Время для жизни 2
Шрифт:
«Это — жуткое же дело, даже подумать, что можно оказаться посредине реки в такое время!».
А вот на Омке лед еще вовсю стоял, пусть и оторванный уже закраинами. Лишь в самом устье грязно-коричневый лед малой реки оторвало, и коричневая же вода была пугающе холодна.
Вблизи реки сразу стало холодно. Сырой пронизывающий ветерок забирался даже под бушлат, и приходилось зябко ежиться, натягивая на шею воротник.
«И чего людей всегда так тянет смотреть на этот страх и ужас, на ледоход этот? Буйство стихии, мать ее… А ведь отойди подальше от Иртыша, зайди в затишок, за здание — а там солнышко вовсю пригревает, заставляет
«Ну а этому-то — что еще?! Чего это он так возбудился?».
Случайно в коридоре учебного корпуса Косов встретился с Биняевым. Вид у маэстро был взъерошенный и озабоченный, пер вперед, не глядя по сторонам, как лосось на нерест!
— Ага! Косов! Значит, снова Косов! Ну я тебе… Косов! — и Биняев погрозил Ивану сухоньким кулачком, — Я вот тебе…
— Виктор Мефодьевич! Пойдемте уже! Опаздываем же! — потянул за руку худрука его коллега Лившиц.
Вид маленького ростом Биняева, в потертом кургузом пиджачке, и его вечной прической «Эйнштейн за работой», был комичен. Очень уж дяденька напоминал рассерженного ежика — пыхтел, сопел и пыжился.
— Позвольте, Семен Маркович! — Биняев вырвал рукав пиджака из руки коллеги, — Косов! Я вот… я тебе припомню! Все! Слышишь? Да подождите же, Семен Маркович! Косов! После занятий, с дружком своим — Гиршицем! Ко мне, немедля! И ноты прихватите. Ты понял меня?
И Лившицу удалось уволочь разгневанного худрука.
«М-да… «В нашего Ванюшку, да все камушки!». Все-то меня не любят, всем от меня чего-то надо! Все злятся на Косова. Как им угодить? Хотя нет… одна военврач — очень неплохо ко мне относится!».
После занятий им с Юркой пришлось очень непросто. Для начала — выдержать получасовую речь Биняева о недопустимости подобного поведения со стороны некоторых, особо недисциплинированных курсантов. Видите ли… если уж что и придумали — песенку там какую, или маршок сомнительный… Сначала — нужно обратиться к более опытным и умным товарищам, в полной мере обладающим профессиональной компетенцией! А уж в отношении к музыке — тем более! А так это партизанщина какая-то!
Потом их еще потерзали по поводу нот. Ну это уже — больше к Гиршицу вопросы, поэтому Косову удалось чуток перевести дух. И наконец — их послали на хер! Слава ВКП(б)! Хотя, Биняев, конечно, как истинный интеллигент и музыкант выразился по-другому, но суть была видна невооруженным глазом.
Вечером, встретив в расположении роты политрука Кавтаськина, Иван спросил о причинах такого поведения Биняева — неужто весна так повлияла на пожилого человека? Политрук хмыкнул и покачав головой, пояснил, что на совещание начальствующего и преподавательского состава, начальник задал вопрос худруку — как он смотрит на то, чтобы новый марш, который сочинили Косов и Гиршиц, стал маршем именно Омского пехотного училища? Как оценивает профессиональный музыкант Биняев сие произведение? Это ведь что получается — ни у кого персонального марша нет, а у Омского пехотного — вдруг будет! Это же… круть и утирание носов многочисленным коллегам в других учебных заведениях Министерства обороны!
А Биняев, как оказалось — ни сном, ни духом! Конфуз, однако! Полный пердимонокль! Вот маэстро и осерчал на некоторых…
«Все-таки в политотделе, несмотря на их общую «мутность» и присущие всем политрукам хитрожопость и изворотливость, работают более вменяемые люди. Ну да, столпились сначала вокруг стола Верейкиса,
почитали, побубнили, заставили Косова пару раз исполнить марш и песню. Потом — почесали затылки, переглянулись и — согласились, что очень неплохо!».Отношение Верейкиса к Ивану было непонятным. Вроде и наказывать Косова не за что, наоборот — честь и хвала курсанту. Однако и плюшек почему-то не отсыпают, как обещали.
«Жадины-говядины, блин! А если так уж разобраться — а какие плюшки мне нужны от начальства? Да вроде бы — никаких. Не трогают лишний раз — уже хорошо! Ротный вроде бы унялся. Или сам понял, что был неправ. Или с ним беседу провели? Хрен их знает!».
Но наряды вне очереди на Косова перестали сыпаться по поводу и без оного. Уже легче!
На фоне всех этих событий, довольно обыденно прошел концерт училищной самодеятельности. Для общественности-то — это, конечно, событие, но вот для самого Ивана — так… пару раз порепетировали, подготовились, вышли — пять минут и свободны. Парни играли хорошо, он спел… будем думать — тоже неплохо. А чего еще? Выступили они уже без всех показанных Иваном на конкурсе «прибамбасов». Ни к кому он со сцены не обращался, ни с кем «мосты эмоций» не наводил. Даже Биняев походя заметил, что — вот так и нужно было и тогда выступать, а не устраивать «цирк и клоунаду» со сцены.
Да и хрен с ними!
Первого мая курсантов первого курса училища на прохождении парадным маршем по улицам города не задействовали. Но в оцеплении по маршруту шествия вместе с милиционерами пришлось постоять. Ну да это дело такое, не в тягость, а даже интересно — поглазеть на людей, на девушек, заразиться всеобщей атмосферой радости. Народищу вокруг было — видимо-невидимо! Но в конце концов, стало утомлять и это — попробуй-ка, постой часов пять на месте, отлучаясь ненадолго «до ветру» только с разрешения старшего за участок улицы.
Вернувшись в училище, Косов решил, дождавшись убытия увольняемых и командиров, тупо «придавить на ухо» минуток эдак «стописят». И это у него даже начало получаться, но… Блин горелый! Везде это — но!
Услышав ор дневального, свидетельствующий о прибытии в роту кого-то из командиров, Иван подскочил и несколькими движениями поправил одеяло и подушку на койке. Только вот морду лица разгладить не успел — в спальное помещение ворвался Кавтаськин и, не обращая внимания на общую измятость «попаданца», облегченно выдохнул:
— Ну хоть этот на месте…
— Чего это — на месте, тащ политрук? Я же чего? Я ж — ничего! — «блымал» сонными, но честными глазами на руководителя Косов.
Тот усмехнулся, оглядел уже спокойнее Косова:
— Спим, товарищ курсант, в неустановленное время? Нарушаем, значит…
«Можно подумать, я один такой! Вон еще несколько фигур чуть дальше усиленно делают вид, что всецело заняты наведением порядка в прикроватных тумбочках!».
Но Кавтаськин на прочих «разгильдяев» и «залетчиков» внимания не обращал.
— Ладно… считай, что я сегодня добрый, Косов! Но! Ты за это — должен! — довольно заулыбался политрук.
«Мля… чего опять-то?».
— Так, Иван… Гиршиц в роте? — деловито поинтересовался Кавтаськин.
— А я знаю, тащ политрук? — пожал плечами Косов.
«Юрка вроде бы в увольнение не собирался. А где он сейчас может быть? В Ленинской? Или — в санчасть «срулил»? Хотя — вряд ли в санчасть, там вроде бы уже — все отцвело. Да хрен его знает, где может быть этот отвергнутый любовник!».