Время делать ставки

— Ну ты и сука! — прошипела она, верно исчерпав лимит сарказма, положенного ей природой.

— Вот мы и перешли на личности, дорогая бойцовая курица, — сказала я, чуть пятясь. — Кстати, а где ты себе лифчик покупала? У меня две таксы-близнецы, они всегда рядышком бегут, так им намордники нужны. Твои чехлы как раз по размерчику.

— Ну, шалава, держись! — И она рванулась ко мне, а я уклонилась и проскользнула под ее локтем со словами:

— Ой, тетенька, не надо! С детства боюсь лошадей!

Геннадий беззвучно хохотал, осев на сложенные стопочкой гимнастические маты…

После этого обмена комплиментами я оставила болтовню: противница оказалась несколько быстрее, чем я могла предположить, исходя из ее габаритов и мышц. Не знаю, способствует ли академическая гребля, да еще в сочетании с самбо, скорости реакции, но Ольга оказалась стремительной, как каноэ, несущееся к олимпийскому финишу. Будь я помедленнее, я несколько раз уже могла угодить в ее захват, а там меня ожидали такие тиски, что не поздоровилось бы и мужику, даже такому здоровому, как охранник Слава с мускулистыми ушами-переростками.

Впрочем, я все равно не пускала в ход и половины своих возможностей. Конечно, я прекрасно сознавала, что могу вырубить эту Ольгу одним мгновенным ударом и даже убить, — но этого не нужно. Геннадию требовалось шоу. Он его получит. И потому я играла с монументальной Ольгой в кошки-мышки, ее длинные руки вспарывали воздух, грозя вот-вот поймать меня, но всякий раз я ускользала.

Геннадий замурлыкал и вынул блестящую фляжку, из которой отхлебнул внушительный глоток. Судя по тому, как заблестели его глаза, там был явно не кефир.

— Давайте, кобылки! — проявив сомнительное остроумие, пришпорил он. — Берегите филейные части! В задницах, говорят, самое сладкое мясо!

Кажется, Ольга разозлилась не на шутку. Наверное, даже опасность не попасть на работу из-за предупреждения Геннадия — не наносить телесных повреждений — померкла для нее, затемненная желанием достать, смять меня, восторжествовать надо мной, а там будь что будет, ведь победителей не судят!

Я изогнулась и, сделав мгновенный выпад, ударила ее под ложечку. Вполсилы. Зря я пощадила ее. Мой кулак встретил сплетение сильных мускулов, и в следующую секунду она успела перехватить мое запястье и рванула так, что, не подайся я по вектору ее движения, рука была бы вывихнута. Я упала лицом на пол, успела сгруппироваться и спружинить, но тут она рухнула сверху и сжала меня руками. Моя шея попала в мощный локтевой захват, перед глазами помутилось, и тут я поняла, что такое — два года интенсивного занятия самбо, помноженного на годы и годы тренировок в академической гребле. Ольге было, вероятно, чуть за двадцать, но спорт превратил ее руки в могучие гидравлические рычаги, а все тело уподобил плотно скрученному веретену стальных нитей.

Зря я играла с ней, задействуя даже не половину — десятую долю своих возможностей. Могу доиграться!

Она хрипела у меня над ухом, пытаясь вырубить, выключить. Я смогла перевернуть ее на спину, сама оказалась сверху, но моя шея была по-прежнему в роковом локтевом захвате, от которого едва ли смог бы избавиться даже сильный мужчина. В пылу борьбы с нее сползли трусики и лифчик, опрометчиво названный мной сдвоенным «намордником для такс-близнецов»; мое же собственное белье трещало. Все это доставляло Геннадию еще большее удовольствие, хотя он и заявлял декларативно, что он — педераст и женщинами нисколько не интересуется.

Конечно, я могла достать ее своими накладными когтями, выполненными по эксклюзивному заказу из титана и по внешнему виду ничем не отличающимися от обычных женских ногтей, аккуратно и эффектно накрашенных. Но этого делать не стоило: Геннадий явно не любил крови и того, чтобы ему портили товар. Товар — это нас, кандидаток.

