Время демографических перемен. Избранные статьи

Попытки нескольких уцелевших демографов хоть как-то сохранить научные традиции пресекались в корне. В 1945 г. вышел написанный на высоком уровне учебник демографической статистики А. Боярского, посвященный в основном методам количественного анализа в демографии. Однако и эта идеологически нейтральная книга подверглась суровой проработке. В предисловии к новому изданию, вышедшему в 1951 г., А. Боярский каялся в совершенных ошибках и подчеркивал, что теперь внимание сосредоточено на воспитании молодежи «в духе советского патриотизма, ненависти к реакционной буржуазной лженауке и буржуазным порядкам»; что же касается «изложения самих математических приемов, используемых в демографической статистике», то оно «в настоящем учебнике значительно сокращено и упрощено» [3].

Еще один пример – судьба известного демографа Б. Ц. Урланиса, в конце 1940-х годов преподававшего статистику в Московском университете (подробнее об этом см. статью «Дон Кихот нашей демографии» в этой книге, с. 468–478).

Первые 15 из 50 послевоенных лет для советской демографии прошли впустую, не оставив ни сколько-нибудь значительных исследований, ни новых имен. Отдельные редкие исключения, немногие публикации, которые делают честь их авторам – см., например, [4, 5], – а тем более схоластические упражнения по поводу «социалистического закона народонаселения», не заслуживающие даже упоминания, не способны изменить этого общего итога.

Время надежд. Перемены начались только с конца 1950-х годов. В 1959 г., после 20-летнего перерыва, прошла Всесоюзная перепись населения – само ее проведение и публикация результатов способствовали росту общественного интереса к демографическим вопросам, тем более что они пришлись на период, когда в советском обществе стала пробуждаться способность критически смотреть на собственное развитие и хотя бы робко обсуждать реальные проблемы. В первой половине 1960-х годов возобновились демографические исследования на экономическом факультете МГУ, во вновь созданном Научно-исследовательском институте ЦСУ СССР, в Институте экономики украинской Академии наук (где в то время еще работал М. В. Птуха), в ряде других научных центров Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Ташкента, Риги, Еревана, других городов. Все в более широких масштабах публиковались книги, собирались научные конференции. По инициативе Д. Валентея была развернута подготовка демографов широкого профиля в Московском университете; специалистов, больше ориентированных на работу со статистической информацией и количественный анализ, готовил Московский экономико-статистический институт. Демографические и смежные исследования в масштабах страны координировали два научных совета, действовавшие в системе Академии наук и Министерства высшего образования. Установлению междисциплинарных контактов между исследователями, причем не только московскими, способствовал такой общественный форум, как Демографическая секция московского Дома ученых, основанная по инициативе Б. Урланиса. Важную роль играла редакция демографической литературы издательства «Статистика» (позднее – «Финансы и статистика») [314] . Но возрождение советской демографии наталкивалось на целый ряд непреодолимых препятствий.

314

Для тех, кто заинтересуется историей советской демографии второй половины XX в., важным подспорьем послужит серия библиографических указателей, а также два издания Демографического энциклопедического словаря [6].

Информационный голод. Одно из таких препятствий – бедность или недоступность статистической информации о демографических процессах. Ее основным поставщиком была система государственной статистики, которая очень медленно приспосабливалась к требованиям современного демографического анализа, часто не располагала даже элементарными данными [315] . Положение менялось медленно. Например, только в 1970 г. в программу переписи населения был включен вопрос о числе рожденных детей; с 1979 г. (впервые после 1926-го) при переписи стали получать данные о распределении населения по всем категориям брачного состояния; в 1989 г. появился вопрос о месте рождения; проведенная в России (уже после распада СССР) микроперепись позволила получить данные о домохозяйствах. Однако если государственная статистика и располагала теми или иными сведениями, очень многие из них никогда не публиковались, были полностью или частично недоступны исследователям. В этом смысле интересна история публикаций результатов переписей населения: материалы переписи 1926 г. заняли более 50 томов, 1959-го – 17, 1970-го – 7, 1979-го – один том (только 10 лет спустя, уже в новых исторических условиях, малым тиражом было издано 10 томов материалов этой переписи). Не лучше обстояло дело и с текущими статистическими данными, даже самыми элементарными. Курьезом стал запрет на публикацию данных о распределении родившихся по полу. Долгое время была «закрыта» практически вся информация, касающаяся смертности. Лишь в 1975 г. впервые вышел не слишком богатый информацией демографический ежегодник, а следующий появился только через 13 лет, уже в горбачевскую эру (с тех пор они стали выходить регулярно).

