Время для жизни 2

— А какой же там… колхоз?

— Не колхоз! Совхоз. Это… пригород. Фактически город. А совхоз — номерной, считайте — подсобное хозяйство завода «Сибкомбайн».

— Ага… слышал про «Сибкомбайн». Большой завод. А вот… ты сказал, что концерты Вы готовили. И ты тоже участвовал? — гнул что-то свое политрук.

— Ну да, участвовал! — «Надо сдать немного, так сказать — отступить на заранее подготовленные позиции! Если сразу отнекиваться от всего — может и не поверить!».

— То есть… ты и на музыкальных инструментах играешь, да? Или пел?

— И петь доводилось… Ну — я же там не один участвовал и пел. А играю… на гитаре. И на аккордеоне… немного.

— На аккордеоне?! — оживился Кавтаськин.

— На аккордеоне… так! — Косов махнул рукой, — честно скажу — плохо играю. Учили меня, учили… но — либо времени было мало, либо — руки из жо… извините, тащ политрук!

— Да? Плохо… а на гитаре? — уже выбирал хоть что-то из ситуации Кавтаськин.

— На гитаре — подходяще! — но было видно, что гитара политрука не вдохновила.

«Ну да, гитара сейчас — это так… баловство! Для частных вечеринок, дружеских посиделок!».

— А у нас вот… духовой…, - начал было политрук.

— На духовых — вообще никак! — отмел поползновения Иван, и подтвердил слова, рубанув рукой.

Кавтаськин — скис.

— Я чего спрашиваю-то… У нас, в каждой роте, должна быть самодеятельность. Каждую весну — конкурс между ротами проводим…

— Ну… тут можно подумать. Тут я готов! Может, что и получится, — выразил готовность идти навстречу Косов.

— Ладно…, - вздохнул политрук, — докуривай, да пошли. Там руководство ждет!

В кабинете политсостава все уже успокоились и готовы были конструктивно обсудить предмет по существу — песню значит.

— Посмотрели мы, Косов, твою песню, — комиссар замолчал, покрутил головой в тесном воротнике, как бы еще сомневаясь — а Косов ли автор? и продолжил, — в целом, песня у тебя получилась — что надо! Хорошая песня! Даже… вот — очень хорошая! Только вот… последний куплет как-то…

Косов и сам понимал, что последний куплет у Добронравова получился — неоднозначный. Нет — там-то, в будущем, может он и нес какую-то смысловую нагрузку, но вот здесь? Ну право слово — какой стройотряд? Почему — и бедные, и богатые? И без явной негативной оценки к последним? Что это за соглашательство и примиренчество? То есть Косов — этого внятно объяснить это не смог. Промямлил, что, дескать, ребята просили еще добавить… вот — что получилось, то и получилось.

Сошлись на том, что последний куплет из песни — убрать!

«Да ради Бога! Только… отпустите меня уже… дяденьки, а? Я на все, на все согласный!».

С мокрой на спине гимнастеркой, еле волоча ноги, Косов вернулся в расположение. А там рота уже готовилась следовать на ужин!

— Ну! Чего тебя в политотдел вызывали? — насел на него за столом, сев рядом, Ильичев. И переживание его выглядели искренними.

«Ну вот… хоть приятелем добрым обзавелся. И то — хлеб!».

— Да…, - вяло ковырялся в миске с кашей Косов, — вон… некоторым песни захотелось… в стенгазету. Ну… у меня чего-то и получилось. А там… пошло-поехало!

— И чего? — продолжал наседать сержант.

— Да вроде — обошлось!

— М-да… телепень ты, Ваня! Как есть — скорбный на голову! Кто ж… к такому празднику стихи пишет? На то — есть поэты известные…

— Угу…, - кивнул Иван.

— Ладно… обошлось и обошлось! А это… песню-то где посмотреть можно?

«Еще один… ценитель прекрасного!».

Косов кивнул в сторону Гиршица:

— Вон… у него наверняка второй экземпляр есть…

На Ильичева песня впечатление — произвела. Сильное впечатление! После отбоя, они стояли в туалете, курили. Ильичев протянул:

— Неожиданно! Вот никак я не думал, что ты, Ваня, еще и стихи писать можешь!

