгарно, раскрашены косметикой, цветными татуировками…

Чёрте что, — брезгливо отметил СанСаныч, и Татьяна тоже была внутренне солидарна: куда это родители смотрят! — говорил её вид. Тая уточнила: «Здесь наркоманы со всей Европы обычно тасуются. Геи, лесбиянки, трансвеститы… Это их место». А, вот оно что, — подумал СанСаныч, то-то ему эти лица какими-то странными показались, — понятно. А Татьяна спросила: «И что, вот так вот они запросто здесь, и — это?..» «А что им, — спокойно ответила Тая, — если голландскими законами это разрешено. Пожалуйста. Вот и едет сюда вся молодёжь со всей Европы ширнуться, расслабиться. И клубы для них, и секс-шопы, и наркотики…» Бардак, значит! — резюмировал СанСаныч. «Да, плохо. Главное, детям плохой пример». — Согласилась Тая.

Так вот и шли по площади, раздвигая собой продвинутую Европейскую молодёжь, как советский ледокол упруго-подвижный лёд, либо взрослые дружинники с кислой скептической ухмылкой, видя на вечерней танцплощадке обжимающуюся сопливую молодёжь.

Ну надо же, чего они тут выделывают! — осуждающе поглядывали вокруг… Везде курят, сорят, горланят, смеются чему-то, пьют пиво, разную «колу», жуют жевательную резинку… Одеты неряшливо, с вызовом. О причёсках вообще можно не говорить: если близко к сердцу принять, от шока можно до самой пенсии не отойти. На улицах грязно… Бардак, в общем. А тут ещё Шульц, загадочно улыбаясь, что-то Майе предложил, показывая на гостей. Она ему ответила, потом перевела.

— Шульц хочет вам нашу улицу красных фонарей сейчас показать. Хотите?

— Красных чего? — не расслышал СанСаныч. Улицы Красных егерей он знал, красных следопытов тоже, ещё партизан, кавалеристов, а вот, этих… чего-то там — шумно вокруг! — не расслышал.

— Фонарей. — Пояснила Майя.

— Это что такое? — спросила Татьяна. Она тоже знала тот же примерно набор улиц из красных кавалеристов и прочих.

— Это квартал у нас такой, где работают проститутки. — Так же спокойно раскрыла суть Тая.

О, проститутки! Целый квартал! А нам они на какой… — говорил неожиданно растерянный вид гостей, но СанСаныч неожиданно для себя согласился.

— Конечно, посмотрим. А далеко это? — запоздало уточнил, с целью отработать назад, если вдруг окажется далеко.

— Нет, это рядом, — сказала Тая. — Уже близко.

— Тогда пошли, — храбро махнул рукой СанСаныч. Шульц довольный, поднял брови, сказал по-русски: «Карашо!».

Квартал оказался довольно узким и извилистым, ни на машине, ни на тракторе, конечно, не проехать, разве только на мотоцикле с коляской. Здесь люди шли только пешком. Шли прогулочным шагом, как на электричку, как в мавзолей, либо на стадион, на любимый футбольный матч. С одной стороны квартала тянулась сплошная обшарпанная стена. Ни лёгким косметическим, ни очередным глубоким, сезонным, ремонтом на ней и не пахло. С другой стороны, справой, маленькие, видимо однокомнатные квартирки, тянущиеся сплошной непрерывной стеной до, казалось, горизонта, с тонкими входными дверями, большим, в человеческий рост окном с непременной, ночной, подсветкой в каждой. В каждом окне, как на витрине, в одном бикини, едва прикрывая лобок, стоит молодая женщина… Живая и настоящая. Яркие губы, голые груди, тёмные соски, округлый живот, бёдра, ноги, и остальные части… всё соблазнительно выставлено на показ. Скучают девушки, как голые манекены на складе универмага в ожидании смены одежды. Но здесь раздеты не манекены, а молодые женщины в ожидании клиента. Форма услуг.

