Время гарпий

— Я кажется, догадываюсь, кто это мог быть, — сказала Каллиопа. — Помните, я говорила о психологических наездах на меня? Я там выделила отпечаток личности такого старика… незаметного. И было несколько картинок… в том числе, как молодой человек с перебинтованным лицом говорит ему: «Хорошо, я еще раз это повторю, а вы мои показания зафиксируйте!» Мне тогда показалось странным, что старик будто перестал на меня давить…

— Может, он как-то сам начал стыдиться травли женщин? — высказала предположение Клио. — Этот ролик сыграл большую роль в восприятии этого нападения. Кампания по шельмованию премьера Николая после этого ролика явно захлебывается. Мало было поглядеть на забинтованное лицо Мылина сразу же при поступлении в больницу. Но само его заявление о человеке, который его снимал, говорит о многом.

— Да, он говорит, что тот, кто снимал, «первым нарушил закон», — заметила Урания. — Будто соревнуется со снимавшим в том, кто же из них больше нарушил законов.

— И при этом Мылин считает пребывание больнице с тайным или явным химическим ожогом — своей «личной жизнью», не забывая тут же давать показания на своих коллег и подчиненных, нисколько не заботясь о том, насколько правоохранительные органы вторгнутся в их личную жизнь, — съязвила Эвтерпа.

— Мне со стариком этим приходят весьма болезненные размышления, — призналась Каллиопа. — Понимаете, все, кто на меня наезжал, проецируя свои мысли, люди довольно молодые, по сравнению с ним. За каждым можно было выделить какие-то его личные желания, как-то воздействовать через них. Ну, чтобы отстали. А у него не было никаких желаний вообще. Он был самым страшным. Потом вдруг где-то после Нового года начал меняться… Или перед самым Новым годом? Короче от него шла его собственная тоска, как пиликанье на одной ноте. А я все время твердила про счастливый конец! От него закрыться было невозможно, поэтому я честно говорила, что мне нужен счастливый конец! И вдруг мне на днях пришло такое шизофреническое видение… звон стекла, ветер и одна мысль — «Счастливый конец!» — Они его убили! — выдохнула Эвтерпа.

— Да, девочки, — ответила Каллиопа. — Поэтому прямо о том, что никакого нападения на Мылина не было, пока не говорим. Надо выбивать аргумент за аргументом…

— Ты не договорила! — откликнулась Урания. — Там было что-то еще!

— Даже не знаю, как сказать, — тихо ответила Каллиопа. — Но вы ведь и сами понимаете, что темный случай удивительно нежного химического ожога Мылина — продолжение старой, хорошо отработанной травли премьера балета Николая. Так вот я увидела дикую картину… Будто в какой-то квартире лежат три трупа… в ванной с перерезанными венами… сами понимаете кто. Там еще какая-то записка кровью на зеркале в ванной…. Мол, наш премьер признается в зверском нападении на Мылина.

— А мне кажется, что кровью за зеркале, как-то подчеркнуто пафосно, — вставила Эвтерпа с плохо скрываемым страхом.

— Зато записку невозможно представить на почерковедческую экспертизу, — заметила Урания.

— Я тут подумала, а почему Эвриале не может нам помочь? — задалась риторическим вопросом Клио.

— А что она понимает в современном законодательстве? Оно ведь все дальше уходит от понятия справедливости, — ответила ей Каллиопа. — Изначально закон должен был защищать права самого беззащитного, то есть одного — перед группой людей, обладающих по совокупности намного большими правами и возможностями. В моем случае все было понятно, но травили меня, а не тех, кто считает возможным качать какие-то «национальные права». Национальность не относится к категории человеческого достоинства, душа тоже не имеет национальности…

— Но здесь же явная несправедливость! — перебила ее Эвтерпа.

— Конечно! Но искусство — и есть справедливость, — сказала Каллиопа. — Как ни жестоко звучит, но мое уголовное дело — это сигнал к тому, чтобы воспринимать несправедливость, как отрицание силы искусства. А все помнят, что с такими вещами весьма опасно мириться.

— Погоди, ты хорошо подумала? — спросила Урания, уже понимая, что она хочет делать.

— Да! Выстраиваем круг! Мы спасем их не ради себя! Мы уже нашли друг друга!

