Время демографических перемен. Избранные статьи

Россия страдает, в первую очередь, от «флюса» смертности от внешних причин. Это не вписывается в предсказания, вытекающие из ТДП, но и не опровергает их: теория не может создаваться отдельно для страны с повышенным уровнем пьянства. Мысль о том, что исключения лишь подтверждают правило, глубже, чем часто думают.

Столь же ценен вклад ТДП в осмысление качественных перемен в рождаемости. Количественные аспекты, конечно, тоже важны для понимания этих перемен, потому что демографический переход представляет собой ответ на огромное снижение смертности, делающее ненужной и даже опасной прежнюю высокую рождаемость. ТДП как раз и описывает реакцию социума на изменившиеся количественные соотношения. Однако в этой реакции важно не то, к какому именно уровню рождаемости приходит то или иное население к концу перехода, а то, что меняется сам тип прокреативного поведения, теперь оно основывается на признанной свободе индивидуального выбора. Как я писал много лет назад, с точки зрения сопоставления до– и послепереходной ситуации «важно не то, сколько детей в среднем рождает женщина, а то, насколько число рожденных ею детей и время их рождения суть результат ее (или обоих супругов) сознательно принятого решения» [9] . Из теории не следует, что постпереходная рождаемость должна быть очень низкой, но она и не воспрещает этого, если таков массовый выбор. Конечно, есть люди, которых массовый демографический выбор сегодняшних европейцев приводит в негодование, но повторю еще раз: задача теории не морализировать, а понимать.

9

К сожалению, при всей уверенности этого движения, оно может прерываться серь езными кризисами, способными поставить человечество на грань самоуничтожения. Мои рассуждения исходят из того, что этого все же не произойдет, но история может рассудить иначе.

Пытаясь добраться до рационального зерна в позиции М. Клупта, я могу сказать, что поскольку ТДП не предназначена для анализа постпереходных ситуаций, с которыми, по мере завершения демографического перехода в разных странах, приходится сталкиваться все чаще и чаще, нужно искать какие-то новые аналитические подходы. Одним из них может быть и пропагандируемый М. Клуптом институциональный подход – почему бы и нет? Однако мне кажется, что амбиции и амуниция этого подхода, как он предстает в статье М. Клупта, мало соответствуют друг другу. А главной причиной этого несоответствия служит как раз та «критическая нагрузка», которая вытекает из искусственного противопоставления институционализма «модернизационным» подходам, в рамках которых развивается и ТДП. Как я уже заметил выше, М. Клупт приписывает ТДП претензии на объяснение всех классов демографических ситуаций, с тем чтобы затем, пользуясь фигурой противопоставления, сделать заявку на подобную же всеобщность институционального подхода, для которого – в отличие от ТДП – «нехарактерно использование априорных гипотез о том, куда движется история». Тем самым он не повышает, а понижает вес своей заявки.

Историческое время неоднородно. Оно то разрежается, то сгущается, ход истории то ускоряется, то замедляется, периоды относительной стабильности сменяются периодами стремительных перемен. Соответственно бывают периоды, когда генеральное направление движения абсолютно ясно, – ледники тают, и вода может стекать только вниз. Если в такой момент какая-то теоретическая школа отказывается видеть общее направление движения, она может спокойно отдыхать, ее услуги никому не понадобятся.

Но бывают и другие времена, когда единого направления движения, а может быть, и самого движения просто нет. Ледники спокойно лежат на вершинах гор, хотя и испытывают какие-то сезонные колебания, тоже немаловажные. Для их изучения также нужна теория, но какая-то другая, не пытающаяся объявить каждую сезонную подвижку началом необратимых изменений.

Надо ли противопоставлять одну теорию другой или пытаться синтезировать из них нечто третье, неизбежно уродливое и неэффективное?

Есть ли альтернативы у безальтернативного? [10]

Демографический переход и динамика рождаемости в развитых странах

Понятие «альтернатива» возникает всякий раз, когда появляется развилка, необходимость выбора одной из двух или более взаимоисключающих возможностей. Двигатель внутреннего сгорания стал альтернативой конной тяге при полевых работах или при передвижении по городу. Но слово «альтернатива» звучало бы смешно, если бы речь шла о том, какую лошадь запрячь сегодня в плуг – саврасую или каурую, равно как и при решении о покупки автомобиля – на чем остановить свой взгляд, на «пежо» или на «субару». Различия есть всегда и во всем, всегда есть возможность выбора, в этом смысле почти каждый покупатель автомобиля стоит перед альтернативой, но это бытовой смысл. Когда же обсуждается проблема исторических альтернатив и обсуждается в научной статье, смысловой вес каждого слова повышается. Соответственно повышается и ответственность при его использовании.

10

Общественные науки и современность. 2005. № 2. С. 150–155.

Нет сомнения, что европейские страны по уровню рождаемости различаются между собой. В 2009 г. максимальные различия в Европе (между Белоруссией и Ирландией) по величине коэффициента суммарной рождаемости составляли 0,86 ребенка, если же отбросить пять минимальных и пять максимальных значений, то различия (между Венгрией и Данией) сокращаются до 0,56. При этом Ирландия была единственной страной в Европе, где коэффициент суммарной рождаемости превысил 2. Различия есть, но можно ли говорить, что в Европе реализуются альтернативные варианты прокреативного поведения, особенно если учесть, что коэффициент суммарной рождаемости в Ирландии был на 4,4 ребенка ниже, чем в Сомали или Уганде, на 4,5 ниже, чем в Мали, на 5,3 ниже, чем в Нигере? Различия и альтернативные варианты – это не одно и то же. Модели прокреативного поведения венгра и датчанина могут различаться, но они однотипны, могут без труда переходить одна в другую. Модели поведения ирландца и жителя Мали принадлежат разным историческим эпохам, о них действительно можно говорить как об альтернативных, взаимоисключающих.

