Время кобольда
Шрифт:
– Не знаю! Я её стират хотера!
– Это он убийца! Маньяк! Сатанист!
– А почему сатанист-то, Стасик? – спросил я почти нежно. – Маньяк – понимаю, убийца – допустим. Но сатанист? Что навело тебя на такую мысль?
Я шёл на него, шаг за шагом. Остальные расступались, никто не спешил меня вязать. В конце концов я выдернул рубашку у него из рук.
– Может быть, символ на стене, а, Стасик?
– Я не…
– А когда ты его видел, а?
– Я не… не видел… Сэмми сказал…
– Сэмми? – спросил я строго.
Тот помотал головой.
– Он не
– Сэмми не мог разглядеть его, Стасик. Он заглянул краем глаза и сразу блевать кинулся. А вот когда его увидел ты? Не тогда ли, когда макал в кровь мою рубашку?
– Я… Я…
– Смотрите, – я повернул рубашку лицевой стороной к людям, – видите, какое чёткое пятно? Нет брызг, вот тут видно, что рубашку окунули, не расправляя, где была складка – чистый сектор. Если бы она была на мне надета, то испачкалась бы совсем не так.
– Что вы смотрите! – Станислав стал белее бумаги, но не сдался. – Хватайте его, потом разберёмся!
– Так это ты убил несчастную девушку? За что, Стасик? Ведь ты её даже трахнуть не мог, пидор несчастный! Ты маньяк, Стасик?
Он отступал передо мной, пока не упёрся спиной в стену.
– Куда тело дел, сука! – заорал я на него. – Где тело, падла, признавайся!
Станислав дёрнулся, и я ему врезал. Несильно, под ложечку. Вырубать его сейчас совсем не надо.
– Это не я! То есть, я не убивал! Не убивал я!
– А что делал? Говори, тварь паскудная!
Я замахнулся, но не ударил. Он сжался и зажмурился, закрываясь руками.
– Я, зашёл… утром…
– Громче! Чтобы все слышали!
– Я зашёл туда утром!
– Зачем?
– Хотел познакомиться! Новый член общины! Мой долг…
– Дальше!
– Там было всё в крови! И знак Сатаны! Я сразу подумал, что это он!
– Кто, Сатана?
– Нет, ты! Что ты её убил! Все слышали, как вы ночью… Но я решил, что мне никто не поверит! И когда увидел в прачечной твою рубашку…
– Громче!
– Я! Я испачкал рубашку в крови! Но я не убивал! Клянусь, это не я!
– Экое же ты говно, Стасик.
– Не бей! – сжался он.
– Тебя и бить-то противно… Вали отсюда.
Станислав, вжав голову в плечи, нервно озираясь, обходя людей бочком по стеночке, вымелся из столовой в коридор. Теперь пару дней будет ныкаться, потом опять осмелеет. Говнюк и мудила.
– А вы подумайте, – сказал я неловко глядящим в сторону собравшимся, – что я не убивал, и Стасику слабо. Но кто-то убил же. И он где-то здесь. Может быть, среди вас. Так что, если кто-то что-то слышал…
– Кроме того, как ты её драл? – спросил осмелевший Сэмми.
– Завидуй молча, – оборвал я его. – Итак?
Увы, выяснилось, что никто ничего не видел и не слышал. Да я и не рассчитывал. Когда выключается свет условного дня, все валятся в койки и дрыхнут. Ночных развлечений, окромя разнообразного адьюльтера, тут нет. Наверное, тут уже все друг с другом крест-накрест нагрешили со скуки во всех комбинациях, но я этого за маловажностью не записывал, а вспомнить не могу. Я, кажется, до вчерашнего ни с кем, на что бы там Сэкиль не намекала. Эх, жалко негритяночку.
Я припомнил кое-какие подробности, и это было… Сильно.– Слушай, Кэп, ты натурально, как полицейский из кино! – прошептала восхищённо Натаха. – Как ты его расколол!
– Было б там чего колоть… Он такое говно, что его только расплескать можно.
– Он тебе этого не забудет, – сказала серьёзно Сэкиль.
– Пофиг. Я-то забуду, – отмахнулся я. – Кстати, выхода всё случившееся не отменяет. Вполне возможно, что Абуто нашли те мутные гады из котельной. С них и тело утащить станется. Чтобы сожрать.
– Я буду готова через десять минут, – сказала Натаха.
– А я дазе быстрее, – кивнула азиатка.
– Встречаемся где всегда. И… Как-то вооружитесь, что ли…
– Э… Ну ты, блин, валькирия… – только и сказал я, увидев Натаху.
Мою не вполне серьёзную просьбу «вооружиться» – ну какое тут оружие? В столовой даже ножей нет! – она восприняла очень буквально. На голове хоккейный шлем (мы порой находим довольно странные предметы), на мужской кожаной куртке, превращённой в жилетку смелым удалением рукавов, наклёпаны пластины, напиленные из расплющенных алюминиевых тарелок. В руках – насаженная на длинный обрезок водопроводной трубы пятикилограммовая кувалда.
– Когда ты успела?
– Я давно готовилась, Кэп! Рано или поздно мы наткнулись бы на какое-нибудь говно.
Ну вот, я считаю её не особо умной бабой, а она лучше меня сообразила.
– Я и секилявке нашей сделала кой-чо…
Сэкиль показала закреплённый на спине брючным ремнём то ли короткий меч, то ли длинный нож. Одна кромка у него грубо заточена, вторая имеет зловещие зазубрины, рукоятка из обрезка деревянной ножки стула.
– Из полотна пилы переточила, – гордо сказала Натаха. Две недели еблася, окромя напильника никакого инструмента нет.
Спустившись на три этажа, мы убедились, что решётка закрыта и, судя по всему, никто открывать не пытался. Но версия с людоедами и так казалась мне сомнительной. Вряд ли они бы ограничились негритянкой, наткнувшись на целый этаж беззащитных придурков. С этим надо, наверное, что-то делать, но что?
Никаких идей.
– Абуто дала наводку, – сказал я. – Жаль, что она не сможет нам показать, но мы попробуем сами. Задача – отыскать лестницу. Пожарная ли она, или чёрный ход – неважно. Главное – куда она нас приведёт.
– В жопу какую-нибудь, – буркнула недовольно Натаха.
– Оу, Натаса, – засмеялась Сэкиль, – а сесяс мы где?
Этаж, на котором Абуто, сбежавши однажды от своих уродцев, пряталась, мы когда-то осматривали. Заглянули, пометили «как всегда, ничего интересного» и пошли дальше. Нацарапанный на стене значок сохранился, в отличие от памяти в моей дурной башке.
– Уф, как меня достали эти лестницы… – Натаха покраснела лицом и вспотела под своей бронекурткой.
– Просто у тебя ноги короткие, а зопа торстая! – Сэкиль как и не заметила подъёма, хотя ступеньки тут делал какой-то изувер. Они слишком мелкие для одного шага и слишком высокие, чтобы шагать через одну. Как шпалы на железной дороге.