Время дождей

– А это секрет?

– Получается, так.

– Шикарно устроилась.

– Люди есть люди. Мы все ищем выгоду. Там или тут. В работе, в любви, в отношениях, в пристрастиях…

– Но это же подлость.

Я плавлюсь как ртуть.

Поль равнодушен.

– В погоне за счастьем сгодятся все средства.

– И даже такие?

– А что здесь ужасного? Я был влюблен… И не жалею. Мы молодые жили порывами…

Молния. Гром.

На этот раз поезд вздрагивает как раненый зверь, а к звону стекла добавляются чьи-то стоны. Кажется, женские. Я порываюсь встать, но Поль не пускает.

– Не глупи и сиди на месте.

– А кто ей поможет?

– Найдутся другие. Те, кто поближе.

– Холодный расчет. А как же порывы?

– А мы молодые?

– Мне тридцать два…

– Ну, вот, видишь.

Урод!

Я еле сдерживаюсь от того, чтобы влепить ему пощечину, и вдруг понимаю, что нас разделяет бездна. Он уже вырос, а я заигралась в юность и не спешу до конца становиться взрослой.

И это кошмар.

Я вздыхаю:

– Печально. А я-то надеялась, что между нами вспыхнули чувства… Вот так вот, случайно… В доли секунды…

– Такое бывает?

Поль не смеется. Он спрашивает абсолютно всерьез и терпеливо дожидается моего ответа. Минуту, другую…

Я все же рискую:

– Бывает. Наверно…

– Только у нас иная история.

Я паникую:

– Так значит, все кончено?

– Нет. Не сейчас.

Я сделала все, чтобы внести в происходящее ясность, но ясности нет – все по-прежнему зависит от Поля. Или от Эммы? Сотворив над собой усилие, я чуть ли не требую:

– Познакомишь меня с супругой?

У Поля истерика.

– Я? Тебя? С Эммой? Но для чего?

– Любопытно.

– И все?

– Чтоб отравить ее.

Шутка бьет в стену и рассыпается…

– Мне не смешно.

Экспромт не удался. Я снова теряюсь в мыслях и не без страха озвучиваю свои желания.

– Мне нужно понять, что она за создание.

– А это так важно?

– Еще бы.

– Зачем?

Поль тоже не промах. Одно наказание – играть с ним в любовь.

Я в отчаянии.

– Затем.

Дурацкий ответ, достойный разве что восьмиклассницы, но я слишком гордая, чтобы давать ему объяснения. Поль это чувствует и замечает:

– Обиделась?

– Честно? Обиделась.

– Что ж. Я не хотел. Но пришлось…

– Понимаю. Так познакомишь?

– Попробую…

Ложь.

На этот раз я безошибочно угадываю его намерения и окончательно разубеждаюсь в людях. Даже сейчас, почти что на пике чувств, голос рассудка сильнее надежды и веры. А что будет дальше?

Придется смириться.

– Ладно, не стоит.

– Уже расхотела?

– Скорее опомнилась. Эмма как птица. Поймать ее можно, но нужно ли?

Съела…

Таким странным образом я ставлю себя на место и, если быть честной, расписываюсь в своем бессилии. А Поль… Поль доволен.

– Ну, вот. Все решилось. До встречи в Париже? Я дам телефон.

Мне хочется выть. Безграничная милость.

– Кто я, по-твоему?

– Женщина.

Стон.

Он издевается? Какая я, к черту, женщина, если со мной можно творить подобное? Скорее уж шлюха…

– Ну, хватит. Довольно. Роман на полдня – не мое увлечение.

– Марина…

– Отстань.

Мне противно и больно. А Поль… Поль спокоен. Его настроение почти не меняется. Только дыхание становится чаще…

Он шепчет:

– Прости.

Я умоляю:

– Не надо.

Сознание тонет в обиде.

– Мне встать и уйти?

– Да, – я с трудом подавляю волнение, – и извини за весь этот спектакль. Он был напрасным…

Мое откровение тает во мгле.

Громовые раскаты все ближе и ближе. Становится жутко. А вдруг нас, действительно, смоет к чертям?

Какой-то маразм. Это сон или шутка? Нет, не похоже. Весь мир пополам. А дальше… руины. Ни счастья, ни веры. Одно раздражение, боль и тревога…

Я добавляю:

– Удачи вам с Эммой.

Поль затыкается.

Что же, неплохо.

Тогда я встаю, пробираюсь к проходу и ухожу с гордо поднятым носом. Все кончено. Только капризы природы по-прежнему вносят сомнения, вопросы. Но это решаемо. Завтра к рассвету их не останется. Все будет ясно…

Я улыбаюсь, сажусь в свое кресло и понимаю…

Реальность прекрасна.

IV

Дождь прекращается где-то в районе полуночи, и почти сразу за нами приезжает автобус. Большой, двухэтажный, покрашенный в желтый цвет – он кажется солнцем на фоне унылой равнины. Или фантомом. Но я забираюсь внутрь и убеждаюсь, что это отнюдь не видение. Здесь все настоящее. Даже подушки. Я с наслаждением падаю в кресло. А мимо идут обреченные люди. И радости нет.

Почему? Неизвестно.

Я долго терплю эту странную сцену. Потом осторожно дергаю Марка.

– Что происходит?

– Спроси тех, кто в теме.

Он явно обижен.

– Все дуешься? Ладно.

Я умолкаю и демонстративно отворачиваюсь к окну, чтобы самой разобраться в возникшем хаосе. Но это не просто. В немой веренице людей нет ни ответов, ни сколько бы явных намеков…

Тогда Марк сдается:

– Там в поезде жертвы.

– И много?

– Не знаю. Не меньше пяти.

– От молний?

– Наверно. От молний, от ветра… Тебе это важно? Марина…

– Прости.

Меня гложет стыд, и я быстро закрываю глаза в надежде хоть как-то абстрагироваться от реальности. Но не выходит. Дыхание безжалостной смерти холодной струей устремляется в недра сознания.

Я нервно шепчу:

– Докатились…

У Марка нет никакого желания спорить. Он просто кивает.

Становится жарко. И в духоте все мешается с горем. До гиперотчаяния. До возмущения…

Я чуть ли не бьюсь головой о стекло.

– Марина, расслабься.

И в это мгновенье меня отпускает…

Ну, что ж. Повезло.

Хотя… не совсем.

Мы по-прежнему где-то в глуши, вконец разругавшиеся и покинутые самой надеждой. Разве что живы… И этот единственный факт немного смягчает последствия нашей размолвки.

– Марк, – я готова упасть на колени, – что мы наделали?

– Мы? Ничего. Создали семью.

За окном пляшут тени.

Безумная сцена немого кино.

И я в этой сцене почти в главной роли. Я нерв мироздания. Сплетение эмоций.