Время под колоколом

Дверь - она оказалась не заперта!
– приоткрылась, и шут услышал слова, которые так подействовали на него, что он едва не вскрикнул.

Киор, он же купец Гойкоэчеа

– Монах не порадуется вашей решительности, - заметил Киор, когда Гален, вбежав в комнату, с места в карьер рассказал о разговоре с Себастьяном.- Нам и так наступают на пятки, и лишние сложности...

– К черту монаха! За годы, проведенные среди здешних тупиц, он сам превратился в одного из них. Ему нужна осторожность? Пусть подавится ею! Я не для того ввязался в это дело, чтобы дрожать по углам. Я хочу быть свободным в своих действиях. Абсолютно свободным!

– Не знаю, как насчет абсолютной свободы, но относительную мы теперь можем потерять. Кто поручится, что шут не пишет сейчас донос?

– Не пишет. Я обещал ему деньги, много денег. Ради денег они здесь готовы продать и Господа Бога, и короля, и мать родную...

– А если шут станет исключением из правила?

– Ну и сидите в этой вонючей дыре!
– взвизгнул Гален.- Ждите, пока монах ввезет вас в рай в золоченой карете Карлоса. Вот увидите, когда мы будем ему не нужны, он продаст нас при первой возможности. Со всеми потрохами! Оптом и в розницу!

Он подскочил, нервно заходил по комнате. Здесь мало что изменилось с того часа, когда ее разглядывал Камачо, лишь лохань стояла на полу. Поверхность студня, матово блестя, отражала огоньки свечей; он превратился в совершенно однородную массу, угадать его происхождение было уже невозможно.

– Вы всерьез полагаете, что придет время, когда монах сумеет обойтись без нас?
– не скрывая иронии, спросил Киор.

– Нет, я полагаю, что рано или поздно мы сумеем обойтись без монаха. Помогите мне, и я не останусь в долгу!

– И вы знаете, что мне нужно?

– Вы получите все, что захотите. Мы еще станем живыми богами, Киор!

– Может быть, может быть... Дух захватывает, как представлю: мы с вами, изображенные с нимбами вокруг голов в часовне Алькасара.

– Иначе зачем мы здесь?

– В самом деле - зачем? Сбежать из бессмертного благоденствия, чтобы сунуть головы в пекло. Зачем?

– А затем, что в благоденствии у всех есть все, все одинаково бессмертны. А мы должны стать единственными. Мы - и толпа! Мы - и королевство! Мы - и цивилизация!

– Нечто похожее я много раз слышал от Голоха.

– Голох тоже иногда говорит умные вещи.

– Вы прелесть, Гален! Надеюсь, вам воздастся по вашим намерениям. Но скажите, положа руку на сердце, неужели вам никогда не хотелось бросить все это и просто пойти подышать дождем? Осени старая лошадь скачет своей дорогой... Вам знакомы эти стихи?

– Хомология - не моя специальность. Тем более стихи, они здесь заумны.

– Зато в них есть душа. Вы никогда не задумывались, что такое душа? Сочини подобное кто-нибудь у вас, служба безопасности быстро трансмутирует его на предмет удаления вредных примесей. Следовательно, душа - это вредная примесь.

– Вечно вы все запутаете. Я вам так скажу, первое, что мы сделаем, придя к власти, это попытаемся перетащить сюда трансмутационную камеру. Процессом необходимо управлять.

– Отличная мысль! Голох и вправду говорит иногда умные вещи. Жаль только, что он не любит стихов. Осени старая лошадь скачет своей дорогой, осени старая лошадь с красною бородою...

– Глупо и непонятно.

– Дело в том, что вы, Гален, не романтик. Давайте откроем дверь на балкон. Слышите, падают капли?

Осень - это печаль и надежда на то, что завтра будет весна. И боязнь не дожить...

– По-моему, тут и так сквозит. Но - как хотите.

Киор встал, отодвинул штору.

Карлос II, король (продолжение)

Карлос вскрикнул и проснулся.

Натянул на худые плечи одеяло и обнаружил, это не одеяло, а балахон с прорезями для головы и рук и что сам он не лежит в постели, а идет впереди толпы. Позади в размытом, будто молоком разбавленном воздухе темнели монашеские рясы, колыхались хоругви инквизиции и в центре, на самом почетном месте, возвышались обитые бархатом носилки с изображением Пречистой Девы.

Священники взревели "Верую" и - страх, непонятно откуда пришедший, прополз между лопаток Карлоса. Он оглянулся, чтобы увидеть страшное, но по-прежнему размеренно брели монахи, а за ними - хористы, поющие псалмы, а за ними - чиновники и придворная челядь, а за ними - бичующиеся, кающиеся и осужденные, и люди - много, много людей, держащих лампадки, огоньки которых, сливаясь в тумане, образовывали причудливые фигуры.

Внезапно пелена исчезла, огоньки соединились в один громадный костер, и Карлос понял, что это аутодафе, где жертва - он. И тогда он побежал, что есть мочи, так, что сердце забилось быстрее мысли. Обернулся на бегу, желая крикнуть на помощь, но - онемел, взглядом попросить поддержки, но - ослеп, услышать хоть чейнибудь голос, но - оглох.

Костер, шурша,- так ползет змея по осенней листве,- настигал его. Балахон липко охватил ему руки и ноги, сдавил горло. Заключенный в ткань, будто в кокон, он упал, пополз, царапая землю, и, наконец, смирился, бессильно захрипел - точно грешник во время пытки водой, роняя с губ зеленую пену. Еще миг и - пламя обняло его холодными языками.

Карлос вскрикнул и проснулся.

Дон Кристобаль, он же Голох

Замешательство Себастьяна продолжалось недолго.

Бесшумно спрыгнув на землю, он отступил в нишу перед входом и... почувствовал упершееся в бок острие кинжала. Одновременно шею ему захлестнула удавка, правда, не настолько сильно, чтобы он не мог, хотя и с трудом, дышать.

– Что вы делали на балконе?
– прошептали шуту в самое ухо.

– Был в гостях.

– И заодно шпионили!

– Там живут мои друзья.

– Которых вы покидаете, минуя дверь?!.

– Разве есть указ, запрещающий это?

– Кто тебя послал, шпион?!
– Рука, держащая кинжал, нетерпеливо дернулась, клинок скользнул в сторону, оставив на теле Себастьяна неглубокий, но болезненный след.- Отвечай! Или я прирежу тебя, как собаку!

Наверху стукнула дверь. Послышался голос Киора.

– Отличная, отличная погода, Гален... Небо плачет по нам!

Напавший свистнул. Киор перегнулся через перила, вгляделся.

– Это вы, Голох?

– Впустите нас,- сказал дон Кристобаль.

Камачо, альгвасил (постфактум)

Сквозь рваные тучи проглянула луна. Священник с мальчиком-служкой, несшим святые дары, возвращался от умирающего.

– Самая что ни на есть бесовская погода. Того и гляди свалишься в грязь,- бормотал он, неловко ступая между лужами.

Словно в подтверждение этих слов, мальчик споткнулся. Священник замахнулся, собираясь наградить его подзатыльником, но вместо этого охнул и схватился за вышитый на груди крест. Из канавы торчала человеческая нога.