Время перемен
Шрифт:
– А что такое? Может, наконец объясните, что происходит!
– Подождите минуточку, сейчас я вернусь с доктором. – Шанталь поднимается с места и направляется к двери.
– Ради бога, не молчите! Неужели не понимаете, чего мне стоит эта неопределенность?! – Незаметно для себя перехожу на крик, но остановиться уже не могу.
А Шанталь будто не слышит и осторожно закрывает за собой дверь.
Тупо рассматриваю блеклые обои с абстрактным рисунком, а страх и отчаяние все сильнее дают о себе знать.
Вскоре после ухода Шанталь появляется врач в халате и брюках сине-зеленого
– Миссис Циммер, меня зовут Крис Лефкоу, я – один из хирургов, оперировавших вашего мужа.
Я машинально пожимаю протянутую руку, отмечая про себя, что врач назвал Роджера моим мужем. Поправлять его не хочется, да и какая теперь разница?
– Простите, что заставил вас ждать. Когда вы приехали, мистеру Олдричу как раз делали операцию. – Врач садится в кресло напротив меня и, наклонившись вперед, опирается локтями о колени. Пальцы рук сцеплены в замок, взгляд сосредоточенный. Наверняка я не первая, с кем ему приходится вести подобные беседы.
Шанталь тихонько садится рядом со мной.
– Операция, – тупо повторяю я.
– Необходимо уменьшить давление на мозг.
Воображение рисует жуткую картину, и я не в силах произнести ни слова. Затянувшееся молчание становится невыносимым. Неожиданно понимаю, что рассматриваю ноги хирурга. Поднимаю глаза и встречаюсь с его настойчивым взглядом. Вижу пролегшие на лбу морщины.
– Каким образом это делается?
– Мы удалили кусок черепа, чтобы освободить место для гематомы.
Я издаю нечленораздельный звук и, выпрямившись в кресле, зажимаю рукой рот.
– Значит, он…
Шанталь пододвигается ближе и гладит меня по плечу:
– Мистер Олдрич попал в ужасную автомобильную катастрофу, и если выкарабкается, вести прежний образ жизни уже не сможет.
– Если выкарабкается, – эхом повторяю я. – Боже мой!
– Состояние крайне тяжелое. Многое зависит от того, как пройдут ближайшие несколько дней. Он получил множество серьезных травм.
«Крайне тяжелое состояние» звучит еще хуже «состояния критического» и означает, что надежды практически нет. Уму непостижимо! Создается впечатление, что я наблюдаю за собой со стороны, а человек, о котором идет речь, вовсе не Роджер.
– Что вы имеете в виду? Хотите сказать, он умрет?
Хирург смотрит в пол, но потом снова встречается со мной взглядом.
– Томография показывает обширное повреждение мозга, и мы не можем сказать, какие функции восстановятся. Мы сделали все, что смогли, попытались приостановить рост опухоли и вызвали кому, но травма оказалась слишком тяжелой. При подобном повреждении мозга отек продолжается уже после аварии.
– Я хочу его видеть.
Доктор Лефкоу молча кивает.
– Вы готовы? – осведомляется Шанталь, а я в ответ лишь опускаю ресницы. Никогда в жизни не чувствовала себя такой неподготовленной.
Однако шаткой походкой движусь к двери палаты, будто внезапно прозревший слепой, потерявший ориентацию среди множества форм и красок. Ищу глазами кровать.
А когда нахожу, вдруг подкашиваются колени.
– Господи! – выдыхаю я.
Шанталь берет меня под руку, желая поддержать, а я хватаюсь второй рукой за дверной косяк и зажмуриваю глаза.
– Вам плохо? Может, хотите присесть?
Несколько
секунд стою неподвижно, сосредоточив внимание на плитках пола. Только бы не рухнуть на них. С трудом выдавливаю:– Нет, не хочу.
Наконец удается восстановить равновесие, и Шанталь отпускает мою руку.
– Ну как, голова больше не кружится?
– Нет. – Дышу с трудом и, собравшись с силами, решаюсь взглянуть на кошмар, распростертый на больничной койке.
Вокруг кровати установлено множество мониторов и непонятное оборудование, которое гудит и мигает. Узнать опутанного проводами человека невозможно. Голова обмотана бинтами, разбитое лицо безобразно распухло и отекло, глаза заклеены лентой. Все тело неестественно раздулось, и создается впечатление, что в нем отсутствуют кости. Нет, это не Роджер! Не может быть!
Изо рта выведена толстая трубка, подключенная к аппарату искусственного дыхания. Гофрированные складки из синего пластика поднимаются и опадают, издавая змеиное шипение. К вискам и груди лентой приклеены провода, над кроватью подвешен пакет для внутривенного вливания, из которого каплями выходит раствор. Черный пульсовой оксиметр, прикрепленный к указательному пальцу, мерцает красным светом, как будто там находится артерия.
При виде жуткого зрелища сознание начинает отключаться. Быстро перевожу взгляд на грудь больного.
Шанталь бесшумно двигается по палате и незаметно подставляет к кровати стул, приглашая меня сесть.
Медленно приближаюсь к кровати.
Подхожу совсем близко, всматриваюсь в лицо в надежде отыскать черты Роджера. И не нахожу. Зато узнаю мускулистые плечи, угловатые запястья и конусообразные пальцы.
– Он знает, что я здесь? – шепотом спрашиваю у Шанталь.
– Возможно. – По интонации понимаю, что медсестра в это не верит. Протягиваю руку и глажу мизинец Роджера.
Я готовилась утешать его, выразить соболезнование по поводу гибели жены, но как помочь человеку, который утратил себя?
Огромное горе придавило своей тяжестью и лишило дара речи. Осторожно глажу мизинец Роджера, опасаясь причинить боль и усилить и без того нестерпимые страдания, выпавшие на его долю. Господи, невыносимо смотреть на родные руки, из которых вдруг ушла жизнь!
А в ушах назойливо жужжит вынесенный врачом приговор: «Неизвестно, какие функции мозга будут восстановлены».
Точно такие же слова прозвучали в мой адрес. А я их опровергла. Но теперь, глядя на разбитую вдребезги голову Роджера, втайне лелею надежду, что он никогда не придет в себя.
Узнав у медсестры, где находится западный вход, мелкими робкими шажками отправляюсь на его поиски. Бегу трусцой, как человек, который случайно забрел в запретную зону и хочет поскорее оттуда выбраться. Отель расположился на противоположной стороне улицы, рядом с аллеей, ведущей к больничной парковочной стоянке. Мрачное приземистое строение, окутанное облаком липкого страха, окружающего саму больницу.
Администратор явно осведомлен о моем приходе и тут же объясняет, как пройти в номер. Медленно иду по коридору, но, свернув за угол, бегом лечу в указанном направлении. Остановившись у дверей номера, вытираю ладонью слезы, распрямляю спину и только потом решаюсь постучать. Затаив дыхание, жду, вознося молитвы ко всем богам, чтобы Мутти и Ева оказались на месте. Если их нет, не представляю, что делать дальше.