Время Полицая

– Э че за дела?
– опешил Леня.

– Нравится? – спросил Вадим.
– Кобра. Убойная вещь. Не бойтесь.
– Он посмотрел в квадратные глаза Наташи.
– Он не заряжен. Я ж не на войну пришел, Леня, блин!

– Где ты его взял?

– У Стаса.

– Ты знаешь Стаса?

– Леня, пойми, я всех знаю. Всех!

– Не понял?

– Да куда тебе! Вот ты послушай, Ленчик, прикинь: просыпаешься - да?
– утром, - а метель... метель. Раньше ее как будто не было! А ее, правда, вон, сколько не было, до второго декабря. А тут, на тебе – метель. А ты просыпаешься, ну, и тебе говорят: ты должен, паря, ты должен. Кому?! За что?! Нет - говорят - не парься, бесполезно: должен и все. Хоть ты перни, хоть провались, бл! Ну, хрен с ним, должен, так должен - пошли вы все в лес, - да? Главное-то: нету девочки. Посмотрел, огляделся - нет ее! Ни там, ни тут. Понимаешь, засыпали, короче, вместе, тело в тело, а... и вдруг сбежала, на фиг! Слышь, Ленчик? Я, значит, по порядку, как было, да? Можно? Раз уж такая пьянка...

Он посмотрел на слушателей. Полуголые нудисты сидели тихо. Наверно, все еще ждали частушку и не верили, что бульдог сорок пятого калибра в руке рассказчика не заряжен. Да и черт с ними. "Кора", ведь, реально была пустая. Вадим продолжал:

– Короче, сначала все звонил... А номера какие-то левые. Ну, потом пошел - да?
– туда-сюда - и тоже ничего. Ни души, А где ж это бывает, чтоб ни души? И везде говорят: не туда попал, не туда, здесь таких не бывает, здесь такие не живут. Короче, попал. Я спрашиваю: как не туда? как не туда? А они мне: да, не туда, - что, не видишь? И я смотрю: правда, не туда. Везде другие сидят. Новые. Прикинь? Везде! Домой прешься - нету дома, на работу - нет работы, а ты все прешься и прешься! А Настена моя, ну... Вы знаете Настену? Как же, Настена, моя невеста. Тридцать кусков сперла! Она у меня вообще любит это дело: берет все, тащит, блин, сама не знает зачем. Я ей и деньги давал, и одевал, а никак - все тащит и тащит. Просто стыдно - нищие, что ли? Постоянно ей не хватает, постоянно. А люблю я ее – сдохнуть можно! И у нас снова была первая любовь, да... У вас когда-нибудь такое было? Ну, как в первый раз? Не? Знаете, сколько вы потеряли? Сказать вам, сколько вы потеряли? Ох, чего у нас только не было! У нас все было, ребята. Было даже, что не воровала - период такой, когда мы только познакомились. Стеснялась. А потом как пошло! А я - слышь?
– я ее по-всякому люблю: и так, и так... Она ж меня три раза опускала. Ну, по крупному. А в последний раз вообще - на тридцать тонн, шмакодявка, и еще в той сумке выручка была с пяти клеток, - не хило? А если любишь, что делать? Пусть берет, жалко что ли? Была бы капуста. Да? Сейчас-то я пустой, ни хрена нет – че могу предложить? Пулю из револьвера? Так ей на фиг не надо. Я, может бы, и рад, чтоб она меня опустила, а че она стащит? Капусты-то нет. Не, без капусты бабу не возьмешь – не те времена. Без капусты – засада.

– Убери ствол, - наконец, попросил Леня.

– Так, Ленчик, если я уберу ствол, ты же свой опять покажешь, ты ж крутой. Не бойтесь, он не заряжен.

– Что-то слабо верится, - усомнился Копнов.

– А мне уже до балды: не хотите верить - хрен с вами - пойду туда, где хотят.
– Вадим поднялся с пола.
– Пойду. Можно не провожать, давайте без этих... Как они называются?... Лучше сидите на своем диванчике, курите... А я пойду к невесте. Ждет же. Что-то я с вами заговорился.

8

– Настя?
– спросил он с порога, как только вернулся домой.
– Ты дома, что ли?

Перешагнув через покойников, Вадим направился в комнату, сделал три-четыре шага, за что-то зацепился и полетел в хламищу, которую сам же набросал несколькими часами ранее, но о которой успел забыть. Он выругался и прислушался.

