Время наточить ножи, Кенджи-сан! 2

Шеф-поваром ресторана является Жак Лелюш, чистокровный француз, который во Франции никогда не был. Он родился в Токио, в семье французского посла. Его отец хотел, чтобы сын пошел по стопам родителей — стал дипломатом. Но сын оказался очень упертым и пошел наперекор желанию отца. Он устроился работать в небольшой ресторанчик, где достаточно долго проработал, постигая культуру питания Японии и тонкости приготовления суши, рамёна и других традиционных блюд. Его увлечение довольно быстро переросло в мастерство и Жак начал создавать собственные уникальные рецепты.

Его талант заметил Изаму Абэ — один из основателей «Спрута». Как произошла их встреча доподлинно неизвестно, но скорее всего Жак сам нашел Абэ и напросился к нему на прием. Был, видимо, достаточно настойчив, потому что Абэ все же взял его в «Спрут». И скорее всего родительская протекция тоже помогла — отец, смирившись с тем, что сыну не стать дипломатом, настойчиво попросил Абэ помочь его отпрыску в трудоустройстве.

В пользу этого говорит один факт.

Сразу после того, как Жак устроился в «Белый тигр», на счет «Спрута» упала достаточно крупная сумма пожертвования от анонимного источника с пометкой использовать эту сумму для развития ресторана «Белый тигр». Доказать ничего нельзя, но думаю все и так понятно.

Первое время было нелегко. Убедить японцев в том, что французский шеф-повар может готовить аутентичную японскую кухню, было непросто. Но Жак не сдавался. Он тратил все свободное время на изучение японских кулинарных традиций, настойчиво работая над совершенствованием своих навыков.

И вскоре про Жака пошли слухи как о достаточно интересном и новаторском шеф-поваре. В частности, наделало много шума его блюдо «Глаз тигра» — тонко нарезанный лосось, выложенный в форме тигриного глаза и покрытый легким соусом из имбиря и лимона с добавлением французского соуса велюте, украшенный пищевым золотом и красной икрой. Блюдо мгновенно стало хитом, и «Белый тигр» начал привлекать все больше и больше посетителей.

На входе в ресторан меня встретил высокий хостес, предложил выбрать столик. Я назвал свою фамилию, сказал цель визита. Тот многозначительно покивал головой, молча ушел на кухню. Вернулся минут через десять, сообщил:

— Жак Лелюш согласен вас принять.

«Согласен принять? — подумал я. — Он что, местный царек, что соизволяет нам посетить его?»

Я прошел за хостес на кухню, где кипела работа. Сразу же отметил про себя, как тут просторно, не в сравнение с «Красным фонарем». Впрочем, теснота идзикая только помогала нам — не нужно было бегать от стола заказов до плиты, носится к холодильнику в дальнем углу комнаты, искать среди россыпи кастрюль и сковородок, занимающих все пространство одной из стен нужную.

Сам Жак стоял у плиты.

Я пригляделся к нему. Внешность его была под стать своей судьбе — причудливое сочетание французского шарма и японской сдержанности. Овальное лицо с тонкой, загорелой кожей, на которую, словно на полотно, нанесены тонкие линии морщин — следы долгой, насыщенной жизни. Карие глаза, глубокие, с мягким, почти хищным блеском, обрамленные густыми, черными бровями. Прямой нос с легкой горбинкой, придающей лицу характерную французскую черту. Широкая улыбка, с белыми, ровными зубами, но не всегда искренняя. Волосы коротко стриженные, седые с проседью, зачесанные назад. В волосах всегда можно найти несколько прядей, которые непослушно торчат, придавая образу легкую небрежность. Невысокого роста, спортивного телосложения,.

Одет он был в темно-синие брюки, белую рубашку с закатанными рукавами, темный фартук, на котором были видны пятна от соевого соуса и тертого имбиря.