Значит ли это, что внутри Европы или за ее пределами не могут появиться новые альтернативы? До сих пор их явно не было, существовавшая еще в середине XX в. значительная дивергенция сменилась нарастающей конвергенцией (рис. 1), хотя небольшие различия между странами не исчезли, да и не могли исчезнуть, потому что не бывает совершенно одинаковых стран, как не бывает совершенно одинаковых людей. Подобная конвергенция происходит в полном соответствии с теорией демографического перехода, которая предсказывает возвращение к малодетной семье прошлого, но только в условиях, когда конечная малодетность достигается не за счет высокой смертности при столь же высокой рождаемости, а непосредственно за счет низкой рождаемости при очень небольших потерях от смертности.

Впрочем, теория демографического перехода нередко подвергается критике за то, что якобы не выполняется ее главный постулат – достижение нового равновесия рождаемости и смертности, ибо рождаемость во многих странах упала ниже уровня равновесия. Как утверждает французский демограф Жак Валлен, «заключительный этап демографического перехода не стал плавным течением реки, как нам обещала одноименная теория». По мнению Валлена, один из основополагающих тезисов теории – стабилизация рождаемости на уровне двух детей в расчете на одну женщину – опровергнут фактами [Валлен, 2005].

У защитников теории демографического перехода, в свою очередь, есть контр аргументы. Один из них заключается в том, что теория претендует на объяснение того, что происходит не в отдельных странах, а во всей глобальной демографической системе, в которую эти страны тесно интегрированы. А в глобальной системе уровень равновесия за счет снижения рождаемости, которое продолжается, отнюдь не достигнут, так что говорить об опровержении теории фактами пока преждевременно. Второй же аргумент, который не противоречит первому, сводится к тому, что снижение рождаемости для достижения равновесия со снизившейся смертностью, – это поисковый процесс, в котором участвуют сотни миллионов семей, процесс этот далеко не закончен, рождаемость ниже уровня равновесия в постиндустриальных странах вполне может оказаться преходящим этапом этого коллективного поиска, который может смениться повышением рождаемости и восстановлением утраченного равновесия. Ведь для этого нужно повысить уровень рождаемости всего примерно на 0,5 ребенка на одну женщину.

Рис. 1. Коэффициент суммарной рождаемости в некоторых европейских и неевропейских постиндустриальных странах

Я склоняюсь к тому, что такое устойчивое повышение сейчас едва ли может произойти, хотя утверждать это с уверенностью, конечно, нельзя. Свою позицию я изложил более 10 лет назад следующим образом. «Глубинные причины падения рождаемости ниже уровня простого воспроизводства в индустриальных странах коренятся не в специфических условиях или стиле жизни их населения. Это падение – элемент глобального демографического процесса, имеющего свои собственные системные детерминанты. Поэтому маловероятно, что в ближайшие 50 лет во всех этих странах произойдет поворот к росту рождаемости, как и то, что Россия окажется вне общего движения наций с примерно таким же, как у нее, уровнем экономического и социального развития. Скорее можно ожидать, что до 2050 г. у всех у них сохранится нынешний низкий ее уровень, не исключено и его дальнейшее падение. Впрочем, учитывая недостаточность сегодняшних знаний о механизмах, управляющих динамикой рождаемости, нельзя полностью исключать и ее повышения» [Vishnevsky, 2004, p. 274].

Но общественные настроения в странах с низкой рождаемостью таковы, что все ждут именно этого повышения, пытаются ему содействовать мерами демографической политики и готовы видеть его признаки в малейших колебаниях уровня рождаемости в желаемую сторону. Не прекращаются попытки подвести под столь желаемое повышение рождаемости теоретическую базу, которая чаще всего строится «от противного» – опровергаются хорошо известные эмпирически наблюдаемые факты и взамен них выдвигаются слабо обоснованные, но благонамеренные теоретические предположения. Вот типичный пример из уже довольно далекого прошлого, но нетрудно найти созвучные ему весьма свежие примеры.

«Ничем нельзя доказать, что если люди начинают жить лучше – пользоваться лучшим жилищем, лучшим питанием и другими условиями, то это якобы должно вести к снижению рождаемости. Имеющиеся в литературе попытки такого рода носят чисто спекулятивный характер. Более основательны простые статистические констатации фактов, действительно в ряде случаев указывающих на обратную связь между уровнем рождаемости и уровнем благосостояния. На эту связь указывал и К. Маркс. Однако статистическая закономерность всегда имеет ограниченное во времени и в пространстве значение. То, что было верно в середине прошлого века, может не иметь силы в настоящее время, во всяком случае, не иметь силы в условиях нового, социалистического строя» [Боярский, 1975, c. 25]. О социализме сейчас никто не вспоминает, но стремление связать динамику рождаемости не с внутренней логикой демографического развития (само признание ее существования нередко объявляется «мистикой»), а с действием каких-то внешних (экономических и т. п.) условий [11] не исчезает.

11

Вишневский А. Г. Демографическая революция. М., 1976. С. 168.