Время Лиха

133

вспомнил среди выходивших пассажиров своего поезда одного типа, который вызывал подозрения. Этот невысокий мужичок лет сорока был явно из другого вагона и остановился в толпе, всем своим видом показывая, что вот он такой вежливый и толкаться не собирается. Странным было то, что у неизвестного попутчика в руках не было ни сумки, ни чемодана. Но в отделении сначала пришлось подождать, потом отвечать на долгие и нудные расспросы, а затем возвращаться в поезд, где, оказывается, "он попросту мог обронить свои вещи". "Один пассажир прятал бумажник под подушкой, - рассказали милиционеры недавний случай, - а потом сдал постель и, не заметив, столкнул его на отопительные трубы. Прибежал, спасайте, мол, московские воры лишили всех сбережений, а бумажник ещё и запылиться не успел. Так потом извинялся за беспокойство". Иван уже понял, что вора не найдут, и потому молчал и решал, что делать дальше. Но решение приняли другие, когда в милиции произошла пересменка. Узнав, что он приезжий, что не имеет документов, удостоверяющих личность, новые ребята не стали слушать "басен про ограбление" и предложили ночлег "в одном уютном месте". Карнаухов, Карнаухов... Ивановы возражения нервировали этого мрачного блюстителя порядка. А Ивана бесил Карнаухов. В том числе из-за того, что оказался однофамильцем одного пакостного мальчишки, который в далёком детстве мстил всем сверстникам за то, что не мог прижиться в дворовой компании.

Случай ли или Господь Бог пришёл на помощь несчастному провинциалу, явившемуся в столицу в поисках правды... Или равнодушная судьба решила повернуться к Ивану лицом за то, что он провёл в тесной и душной камере страшную ночь, когда проклятая лампочка, казалось, светила тем ярче, чем больше уставала голова от постоянного гула голосов, когда бесконечная история жизни бывшего свидетеля Толика, бубнившего над ухом, вдруг начинала представляться сном уже о его, Ивановой, жизни, а тюремные вши, старожилы камеры, вырастали в полусонном воображении до размеров каких-то сказочных змеев горынычей. Как бы то ни было, но всё разрешилось для Ивана относительно благополучно. Ночью милиционеры вытрясли у какого-то бродяги украденный паспорт, по фотографии один из дежурных, обладавший, очевидно, хорошей зрительной памятью, вспомнил владельца. "Видите, как хорошо, что мы вас не отпустили", - обрадовали Ивана утром. Они был так любезны, что рассказали ему, как найти Генеральную прокуратуру, и уверили в том, что он отыщет её очень быстро, так как вход легко различим и расположен в скошенном углу здания, "как бы

134

между двух улиц". Иван согласился, наконец, что он совсем не потерял по времени и что ночлег в казённом заведении при его скудных финансах был очень кстати...

– Ну что, какую новую сказочку сочинил?
– спросил Иван, стряхнув с себя тяжёлые воспоминания.

– Я тебе вот что скажу: тута не сказка, тута жизнь. Почему вся страна не получает зарплаты, знаешь?

– Вся страна работает на сто-двести семей.

– Вот. В самую точку попал. Они хотят, чтобы ваши дети выросли на картошке да капусте. И будет это, значит, поколение без витаминов да всяких белков сплошь неполноценное. А ихние дети жрут, как положено, как детей кормить полагается по всяким там книгам. И будут их сынки, когда вырастут, командовать страной. А все остальные уродами получатся, одним словом. Сто пятьдесят миллионов уродов. Вот цель!

– Вчерась читал, - продолжил дед Степан, не дождавшись мнения Ивана.
– Один высокий чин получил от государства огромные деньги, чтобы, значит, выдавать кредиты тем, кто желает построить или купить себе жильё. Ну, вроде вас с Дашкой, чтоб могли дом свой достроить, а не соседствовать со всякими пьяндыжками. Как-то называется это дело... Вроде - симпатичного... Симпотека, что ли. Вот. Деньги он под проценты отдал и наживался постепенно. А тут выдвинули его, значит, в министры. Ага. Стали смотреть: а чего полезного он совершил на своём посту. Тут этот кандидат и выдал кредиты нескольким своим родственникам на жильё. Для отводу глаз, мол, я работал-трудился на благо Отечества, а не сидел сиднем... Вот такой у нас министр будет. Воровством, получается, пост заслужил...