Жак видел и знал, что я пришел посетить ресторан с проверкой, но демонстративно не поворачивался, насвистывая себе под нос мелодию и что-то жаря.

«Важный гусь», — понял я. И громко, чтобы привлечь к себе внимание, произнес:

— Добрый день!

Жак не спеша обернулся, смерил меня оценивающим взглядом.

— О! Посмотрите, кто к нам пожаловал! Это же тот самый Кенджи Мураками! — воскликнул Жак так, чтобы все в кухне его услышали.

Все обернулись, рассматривая меня, заставляя почувствовать не в своей тарелке.

— Кенджи Мураками невероятный повар, про которого писали газеты!

Я услышал в тоне его голоса насмешку и понял, что сейчас будет жарко. Я стал жалеть, что обо мне вообще написали статью, потому что она вызывала среди многих мной встреченных людей откровенную зависть. Вот и сейчас Жак явно насмехался надо мной.

— Он работал в идзакай «Красный фонарь», — продолжал Жак с едва уловимой издевкой. — А теперь вдруг пожаловал в «Белый тигр» для проверки! Вот что значит настоящий профессионал — двигается по карьерной лестнице с невероятным успехом и быстротой!

— Это плохо?

— Почему же? Вполне хорошо.

— Согласен, — кивнул я. — Тем более, что и вы имеете такой же быстрый взлет — из обычного ресторанчика в «Белый тигр» попали весьма быстро. Надеюсь, ваш отец гордиться вами?

Уголок рта Жака нервно дернулся. Ага, значит я попал в самый центр. Ну будешь знать, как встречать гостей.

— Мой отец, конечно же, мной гордиться, — подчеркнуто холодно ответил Жак, сверкнув глазами. — Тем не менее, ваша карьера гораздо круче моей. У вас ведь даже образования соответствующего нет, не так ли? Вы работали разнорабочим, насколько я знаю?

«Вот ведь не уймется!»

— Верно, — кивнул я. — Работал разнорабочим. И не вижу тут ничего плохого. А вы?

— Конечно же, в этом нет ничего плохого, — ехидно улыбнулся тот. — Просто констатирую факты. С ним не поспоришь.

Довольно скоро я понял глубинные причины поведения Жака. Да, он ревновал и завидовал меня к тому, что я, простой повар из какой-то третьесортной забегаловки, вдруг явился к нему с проверкой. Но это была лишь оболочка.

Внутри было завернуто кое-что другое. Он не японец. Пусть и прожившись тут всю свою жизнь и даже родившийся в Токио, и имеющий соответственное гражданство, по крови он не японец. Француз. И это наложило определенный отпечаток на его поведение.

Его не принимали повара по то же причине, что и он сейчас не принимал меня, задавая вопрос, который задавали когда-то и его подчиненные — почему какой-то чужак должен распоряжаться тут? И Жак выбрал единственную, по его мнению, правильную позицию — позицию террора.

Он увольнял неугодных, о чем свидетельствовали отчеты по персоналу, которые я тоже успел мельком глянуть, когда шел сюда. Неугодных забор, несогласных — показательно наказывать, и всех держать в крепком кулаке. Поэтому все повара, что сейчас трудились на кухне, так чутко слушали каждое слово шефа и не смели сказать ни слово, иногда и вовсе вздрагивая от страха, когда тот повышал голос.

Дрессировка была жесткой и долгой. Значит и обстановка соответствующая.

— Жак, вас что-то не устраивает? — напрямую спросил я.

— Ну что вы! Я только рад за вас! — ответил он, но в глазах явно читалась злость. — Только вот есть один момент…

Он хитро улыбнулся.

— В статье про вас так много хвалебного пишут. Вот мы бы и хотели посмотреть так ли это на самом деле? А то в последнее время в газетах часто стали писать откровенную ложь.

Я почувствовал, как моя кровь закипает в ярости. Я сжал кулаки, но сдержался, понимая, что этот Жак меня просто провоцирует.