Время, назад!
Шрифт:
***
Мидорима настойчиво отказался от предложения Такао проводить его до станции метро и уж тем более – от перспективы быть подвезённым до дома на самодельной велорикше. Во-первых, это было небезопасно, а во-вторых, ему надо было подумать. И остыть, разумеется. Сегодня он и так слишком поддался чувствам и едва не потерял голову.
А терять голову было от чего, ведь после произошедшего сегодня в фотомастерской он, кажется, хоть немного начал понимать слова Натсуко. Такао был… увлечён. Им, Мидоримой. Но, видимо, и здесь время решило над ним поиздеваться, воплощая самые нежелательные сценарии, которые рисовал в голове Мидорима, когда они только начинали «прыгать». Такао был увлечён именно тем, двадцатилетним Шинтаро, который рассказывал с кафедры о светодиодах и полупроводниках. Наверное, поэтому ему было так важно, чтобы Шинтаро его помнил, наверное, поэтому он хотел, чтобы Шинтаро подтвердил. Услышав сказанную
Шинтаро был не то чтобы обижен, нет. На Такао он почему-то просто физически не мог обижаться. Если это и была обида, то скорее на себя. На то, что он постарел. На то, что больше не может быть настолько интересным, чтобы увлечь Такао. На то, что не смог победить время, а остался побеждённым. Но самым неприятным было, безусловно, чувство утраченной возможности. Будь он моложе, он мог бы понравиться Такао. И всё могло бы… Шинтаро не стал думать, как могло бы быть. В текущей ситуации ему нужна была холодная голова. До окончания экспериментов оставалось всего несколько дней. И всего два прыжка. Один – в лифт во время пожара в лаборатории, второй – в ту самую аудиторию, из окна которой Шинтаро планировал спрыгнуть, если станет понятно, что он сумасшедший. Последний прыжок, когда Мидорима Шинтаро из прошлого поцелует Такао. И всё раскроется. Такао поймёт, что его чувство взаимно, но больше в прошлое он никогда не попадёт. Потому что Мидорима ни за что не позволит ему нарушить правило. Ни один человек не должен прыгать в то время, где у него есть хоть малейшая возможность встретить самого себя. И профессор Мидорима не даст Такао даже шанса снова прыгнуть. И тогда он, вероятно, вообще не захочет видеть Шинтаро… И всё вернётся на круги своя – Мидорима так и останется одиноким странноватым профессором кафедры физики. Нужно просто подготовить себя к такому исходу.
Заснуть Мидорима не мог очень долго. Ворочался, не находя удобной позы, хотя обычно всегда засыпал на спине, как советуют ортопеды. Несколько раз переворачивал становившуюся слишком горячей подушку на другую, прохладную сторону. Высовывал из-под одеяла попеременно то одну, то другую ногу, не находя покоя. Он передумал практически все мысли, которые скопились в голове за сегодняшний день, но все равно не мог заснуть – что-то мучило и не давало покоя. Шинтаро выпил снотворное и уже на границе сна мысль всплыла сама по себе: сегодня во время прыжка и после него Такао не забирал из лаборатории кассеты с записью опытов. Однако Мидорима точно помнил, что двадцать пять лет назад, когда они с Акаши приехали в лабораторию, ячейка для кассеты была пуста. И тогда кто же?.. Найти ответ Мидорима не успел, провалившись в сон.
========== Глава 2.7. Все эти двадцать пять лет ==========
Шинтаро сверился с наручными часами. Такао должен был вернуться ещё только через полчаса, поэтому не было смысла волноваться, однако унять едва заметную дрожь в перебинтованных пальцах не получалось. Он устроился за преподавательским столом и выложил перед собой те немногие предметы, что сохранились у него с того самого дня: кассету в потёртом футляре и футболку из Олимпийского Нагано, которую ему подарил Такао в доказательство своего существования. Ту, что он хотел вернуть ему сегодня, сразу, как только тот появится снова.
Чтобы хоть немного успокоиться, Мидорима неловко откинулся на спинку кресла и оглядел аудиторию. За двадцать пять лет помещение сильно изменилось, и дело было не только в новой мебели и другом цвете стен. Преподавательский стол теперь был оснащён ноутбуком, обычную доску, на которой писали мелом, заменила белая и глянцевая – для маркеров, а под потолком на кронштейне висел проектор для демонстрации презентационных материалов. Однако изменений было недостаточно, чтобы отвлечь его от воспоминаний, разумеется.
Мидорима готовился к сегодняшнему дню, к тому, что ему придётся взглянуть в глаза Такао, который будет знать всё. Готовился, как мог. Он сотни раз прокручивал в голове возможные вопросы и реплики Такао, продумывал, что сможет ответить, даже несколько раз репетировал. Он был готов к тому, что Такао будет кричать, обвинять и требовать. Был готов отвечать жёстко и однозначно, не уступать. Был готов к гневу и ненависти Такао, когда тот поймёт, что Мидорима ни за что на свете больше не позволит ему прыгнуть в прошлое, в котором он уже родился. Шинтаро чувствовал себя обречённым на смерть, эдаким героем, который остаётся позади, чтобы задержать превосходящую численность врагов, ради великой цели. Он был тем, кто задраивал люк изнутри тонущей подводной лодки.