Женщины в витринах стоят расслабленно, спокойно разглядывают проходящую мимо них толпу зевак, зазывно строят глазки, меняют позы, улыбаются. Некоторым, особо восторженно их разглядывающим мужчинам, подмигивая, зазывно показывают рукой, заходи, мол. Вытянув к окну губы, сладостно облизывают их острым своим язычком, мол, не пожалеешь!

Таких витрин-окон очень много. Действительно целый квартал. Некоторые окна были закрыты красными шторами… Выходной, перерыв? — подумал СанСаныч. Шульц глазами и умильной мимикой дал понять гостям, особенно СанСанычу, нет, не выходной там, клиент у девочки сейчас. У-у-у! — неопределённо пробурчал СанСаныч. — Понятно. Вот она, значит, какая у них тут улица красных фонарей.

Прогуливающийся народ с особенным интересом присматривался к закрытым окнам, а вдруг, да щель какая!.. Но нет, всё было закрыто наглухо. Стесняются! — хмыкнул СанСаныч. — А чего стесняться, если итак уже людей выставили, как в зоопарке. — Шёл, скептически разглядывая окружающую действительность. И Татьяна шла в таком же состоянии, размышляла: «Как же так можно! В открытую! Полное падение нравов. А ещё цивилизованная, культурная страна называется, Европа. Наркотики, секс-услуги, грязь вокруг… Дети смотрят. Хорошо, что у нас дома такого нет!» Шульц, вышагивая впереди, непринуждённо улыбался девушкам в окнах, как хорошим знакомым кивал головой, подмигивал. Майя шла внешне спокойно и равнодушно. Рядом с ней, взявшись за руки, шли её дочери, по-своему реагируя на раздетых девушек. Эльза с гордостью громко сообщила гостям: «Я тоже буду манекенщицей, когда вырасту». Тая её поправила.

— Только ты хорошей манекенщицей будешь, когда вырастешь.

— Да, хорошей, — легко согласилась Эля, и уточнила. — Как мама.

А младшая, ткнув пальчиком в одно из окон, радостным голосом вдруг пробасила.

— Мамми, мутер, моти! Барби! — и повернувшись к гостям, радостно смеясь, хлопая в ладоши, похвасталась тете Тане. — А у меня дома такая кукла есть. Вот.

— И у меня, — тут же торопливо сообщила старшая, и ткнув пальчиком в следующее окно, заявила. — И такая, и такая… — и непринуждённо побежала вперёд, указывая на следующие окна.

— Нихт! — со слезами в голосе громко заявила младшая. — Это у меня такая! — и бросилась догонять старшую.

СанСаныч шёл, хмурился, не знал как вести себя. Шёл внутренне сжавшись, увёртываясь, избегая прямых, острых, как кинжалы, глаз тех девушек. Не мог им в лицо глянуть. Так только, мазнёт взглядом по интерьеру, фигуре, её позе, а в глаза глянуть не мог. А это же всё рядом: метра полтора, не более. Очень почему-то было не по-себе. Почему? Ситуация не просчитанная, можно бы оправдать — первый раз человек попал в такую обстановку, без подготовки. Забыл даже, от удивления сосчитать сколько же там этих девочек, окон, в смысле… И беленькие девочки, и тёмненькие, и жёлтенькие, и… высокие, средние, не очень… Разные. СанСаныч поймал себя на том, что не может побороть в себе какое-то странное чувство, его от чего-то коробило, будто под рубашку беспокоящая соринка попала, ёжился от этого… В чём дело? Почему?

Причину беспокойства он понял много лет спустя, как ни странно лет через шесть-семь, в одном мужском разговоре… Совершенно случайно. Долго мучился перед этим, пытался понять причину, а всё никак. А тут, вдруг, однажды осенило: он не мог смотреть в глаза тем девчонкам потому, что они, для него, не товар. Не товар они!! Люди они!! Не вещи! Понимаете? Не товар! Вот почему ему неудобно было смотреть им в глаза. Стыдно было перед ними, за себя, за них! Вот она где была та, беспокоящая его проблема зарыта. Сразу стало легко на душе, будто камень с плеч свалился. А тогда…