Меня выручила только моя гибкость, поставленная Акирой и оттренированная мною до совершенства. Я извернулась так, что получила возможность ударить пяткой в ее живот. Первый удар скользнул по боку, зато второй попал прямо в солнечное сплетение и сбил ей дыхание. Она содрогнулась и на секунду ослабила хватку, но этого мгновения мне хватило, чтобы вынырнуть из ее захвата. Она согнулась на полу, а я вскочила, нарочито эффектно изогнувшись, и сделала над ней сальто, приземлившись так, что одна моя нога встала справа от ее корпуса, а другая — слева, буквально в сантиметре от ее обнаженного бедра! Она лежала подо мной, ненадолго ослепшая от боли, и я, склонившись, коротким тычком выгнутой ладони ударила ее в висок. Не очень сильно, отточенным, отработанным ударом.

Глаза Ольги закатились, она вздрогнула всем телом и замерла, а я застыла над ней, наклонившись, вытянув вперед бьющую руку и эффектно выставив на обозрение Геннадия, как выразился он сам, «филейную часть».

— Уф! — выдохнул он. — Ловко. Надолго ты ее… того?

Я выпрямилась и пожала плечами:

— Ну, Геннадий… минут на пять.

— Красиво двигаешься, — похвалил он. — Я-то в этом толк понимаю, все-таки балетную пластику преподавал. Красиво, как кошка дикая… тигрица или эта — пантера.

— Вот именно, — сказала я тонким голоском. — Если хотите, Геннадий, поглядите. На ней ни одной царапинки нет. Как вы и просили.

— Да ну? — пробормотал он, еще раз глотнув из фляжки. — Ну-ка… глянем. — Тренер приблизился к неподвижно лежащей Ольге, склонился над ней и, взяв руку, поднял, а потом уронил. Рука упала, как полено. Геннадий потыкал пальцем почему-то в грудь Ольги, а не в те места, куда я наносила удары, и сказал:

— Да, действительно — никаких синяков. Где это ты так научилась-то, а? Молодец.

— Можно одеваться? — спросила я.

— Одевайся. Сейчас поедем к нам.

— А мы разве не у вас?

— Ну… сейчас тоже у нас, но много есть таких мест, про которые я могу сказать: «у нас». Сейчас мы поедем… увидишь, в общем. Ты, наверное, там и не была ни разу.

— Где? — захлопала я ресницами.

— В Караганде. Я думаю, что тебя возьмут. По крайней мере, я скажу, чтобы брали. Полина Львовна, тамошняя директриса и худрук, так сказать… в общем, вряд ли будет против. Приступишь сразу к репетициям в основной группе. Двухнедельные курсы тебе не нужны. А как у тебя с хореографией?

— Немного… — застенчиво отозвалась я.

— Ну, ну, не на-адо вот этого. Все у тебя нормальна-а. У меня же глаз наметанный, вижу. Мне ведь главное не то, чтобы у тебя была фигура, как у Клавы Шиффер, а чтобы двигалась ты пластично и владела своим телом. Это — главное.

— А она владеет? — спросила я наивно и ткнула пальцем в Ольгу.

— И она владеет, — сказал Геннадий. — Ее я тоже возьму. Но — в предвариловку. Данные у кобылы хорошие… этакий круп…

Геннадий продолжал реализовывать свою скверную привычку применять к человеку зоологические, в частности коневодческие, термины.

— Так куда мы едем?

Он развернулся ко мне всем телом и выговорил:

— Ладно, скажу уж, какая разница. В клуб «Эдельвейс». Слыхала про такой?

Я машинально покачала головой, и тотчас же всплыли слова Родиона: «Екатерина Деева убита неделю назад в ночном клубе «Эдельвейс». Двумя выстрелами в спину. Чувствуешь?..»

Я чувствовала.

* * *

Геннадий привез меня в клуб «Эдельвейс» и ввел в просторный кабинет, у дальней стены которого сидел лысеющий мужчина средних лет, с высоким лбом, в приспущенных почти на кончик носа дорогих очках. Он то и дело утирал с лица пот, хотя в кабинете не было жарко. На его лице было странное, какое-то блуждающее выражение. Он чуть прикрыл глаза и, упершись в столешницу обеими руками, мутно смотрел на дверь, из которой появились мы с Геннадием.