Время останавливается для умерших
Шрифт:
— Надеюсь, ты не думаешь, что мы бросим тебя на произвол судьбы? Иначе я бы сюда не приехал. А ты даже «спасибо» не сказал.
— Ты бы приехал в любом случае. Побоялся бы, что я тебя засыплю прежде, чем ты выберешься из Польши.
— Зачем ты так говоришь? С нашим уровнем подготовки — не засыпаются, ты это знаешь. Знаешь также, что нужен нам. Габрысь, здесь нельзя торчать. Поезжай каким-нибудь поездом в Щецин. Завтра в девять вечера я принесу паспорт в ресторан «Континенталя».
Мимо проезжает машина, за ней другая. Шыдло наблюдает, как последний автомобиль скрывается за поворотом.
— Да завтра, Габрысь. Ты не забыл о фотокарточке для паспорта? Давай, чего ждешь?
Броняк засовывает пальцы в нагрудный кармашек пиджака, но передумывает и прячет руку в карман брюк.
Шыдло замечает в его глазах огонек ненависти и отступает всего на полшага…
— Выключи радио, — говорит буфетчица черноволосой официантке. — Мне уже плохо от этих любовных песен. Только вздыхают и сохнут, ничего больше. Стошнить может.
Официантка иронично улыбается.
— Кому как. Когда мне будет столько же лет…
— Не беспокойся, — подхватывает буфетчица. — Ты до моих лет не доживешь… Сколько тебе дал тот клиент?
— Хрыч и скряга. Проследил, чтобы я сдала ему последние пять грошей.
— Такой элегантный мужчина и… скупой.
— Элегантный! — официантка выключает радио. — Теперь так — чем больше скряга, тем лучше одет.
В наступившей тишине раздается гул мотора. Это отъезжает машина, остановившаяся перед закусочной несколько минут назад.
В зал вбегает повариха в перепачканном фартуке, ее правая рука облеплена рыхлым тестом.
— Езус Мария, убили!
— Кого, где? — охает буфетчица. И кричит официантке, побежавшей в окну: — Отойди, это тебя не касается!
— Ножом зарезали, — вопит повариха, — собственными глазами видела! Мой пацан туда сбегал. Всюду его черти носят!
Она шлепает по затылку мальчишку, который стоит рядом.
— Кого убили? — спрашивает официантка. — Того хрыча, что здесь был?
— Думаешь, я побегу смотреть? Лежит там один тип прямо под кухонным окном, где машина стояла, а ударил его чем-то по голове тот, что стоял рядом. Да еще потом ножом пырнул. А пацан сразу туда, интересно ему, дураку. Когда-нибудь и его еще прирежут! Будет тогда знать!
Она снова отпускает подзатыльник мальчишке.
— Не бей ребенка, — говорит официантка, — что ты от него хочешь? Еще дураком станет от битья. Нужно позвонить в милицию.
— Ты и звони, — огрызается повариха. — Я в свидетели не пойду. Тот, что ножом пырнул, вскочил в машину и тю-тю. А этот лежит под окном… Что за люди, так бросить человека!
— Не для того убивал, чтобы с собой забирать, — перебивает ее официантка. — Может пойти туда, посмотреть — вдруг он еще живой?
— Ты лучше не лезь в такие дела, — удерживает ее буфетчица. — Позвони в отделение. Там на стене написан номер, химическим карандашом.
— Знаю, — говорит официантка, идя к телефону, висящему на стене возле буфета, — не раз туда звонить приходилось.
— Какого черта ты туда полез? — допытывалась у парнишки разволновавшаяся повариха. — Не знаешь того, что такие бандиты могут даже ребенка убить? Я вот тебе полезу в другой раз, подожди у меня!
— Я вздремну, — сказал сержант Клос. — Если что — разбудишь.
Слышишь, Павел?Мы поменялись местами, и я сел за руль.
В этот момент зазуммерила рация. Я принял сообщение.
«В Старогарде полчаса назад в закусочной неизвестный ударил ножом мужчину и уехал на автомобиле потерпевшего в сторону Пыжиц.
При потерпевшем не обнаружено никаких документов. Направление бегства преступника подтверждается показаниями трех свидетелей. Марка и номер машины не установлены. Всем патрульным экипажам названного района двигаться на Пыжице. Установить строжайший контроль… В дальнейшем приказываю всем радиофицированным машинам соблюдать в эфире полнейшую тишину. Внимание, повторяю…»
— Ну вот и вздремнул, — жалобно протянул Клос. — Теперь не поспишь, даже несмотря на тишину в эфире. Поедем на Пыжице.
— Нет, — ответил я.
— Почему? — спросил сержант.
— Подумай и догадаешься. Я помню фокус Броняка с шофером холодильника. Он любит оставлять за собой живых свидетелей, которые уверенно направляют погоню на ложный след. Сейчас он сделал то же самое.
— Если это был Броняк, — возразил сержант, доставая карту.
— Ты прав, Франек. Но если это был Броняк, то он только для видимости повернул на Пыжице, вот проверь по карте, видишь? А сам по какой-нибудь второстепенной дороге вернулся на щецинскую автостраду. Есть там какая-нибудь такая дорога?
— Да, проехать можно, — подтвердил сержант, — Но ведь от закусочной он отъехал полчаса назад.
— Поэтому мы и не будем тратить времени на Пыжице.
Снова раздался сигнал рации. И новое сообщение:
«Внимание! Внешность мужчины, подвергшегося нападению под Старогардом, не совпадает с описанием разыскиваемого Болеслава. Есть подозрение, что «Болек» был напавшим».
«Болек» — таким псевдонимом в целях обеспечения секретности был окрещен Габриель Броняк, точнее, Марчук.
И опять распоряжение по рации: «Операцию продолжать до полного отбоя. Приказываю всем радиофицированным машинам соблюдать тишину в эфире. Передавать сообщения разрешаемся только экипажам по линии Старогард — Пыжице. Перехожу на прием».
Тишина в эфире…
В такой тишине Броняк шел на самые рискованные действия. Он знал, как нужно бороться в такой ситуации: безжалостно, без колебаний. Он всегда опережал нас по крайней мере на полчаса, а теперь, при этой тишине в эфире, сумеет, видно, опередить нас еще больше.
— Мы заглянем в эту забегаловку? — спросил сержант.
Я мчался в сторону Старогарда со скоростью сто километров в час.
— Знаю, ты спешишь, — снова подал голос сержант, взглянув на приборный щиток. — Но подумай, пожалуйста, о моей бедной жене с детьми.
— Я приму над ними опекунство, — ответил я.
— Сбавь лучше до восьмидесяти. Никто так не позаботится о детях, как родной отец…
В поселке Швенте мы проскочили через мост над рекой Кремпель и вскоре въехали в предместья Старогарда Щецинского.
Броняк, повернувшись спиной к залу, сидит за боковым столиком ресторана в щецинском отеле «Континенталь». Играет оркестр, однако никто не танцует; в ресторане уже мало народа, как и бывает обычно в первом часу ночи.