315

Так, долгое время не существовало информации о брачной и внебрачной рождаемости; и по сей день нет удовлетворительных данных о распределении абортов по возрасту женщин; советские переписи населения не давали обычной в международной практике информации о домохозяйствах и т. д.

Информационная цензура распространялась и на продукцию самих исследователей. Например, существовал запрет на публикацию любых демографических прогнозов: при издании книги Б. Урланиса «Проблемы динамики населения СССР» (1974) из нее был изъят большой кусок, содержавший составленный автором такого рода прогноз.

Оторванность от мирового научного сообщества. Возрождающаяся советская демография опиралась в основном на освоение отечественного научного наследия (к счастью, немалого), но оставалась в стороне от стремительного подъема, пережитого в первые послевоенные десятилетия демографией на Западе. «Железный занавес» здесь был столь же непроницаем, как и в других областях интеллектуальной жизни. Большинство советских демографов не имело возможности регулярно читать западные журналы (многих из них не было даже в крупнейших московских библиотеках), следить за литературой, не говоря уже о прямых контактах с зарубежными коллегами, участии в международных научных конференциях или международных научных союзах. До второй половины 1980-х годов все это было привилегией очень узкой группы «проверенных» людей, не всегда самых компетентных в профессиональной области.

Демографы прилагали немало усилий для выхода из изоляции, в частности, с помощью публикаций на русском языке работ зарубежных авторов. В 1968–1983 гг. при решающем участии А. Г. Волкова издавалась серия книг «Новое в зарубежной демографии» (вышло 17 сборников статей западных и восточноевропейских демографов). В 1977–1982 гг. появилось три сборника переводных статей под общим названием «Проблемы народонаселения». Были изданы на русском языке и отдельные монографии (например, «Общая теория населения» А. Сови, «Демографический анализ» Р. Пресса, «Процесс старения населения» и «Продолжительность человеческой жизни» Э. Россета). В какой-то мере новые научные идеи проникали в СССР благодаря посредничеству восточноевропейских коллег, у которых было больше связей с Западом и сотрудничество с которыми (правда, тоже очень дозированное) было доступно некоторым советским ученым. Но все это не могло заменить нормальных каналов общения и нейтрализовать тормозящее влияние международной изоляции, которая, кстати сказать, находила поддержку и среди самих демографов. Еще в 1980 г. в рецензии на рукопись моей статьи «Воспроизводство населения» для «Демографического энциклопедического словаря» один из них давал рекомендацию сократить число ссылок на «буржуазных» демографов, сторонников так называемой «чистой демографии» (Лотки, Кучинского, Буржуа-Пиша, Кейфица, Коула и Демени); в списке литературы больше должно быть указаний на отечественные источники и меньше на иностранные.

Упреки в «буржуазности», ссылки на «классиков марксизма» были обычным элементом официального диалога с западной наукой. При этом мысли «классиков» мало кого интересовали. Для многих прикрытие «марксизма» создавало основания для того, чтобы игнорировать современную методологию демографических исследований, быстро развивавшуюся на Западе, как якобы ненаучную. Другие, напротив, использовали его в декоративных целях, создавали видимость идеологической благонамеренности именно для того, чтобы замаскировать свой интерес к этой методологии. Но в любом случае марксизм никогда не был единой методологической базой всех демографических исследований в СССР, как это постоянно утверждалось. Их реальная методологическая база была крайне эклектичной. Это не имело большого значения, когда речь шла о преимущественно количественном анализе. Но когда дело доходило до истолкования и объяснения демографических изменений и их последствий, искаженный и догматизированный марксизм причудливо перемешивался с обрывками случайно занесенных современных западных идей, что порождало странную наукообразную смесь, позволявшую видеть реальную жизнь словно в плохо наведенный бинокль.

Идеологический контроль. Стремление демографии конституироваться в качестве самостоятельной научной дисциплины встретило мощное противодействие, в частности, со стороны весьма влиятельного в то время руководителя демографической статистики страны П. Г. Подъячих и, конечно же, было облечено в идеологические одежды: идея «заимствована у буржуазных ученых» и «базируется на том, что в основе развития общества лежат якобы вечные и неизменные биологические законы» [7].

