Время останавливается для умерших
Шрифт:
— Обожаю такую жизнь! А я тебе действительно нравлюсь? Том, скажи, я тебе нравлюсь?
— Ты самая лучшая женщина из всех, каких я встречал в Польше. И первая, которая меня заинтересовала. Знаешь, Моника, другие, как только увидят иностранца, сразу становятся нахальными, хотят неизвестно чего. Ты же — самая скромная, непосредственная… Моника, я хотел бы тебе кое-что предложить.
— Доллары? — быстро шепчет обрадованная Моника.
— Доллары — это глупость, — отвечает Броняк.
— Для тебя, Том, но не для меня. Знаешь, у нас есть такие магазины —
— Хорошо, будут у тебя эти доллары. А теперь послушай меня, Моника. Я тебе предложу кое-что, выгодное для нас обоих, понимаешь? Внакладе не останешься.
— Понимаю, — говорит она и наклоняется к Броняку. — Со мной можешь говорить обо всем на свете, я знаю толк в жизни. Я, правда, молода, но знаю, как надо жить. Говори, Том…
Врач все еще был наверху, в комнате человека, упорно цепляющего за жизнь. Тем временем я показал женщинам фотографию Броняка.
— Он, вроде, был какой-то не такой, — сказала буфетчица.
— Вблизи я его не видела, — ответила повариха.
— Может и похож, но у того были усы, — заметила официантка, поправляя вороной локон, выбивавшийся из-под кружевной наколки.
Я достал карандаш и пририсовал Броняку усы.
— Вот-вот, он и есть! — обрадовалась буфетчица. — Еще заказал яичницу с грудинкой, водки не брал.
В двери за буфетом появилась фигура инспектора.
— Вы можете поговорить с раненым, — сказал он и оглядел зал. — А где тот сержант, с которым вы приехали?
— Я послал его на разведку в Щецин.
— Щецин мы уже уведомили.
— Именно поэтому я его туда и послал. Нам нельзя терять времени.
Мы поднялись по скрипучей деревянной лестнице, опираясь на расхлябанные перила. Я постучал в дверь, указанную инспектором. На пороге появился человек в белом халате.
— Это дежурный врач районной больницы, доктор Швентек, — отрекомендовал его инспектор. — А это, — он указал на меня, — капитан Вуйчик из Варшавы.
— Пан доктор, — сказал я, — мне нужно срочно побеседовать с вашим пациентом.
— Я бы хотел, чтобы вы отложили разговор. У него сильное кровотечение.
— Это опасно?
— Уже нет, но раненый до сих пор находится в шоковом состоянии. Но это скоро пройдет — у него исключительно сильный организм и мощная мускулатура. Нож пробил напряженные мышцы. Ткани пострадали, но опасных повреждений внутренних органов нет. Его спасла толстая кожаная куртка: она ослабила силу и последствия трех ножевых ударов. И все-таки с допросом следовало бы подождать.
— Я должен допросить прямо сейчас. Без его показаний преступление может повториться в городе. Человек, который его покалечил, воспользуется временем и сможет от нас уйти.
— Ну, если должны… Возможно, он потеряет сознание, тогда сразу же зовите меня.
Броняк лежит на кровати в номере отеля «Континенталь». Моника ходит по комнате в чулках и черном эластичном поясе, просвечивающем через тонкую
нейлоновую комбинацию.— У тебя, наверное, с собой не только этот портфель? Где же остальные вещи? — спрашивает она.
— В камере хранения, — лжет Броняк. — Ты хорошо это придумала — мне с ключом пойти вперед, а тебя впустить позже.
— Я тебе уже говорила, Том, что понимаю толк в жизни.
— Ты не пожалеешь об этом, Моника. Ни о чем не беспокойся, мной ты будешь довольна. Через месяц приедешь ко мне, и я тебя там хорошо устрою.
— Посмотрим еще, что будет через месяц.
Моника садится рядом с Броняком.
— Тебе хорошо со мной?
— Ни с кем еще мне не было так хорошо. Я впервые встречаю такую женщину, как ты.
— Не врешь?
— Убедишься.
— Ну и мирово. Ты тоже первосортный парень. Я обожаю таких парней.
Передо мной весь в бинтах лежал Бронислав Шыдло, ветеринар из Колюшек. Только на этот раз глаза его — были мутными, а брови стянула гримаса боли. Я махнул дежурившему здесь капралу, и тот вышел из комнаты.
— Ну вот мы и встретились, — сказал я ветеринару.
— Этого никогда бы не случилось, если бы не подлец…
— Кто?
— Тот, что меня… А вообще — зачем вы меня разыскивали? Я ничего не сделал. И не хочу с вами разговаривать.
Я придвинул стул к самой постели и сел, касаясь коленями изголовья.
— Это вы только что спорили за дверью с врачом? — спросил Шыдло. — Он там кричал что-то, вроде «не согласуется с состоянием раненого». Что не согласуется?
— Врачебная этика, — сказал я. — Он не хотел говорить вам всю правду.
Шыдло приподнял голову. Он следил за движением моих губ, как человек с поврежденным слухом.
— Мы разговаривали о ваших ранах, — продолжал я. — У врача нет никаких иллюзий насчет вашего состояния здоровья. Я просил сказать вам правду, чтобы вы могли хоть в последние двадцать — тридцать минут жизни…
— Двадцать — тридцать минут…
— К сожалению. Этот ваш подлец…
Голова ветеринара снова упала на подушку, он тяжело дышал.
— Ну и сукин сын, — прошептал он с ненавистью, — сволочь, мерзавец…
Он повернулся ко мне, его лицо налилось кровью, жилы на висках набухли.
— Ну вы сами скажите! Эта паршивая гнида меня оглушила, так? Он мог забрать мой паспорт, мою машину! Мог или нет? Я бы его уже не догнал, не заложил. Ну скажите, зачем это ему было нужно? Зачем он меня пырнул? За что?!
Не обращая внимания на боль, усиливавшуюся при каждом движении, Шыдло закрыл лицо руками и замотал головой. Он был в отчаянии.
— Я всегда знал, что Броняк способен на это! — сказал я. — Вы были знакомы с ним дольше меня и могли предвидеть, чем все это кончится.
— А что вообще можно предвидеть? Не будьте наивным! Предвидеть нельзя ничего, никогда… — Он удивительно легко приподнялся, опираясь на локоть. — Прошу вас, скажите правду, неужели мне осталось жить только двадцать минут? И не удастся ничего сделать?