— Мы обрели веру в себя! — пропищала Эвтерпа. — Я готова! Я всегда самая первая свечу зажигаю!

— Блин, иногда готова последнюю веру потерять, когда такое рядом попискивает, — ругнулась Клио, чиркая спичками. — Подождите меня! У меня опять спички ломаются!

— А ты успокойся и спокойно зажги, — посоветовала ей Эвтерпа. — Представь, что у тебя последняя во всем мире спичка.

— Заткнись! — заорали три музы хором.

— Вообще-то это я вам посоветовала искать младших сестер, — напомнила всем Эвтерпа. — А то писали бы сейчас свои обличительные статейки про Оборонсервис, бюджетный распил и жилищно-коммунальное хозяйство. А вы должны вернуть веру и надежду!

— Свечи у всех горели? — спросила Каллиопа. Услышав утвердительные ответы Урании и Клио, она сказала: «Тогда последние слова Эвтерпы являются вещими! Итак, соединяем круг, чтобы вернуть людям веру и надежду… в справедливость!»

Какие бы перепалки не случались между дамами, каждая уже не могла без этого круга, когда от слов, доносившихся через динамики, начинала стучать кровь в висках и покалывать в кончиках пальцев.

За долгие годы, пока они наблюдали, как другие люди, попирая все представления о справедливости, воплощали украденные у них мечты, обращая все вокруг себя в прах и тлен, они исключительно на почве здравых размышлений давно отошли от твердой уверенности в справедливом устройстве бытия. Но мир вокруг был прекрасен, а в душе каждого хранились такие несметные сокровища, что стоило попытаться, чтобы пробить сковывающий их лед.

— Появился синий отблеск! У меня свечка горит синим, как газовая плита! Круг замкнулся! — радостно закричала Эвтерпа, до сих пор обостренно воспринимавшая маленькие особенности их совместных попыток повлиять на ход событий.

— Круг замкнулся, — подтвердила Каллиопа. — Мы хотим освободить творческие силы искусства, чтобы вернуть каждому веру в справедливость!

— Да, силами искусства, а не сообщения об обысках и арестах от Следственного Комитета! — с неожиданной для нее страстью произнесла Урания. — Пусть не пиарятся, а работают! И понимают, что все эти преступления произошли при их соучастии, при их преступном бездействии! А справедливость восстанавливается не правоохранительными органами, предавшими свое назначение, решивших увековечить в искусстве лишь себя, как источник справедливости. Этот источник — в душе каждого человека. Поэтому я хочу, чтобы люди вернулись к нормальным героям в искусстве, надолго отвернувшись от тех, кто пользовался их бесправием и попирал справедливость.

— Искусство — всегда о справедливости, иначе оно вообще не имеет смысла, — подхватила Клио. — Искусство вносит баланс в нашу жизнь, где объективная справедливость — не совпадает с личным представлением о справедливости безнравственных типов, потерявших берега. Навязывание представлений таких людей о справедливости может привести к совершенно диким чудовищным последствиям…

— Как поджог Манежа, уничтожение исторического здания театра или травля прославленных солистов балета, — вставила Эвтерпа, воспользовавшись заминкой Клио.

— Верно! — подтвердила Каллиопа. — В жизни нам не всегда видна эта обычная на все времена «идея искусства» — о противостоянии Добра и Зла. Только в искусстве наш нравственный выбор свободен от каких-либо житейских обстоятельств.

— Искусство помогает отрешиться от суетности, вернуться к собственным духовным истокам, к своему предназначению, — продолжила Урания. — Нельзя ограничивать себя «каждый сверчок — знай свой шесток!» Надо понимать, что в душе каждого человека сокрыты бесценные Дары всему человечеству!

— Пусть не все могут создать произведение искусства, но каждый может его оценить, завершить создание художественного образа в эстетической триаде, подарив веру в справедливость и самому его творцу! — рассудительно заметила Клио.

— Вера в справедливость, надежда на лучшее — это самое большое чудо, которое может создать любой! — тихо сказала Урания.

— Эти два прекрасных порыва души дарят свет, уничтожают мрак и отвращают многие души от разложения зла, — откликнулась Каллиопа.