Идеологические обвинения пускались в ход всякий раз, когда возникало подозрение в малейшем свободомыслии. В 1970 г., пытаясь воспрепятствовать присуждению степени доктора наук Я. Гузеватому, положительно отозвавшемуся о политике планирования семьи в развивающихся странах, тот же Подъячих обратился в высшие партийные инстанции, сообщая «новые данные об искажении и ревизии взглядов Маркса, Энгельса и Ленина»… В своем письме он напоминал, что ему «по поручению самого же ЦК КПСС уже почти 10 лет приходится организовывать работу по освещению марксистско-ленинской теории народонаселения на международных конференциях, симпозиумах и совещаниях, а как представителю СССР в Комиссии ООН по народонаселению… даются письменные задания отстаивать на ее сессиях марксистско-ленинскую точку зрения и критиковать буржуазные теории» (я цитирую документы, переданные мне Я. Гузеватым незадолго до его смерти).

Подобные обвинения уже не имели тех последствий, что за 20–30 лет до того, но все же были далеко не безобидными. В 1979 г. В. А. Борисов был отстранен от преподавания демографии в Московском экономико-статистическом институте за то, что порой позволял себе умеренно-вольные высказывания. Обстоятельства подталкивали новое поколение демографов к конформизму, который часто переплетался с добровольным доносительством. Эта зараза тянулась еще с 1930-х годов, когда демографию уничтожали руками самих же демографов. Тогда, например, Б. Смулевич, впоследствии сам арестованный, публично охаял обреченный ленинградский Демографический институт [316] . То же было и с киевским институтом. В Центральной научной библиотеке Академии наук Украины сохранились рукописи статей-доносов тех лет [8]. «Анализ продукции Демографического института, – говорится в одной из них, – показывает, что он еще и сегодня остается тем тихим уголком, куда не заглядывал пока глаз нашей марксистской критики, и поэтому там смогли свить себе гнездо буржуазные концепции, основанные на апологетической буржуазной методологии». О директоре института Птухе говорилось, что он «был и остается буржуазным ученым и апологетом буржуазной науки» [9, с. 82, 42].

316

Имеется в виду его статья «Усилить внимание демографическому фронту», опубликованная в «Вестнике Коммунистической академии» (1934. № 4). Жизнь полна парадоксов. Почти 30 лет спустя, пройдя через арест и лагерь, Смулевич направил в редакцию журнала «Коммунист» письмо о необходимости возрождения в СССР двух научных дисциплин – демографии и социальной гигиены (О двух забытых областях социологических исследований // Коммунист. 1963. № 17. С. 81–87). Сам факт публикации в главном партийном журнале страны этого письма и материалов его благожелательного обсуждения сыграл важную роль в последующем подъеме демографии.

В послевоенной демографии тоже было немало подобных статей-доносов, адресованных не столько читателю, сколько «начальству» – в надежде, что оно «примет меры» против идеологических отступников. Но даже если речь шла о бескорыстной «идейной» критике, она, как правило, воспроизводила старые идеологические клише. Вот любопытная иллюстрация. Одно из обвинений, предъявлявшихся Птухе, заключалось в том, что «во всех трудах академика от демографии нет ни одного слова о Марксовом законе народонаселения, о смене закономерностей развития народонаселения в зависимости от смены общественного способа производства…» [9, с. 53]. Ровно 40 лет спустя мы читаем подобное же обвинение в адрес другого демографа, А. Кваши, который, «взявшись писать работу, претендующую научно исследовать… “весь комплекс демографических процессов”… не посвятил ни одной страницы вопросу о законах развития народонаселения, вообще не пользуется такими понятиями, как “закон народонаселения”» [10]. Парадокс заключается в том, что автор этой публикации считает себя учеником Птухи, статья посвящена его памяти, а в том же выпуске «Демографических тетрадей» публикуются материалы из архива мэтра по случаю 90-летия со дня его рождения.

Трудно поверить, что еще в 1985 г. были люди, искренне убежденные, что «в условиях обостряющейся классовой борьбы в сфере изучения народонаселения в качестве важнейшей выдвигается задача противостоять методологической линии буржуазной науки» [11]. Тем не менее не только писали, но порой и жили так, как будто это была правда. Само собой разумеется, далеко не всегда речь шла о борьбе идей, идеологические обвинения чаще служили целям карьеры или сведения личных счетов. Вот один из примеров, относящийся к сравнительно недавнему прошлому и дающий представление об истинной атмосфере «классовой борьбы в сфере изучения народонаселения».