Косов сплюнул в жёлоб с текущей водой:

— Хоть ты не начинай, а? Какой, на хрен, поэт? Какие, на хрен, стихи? Я тебе что — Пушкин, Александр Сергеевич? Или — Лермонтов? А может… Маяковский? Или — Есенин? Нашла какая-то блажь… строчки подвернулись. Подобрал, зарифмовал. Все! Тьфу ты!

— Ага… подобрал, зарифмовал. Чего-то у меня не подбирается и не рифмуется! Даже вон, у еврейчика твоего — не рифмуется. Хотя… они, жидята эти… грамотные и как это… творчески хорошо развитые. Может и он стихи пишет?

— Может и пишет… Не спрашивал! Возьми, да спроси. Сам…, - кивнул Косов.

— Ладно… хрен с ними, со стихами. Никогда не понимал этих стихов. Вот книжка хорошая — это да! Вон… Фурманов, к примеру, как хорошо про Чапаева написал. Да даже эти… «хохмачи» — Ильф с Петровым. А стихи… они только, если для девушек… Чтобы лучше охмурять!

— А эта… твоя учительница? Ну — там… Она разве стихи не любила? — поинтересовался Иван.

— Любила! — кивнул Ильичев, — очень любила. Есенина там… Блока еще. Читала мне часто.

— И что? Тебе не нравилось?

— Ну почему же… Нравилось что-то. Только… мне больше нравилось — что она рядом, и что… не совсем одетая! — засмеялся Степан.

«Военный, хули!».

А через неделю стало известно, что их газета победила в конкурсе среди ротных газет. Хотя… по рассказам Ильичева, споры между командирами взводов, ротным и политруком были жаркие. На втором этапе, уже в рамках всего училища, газета заняла только второе место. И там, как рассказывал уже Кавтаськин — дебаты были горячие. И статья Амбарцумяна, кстати — очень хорошая статья! нашла своих не менее добротных конкурентов. И оформление Гиршица было не бесспорно лучшим, нашлись в других ротах и помаститее художники. Но вот… песня — сбивала с толку всех сторонников других газет. Такого у соперников — не было! Так что — второе место. Иначе и в тройку лидеров бы не вошли.

С самого возвращения батальона в училище, первые дни помалу и неторопливо, а чем дальше — тем сильнее и больше по времени, фактически — ежедневно, их стали готовить к параду гарнизона на День Революции. Так как предполагалось прохождение ротными коробками, занятия и шли — поротно! Нет, так-то и взводы тренировались, но — первую часть занятия, а потом — взводы сводились в роты.

Косов объяснил рвущемуся вперед Ильичеву, что готовить взвод так, как он объяснял сержанту в лагере — не стоит. Только хуже будет!

— Степа! Пойми — прохождение будет — поротно! Хотя… почему поротно? Если бы я решал — сделал бы — по-батальонно! Ну да ладно… Речь не о том сейчас. Вот смотри — объяснил ты взводу, как правильно стоять, ходить, эволюции совершать. И даже, если успел, то — подготовил ты взвод на «ять»! И что? Поставят твой взвод отдельно на прохождении? Нет, не поставят. Взвод раскассируют, выстроят всю роту по ранжиру, все перемешаются. Ты своих — подготовил и научил маршировать так, а другие взвода — совершенно не так. И что получится? Кто в лес, кто по дрова! Твои будут стараться, ножку тянуть, отмашку полностью и четко отрабатывать, равнение держать. А остальные? Из других взводов? Нет, не будут — их этому не учили. И получится, что курсанты нашего взвода выделяются среди строя — как ворона среди лебедей. И что? Понравится это командованию училища? Нет, не понравится. Кто виноват в таком «афронте»? Степа Ильичев виноват. Так что… не беги впереди паровоза, сержант. Пусть люди научаться хотя бы в ногу ходить, да равнение в шеренгах держать. А этот… «высокий балет», его хоть и можно поставить… но небыстро. Но ты уверен, что этого же хотят другие взводные, ротные? Не говоря уж о комбатах? Вот то-то же…