Время любить

Вряд ли кто в Андреевке ожидал, что беспутный внук бывшего старшего полицая Леонида Супроновича вдруг возьмется за ум! Выпивоха Михаил – его за пьянство даже лишили на два года водительских прав – резко бросит гульбу. Он поехал в Ленинград, полечился от алкоголизма у какого-то специалиста-гипнотизера; вернувшись в Андреевку, засел за учебники и стал готовиться в институт. И поступил, правда на вечернее отделение. Как раньше, он больше никогда не напивался, но рюмку-другую в праздник мог выпить.

Оля и Мария не терпели его, но Вадим Федорович и Андрей принимали земляка. Надо сказать, что Супронович отнимал у них лишь один день в неделю – субботу. Приходил в половине второго, а уходил в половине восьмого. За это время он и на минуту не отрывался от телевизора, что не мешало ему постоянно вступать в разговор со всеми, кто появлялся в комнате. Олю из себя выводило, когда Миша толковал Казакову, что он видел в метро, как одна женщина читала его «книжечку». Даже солидные романы Казакова Миша почему-то называл «книжечками». Олю это просто бесило, а отец лишь посмеивался. Голос у Миши Супроновича был скрипучим, слова он выговаривал невнятно и всегда с ехидной улыбкой, которая делала его изборожденное складками лицо старческим.

Войдя в заваленную книгами комнату, Миша окинул взглядом поставленные друг на друга книжные секции, ухмыльнулся:

– Небось, книжечки Вадима Федоровича на одной полке уже и не поместятся?

– Полок у нас хватит, – заметил Андрей, подавая ему руку. Наждак ощутимо царапнул его ладонь. Несмотря на твердые, растрескавшиеся руки, пожатие Супроновича было вялым, равнодушным.

– А когда же твои, Андрюша, книжечки займут свое место на полке?

– Ты думаешь, займут? – улыбнулся Андрей.

– Неужели твой знаменитый папенька не поможет? Мог бы для сынка и постараться.

– Пойдем, покажу тебе квартиру, – сказал Андрей.

Миша Супронович заглянул во все уголки, немного дольше задержался на кухне, где Мария жарила отбивные, широкий нос его задвигался, губы сложились в трубочку.

– Ух как пахнет! – с наслаждением втянул он запах. – Маша, ты просто мастерица! Мне бы такую жену…

– Женись, – не поворачиваясь от плиты, сказала Мария.

– Добрая жена да жирные щи – другого добра не ищи! – мелко, по-козлиному, проблеял Миша. – Женись… Куда я жену-то приведу? В общежитие? Это у вас папы-мамы – писатели, академики… Вон какую квартирку вам устроили!

– Папы-мамы тут ни при чем, – заметил Андрей. – Мне от работы дали.

– Мне вот что-то не дают, а вкалываю не хуже других, – скривился он в завистливой усмешке.

– Женись, Миша, жена родит тебе сына, и сразу дадут, – вмешалась Мария. – Читал в «Известиях» – молодая мама, кажется, в Таллине родила тройню? Им горисполком сразу выделил четырехкомнатную квартиру. И фотография – счастливые папа, мама и тройняшки в коляске.

– Пока институт не закончу, не женюсь, – сказал Миша. – Никуда не денется от меня квартира…

– Я думала, жена, – ехидно заметила Мария.

– И жена – тоже, – заулыбался Миша. – Я, когда в армии служил, написал одной девушке – ее портрет на обложке «Огонька» был напечатан – мол, хочу с вами познакомиться и все такое… Не гордая, ответила. Потом я послал ей свою фотокарточку, и чего-то наша переписка заглохла… Не понравился я ей, наверное?

– А может, ей и другие написали? – сказал Андрей. – Ну и выбрала по своему вкусу.

– Не прошел ты, Миша, по конкурсу, – вставила Мария.

– Да я ведь просто так написал… – сказал Миша. – От скуки. В армии это принято… Вон даже какой-то фильм был, когда один написал девушке, тоже увидев ее портрет в журнале, а вложил в конверт фотографию какого-то красавчика… В общем, встретились, все завертелось-закрутилось, а чем кончилось, я не запомнил!

– Они полюбили друг друга и поженились, – засмеялась Мария. – Фильм со счастливым концом!

– Бабы – такой народ, им палец в рот не клади, – буркнул Супронович.

– Грубо, Миша, – сказала Мария.

– Зато верно, – хохотнул тот.

Пока Мария накрывала на кухне, Андрей и Миша подключили телевизор к временной антенне, – бывшие жильцы сняли кабель, идущий с лестничной площадки, где общий распределитель. Андрей уже купил в магазине кабель, завтра должен прийти мастер и протянуть антенну в комнату.

– Не дашь мне червонец в долг? – понизив голос, попросил Миша.

Хотя у Андрея в связи с новосельем было туго с деньгами, он дал Супроновичу десятку, а про себя подумал, что тот мог бы и не говорить про «долг». Миша раз в месяц обязательно стрелял у него по трешке, пятерке и никогда не возвращал, очевидно надеясь, что Андрей не помнит. Тот помнил, но «в долг» без отдачи все равно давал. Дело в том, что Миша считал себя в какой-то мере спасителем Андрея. Это он когда-то зимой подобрал Андрея с Петей Викторовым на пустынной дороге после аварии. А позже…

Случилось это осенью в Андреевке два года назад.

Андрей с соседской собачонкой вернулся с прогулки в лес. В кармане куртки у него лежал белый гриб, найденный у железнодорожного моста. Вечер был теплый, солнце клонилось к сосновому бору, на станции попыхивал длинный товарняк, видно, дожидался встречного.

У сельмага толпились мужчины – наверное, красное вино завезли. Двое расположились с бутылкой в привокзальном сквере. Тогда еще борьба с пьянством только разворачивалась, это теперь в сквере не увидишь ни одного пьяницы, тут же участковый или дружинники накроют – и прямым ходом в климовский вытрезвитель.

Открыв спрятанным в щель ключом дверь – Андрей жил тогда один в доме, – он прошел в комнату и ахнул: отцовской пишущей машинки «Рейнметалл», на которой он иногда стучал, на месте не было. Начатая рукопись была раскрыта, страницы перепутаны, некоторые залиты рыжей жидкостью. Андрей столбом стоял у письменного стола и ничего не понимал: кто-то был в доме, переворошил его рукопись, облил вином, забрал пишущую машинку. Он прошел по всем комнатам; буфет в гостиной Дерюгина был распахнут. Там обычно стояли бутылки с вином и водкой. На полках было пусто.

Больше никаких сомнений не оставалось: в доме побывал вор! Причем хорошо знающий распорядок жизни Андрея. Забрался сюда именно тогда, когда Андрей ушел на прогулку, а уходил он всегда в одно и то же время. В дом вор попал не через дверь – ключ был на месте, – а, скорее всего, через пристройку, оттуда был вход прямо в коридор, внутри дома никогда двери не закрывались, разве только когда все уезжали на зиму из Андреевки.

От стариков Андрей слышал, что, случалось, мальчишки совершали набеги в сад за яблоками, как-то поздней осенью кто-то забрался по лестнице на балкон, откуда дверь вела в летнюю комнату на чердаке – там обычно работал отец. Стекло было выбито, но вроде бы ничего не украли, да там ничего, кроме книг, и не было. Решив, что это дело рук мальчишек, старики даже не заявили о случившемся участковому. Но с тех пор Дерюгин и стал на все двери навешивать замки.