Иван снова подумал что-нибудь рассказать собеседнику. Например, как он занял в камере, в Москве, чужое место на нижних нарах, пусть и сидячее, но всё равно ценное в той тесноте; как вернулся хозяин, игравший в карты в противоположном углу, и собрался было драться с Иваном, но, выяснив, что тот из деревни и живёт своим хозяйством, вдруг подобрел и согнал кого-то сверху. "Дурак ты, Ваня, что приехал, - сказал урка.
– Это у тебя там правда, а тут её давно в канализацию спустили". Но солнце пригревало так нежно, воробьи так беззаботно прыгали по штакетинам забора, что Иван поленился на слова. Быстро мелькнула ленточка воспоминаний, как выходил из камеры

135

вверх по лестнице, споткнулся от страха, что высылают за двести первый, как при диктатуре; как убёг рано утром из больницы, где его оставили не столько из-за ушибов, сколько по доброте медсестры Витальевны, которая узнала его историю; как почувствовал себя счастливым, встав на железную ступеньку вагона, который рад был увезти его домой. Всё это быстрым поездом пронеслось в памяти и сразу поблекло, выцвело.

– Дело о баранах закрыто, - сказал он себе, но оказалось, вслух.

– А я тебе говорил, - ответил дед Степан.
– Чего подвиги совершать? Сейчас кто первее, тот правее. Живи да и живи. Оно и выгодней для здоровья...

– Да ведь допекли, - объяснил Иван.
– И не столько меня, сколько Дашу. В школе ж сокращение будет. Галина Ивановна видела в районо, что составляются списки. Вроде бы по всем школам. По Озёркам - самый большой. Значит, Дарья будет под номером один. Отомстят.

– Это ещё предположение. А нет, так плюньте. Вон - разводи хозяйство. Я тебе скажу: врут, что мы бедно живём. Многого хотим да на воров высоких смотрим и равняемся. Вот!
– старик развернул газету.
– Видишь: "Что имеем дома". Телевизоров сто шестнадцать штук на сто семей, холодильников - девяносто пять, легковых автомобилей - двадцать шесть. Да, тут и Япония . У них больше. И всё равно у нас немало. Хоть в сравнении с другими советскими республиками. Делаю вывод. Не так мы и бедны. А если б начальство не мешало жить? Представь! У нас, вишь, многие хотят, чтоб по колени в серебре да по локоть в золоте...

Иван вспомнил учителя, ходившего на рыбалку босиком.

– Всё это средние цифры. У кого-то пять машин, а у нас с тобой на две семьи одна старая лошадь да Пашкин велик. Да и не барахло нужно русскому человеку, а справедливость. А этого сейчас по два грамма на сто семей... Ладно, спасибо за политинформацию. Давай, дочитаю.

– Калитку к нам когда сделаешь?

– Боюсь!
– Иван уже перемахнул через заборчик обратно в свой двор.
– Тогда работать не будем. Только в гости ходить друг к другу...

– Ничего, я Егоровну на цепь посажу, чтоб не отвлекала занятых людей!

136

До обеда Иван помогал жене: выкручивал бельё. Дарья же, как всегда, стирала и варила одновременно, и к тому времени, когда со стиркой было покончено и Юра вынес последнее ведро грязной воды, на печке уже доходил до готовности борщ, а Паша, бывший с утра ответственным за горячую воду, экспериментировал над каким-то липово-шиповниковым чаем.

Обедать сели все вместе. Старшие члены семьи позволили себе по рюмочке домашнего вина за возвращение Ивана с мытарств, а вот младшие несколько разочаровались в меню.

– Борщ и без мяса!
– выразил недовольство Паша.

– Что тебе не нравится? То картошка, то капуста, а теперь всё вместе, - сыронизировал Юра.

Дарья вынуждена было оправдываться перед детьми, потому что знала: вслух они говорят гораздо меньше, чем думают про себя. Если кто-то живёт по принципу "ни в чём себе не отказывать", то их семья, скорее, следовала такому: "во всём себе отказывать". Мальчишки, конечно, понимали трудности, ничего не требовали и не надоедали с упрёками, но... Но если у детей одного возраста разные возможности, то запросы-то одинаковые. Прежде Иван мог сказать: "Давайте больше работать - будем лучше жить". Но последние сюрпризы от власти, убийственный рост цен и слух о её, Дарьи, сокращении сильно убавили веру в то, что источник достатка - труд.

– А что вы хотите, что б я варила? Целую свинью за зиму съели, а молока нет: корова в запуске. Одним погребом и живём...

– Пойдите, тоже километр проводов срежьте. Сдадите на цветмет - хватит на бочку варенья и корзину печенья, - вмешался в разговор Иван, который ел, положив перед собой газету деда Степана.

– Не надо мне такого печенья, - ответил Паша.
– И так деревня вторую неделю без света. Всё время руками стирать да со свечкой сидеть?..

– Ёлки-палки!
– воскликнул Иван и, глянув на жену, - Слушай!
– стал читать.- "Лишь через полтора месяца г-н Соломатин объявился в Морске и сразу в прокуратуре Речного района. Объявился вместе со своими охранниками, которые были с ним в ресторане в роковую ночь убийства и которые дружно дали показания, что Иванчук, находясь в состоянии алкогольного опьянения, четырежды падал и ударялся о металлический