Потому что он был уверен, что после ухода Такао, который, разумеется, больше не захочет его знать, он просто умрёт. Выгорит и разлетится пеплом. И он был готов настолько, насколько к этому можно было подготовиться.Он помнил все встречи с Такао в прошлом наперечёт. Время, место, обстоятельства. Каждую усмешку Такао, каждый его взгляд. Всё, что сказал он сам. Всё, что услышал в ответ. Каждое движение и жест. До мелочей. Всё чётко, ясно, конкретно, так, как он всегда любил – разумом. Но эту встречу, их последнюю встречу в прошлом, Шинтаро помнил совсем иначе – обрывками, полутонами, словно в тумане – помнил сердцем и душой. Помнил, как стоял на подоконнике и от высоты, разверзшейся у его ног, захватывало дух, как ветер нагло заглядывал под выбившуюся из-под ремня рубашку, гладил кожу острым, холодным языком. Помнил, как был готов прыгнуть, лишь бы не сойти с ума. Помнил сверкающий гневом взгляд Такао, его сильные тёплые пальцы, сжавшие запястье. Помнил рывок, полёт и неловкое приземление на пол. Помнил, как невесть откуда взялись силы, как задавал вопросы, как получал ответы, как то градом по спине бежал холодный пот, то волной накатывало облегчение. Помнил, как сжал в кулаках полы расстёгнутой оранжевой куртки. Как зажмурился и притянул Такао к себе, прижался к губам. И тут же испугался от того, что закружилась голова, опора ушла из-под ног, ком встал в горле и из лёгких выбило весь воздух. А руки с остервенением сжимали полы куртки, не желая отпускать, пока Такао просто не исчез, растворившись в воздухе. Вытек песком времени сквозь его сведённые судорогой пальцы.
Погрузившись в свои размышления, Мидорима, кажется, пропустил момент возвращения Такао и очнулся только от ощущения, что его сверлят взглядом. Едва он приоткрыл глаза, сердце замерло, а сам он вжался в спинку кресла и инстинктивно впился руками в подлокотники: Такао был сам не свой. Стоял вполоборота, сжав кулаки опущенных вдоль тела рук. Тяжело и часто дышал и смотрел исподлобья прямо в глаза, строго, без тени усмешки, знакомым пронзительным и ясным взглядом хищной птицы, в котором сейчас Мидорима не мог прочитать абсолютно ничего. Этот взгляд выворачивал наизнанку душу, заставлял судорожно дёргаться пришпиленное булавкой сердце.
Мидорима нервно сглотнул, когда Такао сделал несколько шагов навстречу, сначала нерешительных, потом всё более быстрых. Носком ботинка развернул к себе крутящийся стул, на котором сидел профессор, и упёрся руками в высокую спинку, перекрывая ему пути к отступлению. Шинтаро вжимался в спинку кресла и казался самому себе ничтожно маленьким, потому что Такао был всюду, заполнял собою пространство, нависал, склонялся всё ближе. Чётко, уверенно, без сомнений. И ещё до того как их губы соприкоснулись, до того как по телу пробежал электрический ток, все мысли просто вышибло из головы, и вернулись они, судя по всему, не скоро. Потому что раньше Мидорима начал задыхаться.
– Стой, подожди, – с трудом переводя дыхание, прошептал Шинтаро, зажмурившись и так же, как тогда, сжав в кулаки полы куртки на груди Такао, то ли отталкивая, то ли не давая отстраниться. – Я не…
– Заткнись, Шин-чан, – безапелляционно отозвался Такао, аккуратно снял с него очки и отложил их на стол. – Просто заткнись.
***
Мидорима лежал на спине и подслеповато щурился, пытаясь разглядеть что-то в давно изученном вдоль и поперёк потолке собственной спальни. Такао сопел под боком, прижавшись тёплой спиной к ребрам, и от этого прикосновения, Шинтаро был уверен, на коже останется ожог. Это было очевидно, разумеется, как и то, что ему достанется ещё и шрам на душе.
Он не шевелился, потому что не хотел будить Такао, а ещё потому что боялся объяснений, которые, разумеется, были неизбежны. Он бесконечно прокручивал в голове фрагменты вечера, смутно припоминая, как они добрались от Тодай до его квартиры. Всё смешалось в бешеный круговорот улыбок и взглядов Такао, его запаха, его хриплого возбуждённого шёпота, его настойчивых, ищущих прикосновений рук, его жадных поцелуев.
Бледный лунный свет нашёл брешь между занавесками, высветил кусок измятого одеяла, облизал острый локоть неестественно закинутой за голову руки Такао и лёг на его лицо. Такао поморщился во сне и беспомощно потёр нос расслабленной рукой, Мидорима невольно улыбнулся и тут же одёрнул себя. Это было ни к чему, разумеется. Ни к чему привыкать к Такао. Ведь уже совсем скоро он снова исчезнет, на этот раз не по воле обстоятельств, а по собственному желанию. Шинтаро уже хотел было неслышно встать и позорно сбежать хотя бы на кухню, а лучше – прочь из собственной квартиры. Но Такао завозился и захватил в плен его руку, переплёл их пальцы. Шинтаро замер и не шевелился, впав в оцепенение. Это было глупо, разумеется, но он хотел впитать ещё немного Такао перед тем, как отпустить его навсегда.