Тишина, темнота, пустота...

Свет включать не хотелось. Ничего не услышав и не разглядев, он принюхался. Явно доминировал отвратительный трупный запах, принадлежавший двум бандитам из прихожей, и, тем не менее, словно подснежник из-под асфальта, в доме чудесно пробивался аромат девы.

– Кто здесь?!
– крикнул он.
– Настя?

Он поднялся на ноги, зашел на кухню:

– Ты здесь, любовь моя? Что случилось? Почему ты легла на сквозняке? Так же можно простудиться!

Она лежала в своем вязанном свитере, старых джинсах, потресканных кроссовках прямо на полу.

Он поднял ее на руки - она оказалась весом в пушинку, - перенес в комнату и опустил на огромную зеленую кровать:

– Тут удобно, любовь моя? Комфортно? Что тебе снится? Океан? Бескрайний океан? Или небо? Может, "звезда по имени Солнце"? Спи спокойно, я убью любого, кто сюда сунется, - пообещал он, заряжая револьвер свежими боеприпасами.
– Никто не помешает нам быть вместе, никто! Как хорошо ты пахнешь во сне! Как тогда, помнишь?

Зарядив "Кобру", он выбросил ее в кучу хлама на полу и целиком посвятил себя Насте: лег лицом на серый свитер и глубоко вдохнул аромат девы.

– Я тащусь, любовь моя! Сколько я тебя искал! Целую вечность! Я так рад, что ты опять со мной! Мы же самые богатые люди на земле, самые богатые!

Он осторожно снял с нее корейские кроссовки тридцать шестого размера. В их стельках и заношенных подошвах хранилась тайна Измайловского проспекта, Троицкого собора, дома номер одиннадцать, ее комнаты, занавесок, стен и всего-всего, где только ни побывала дева. Он просунул руку внутрь и проник в те интимные уголки, где два года жили ее корни. Два года из этого поблекшего кожзаменителя с каемочкой тянулись к солнцу два упругих стебля девственного создания с матовой дымкой вокруг бутона, пока их в один прекрасный момент не сорвала судьба в лице Вадика Романова и не воткнула в замшу на острых каблуках.

– Отдыхай, любовь моя, - сказал он напоследок. – Мне надо утрясти одно дело. Я быстро.

Он постоял под душем, почти протрезвел и поехал к отцу на Гороховую улицу. Дело надо было сделать сегодня. Потому что если сегодня этого не сделать, завтра не наступит вообще.

В безумном мире безумного брата могла признать лишь безумная сестра. Без вопросов, без документов, без здравого смысла.

Только Олеся.

9

Разумеется, в час ночи на Гороховой его никто не ждал. И вообще, по тому, как долго батька не решался впустить Вадима в дом, было заметно, что идея признать прохиндея за сына его не вдохновила.

– Кто там? – отозвался Романов старший на звонок.

– Это я.
– Вадим стоял напротив дверного глазка.

– Но кто вас приглашал ко мне домой?
– удивился папа.

– Никто. Мне необходимо с тобой поговорить.

– Вы снова с оружием?

– Я что, урод? Нету у меня пушечки, открывай.

– ... Вообще-то я тут подумал, - признался отец, словно юная девушка навязчивому поклоннику, - одним словом, лучше будет, если мы... ну, не станем больше встречаться. И вам безопаснее, и мне спокойнее.

– А я в безопасности, - заверил Вадим.

– Это только кажется.

– Ты меня на пушку берешь?

– ... Вы принесли документ, подтверждающий личность?
– вместо ответа поинтересовался папа.

– Я забыл.

– Ну, вот видите... А ведь мы договаривались.

– Я и без документа докажу свою личность.

Через дверь было слышно, как Палыч тяжело вздохнул:

– ... Лучше уходите, - попросил он.

– Не уйду.

– Хорошо, сидите на лестнице, - согласился отец.

– Спасибо, я лучше полежу, - сказал Вадик, опускаясь на холодный пол.
– У меня был трудный день, я устал.

– Хорошо, лежите.

И папа оставил сына минут на десять, не меньше. Через полчаса Вадим узнает, зачем они ему понадобились, эти десять минут, но будет уже слишком поздно.

Наконец, захлопали замки, дверь открылась. Вадик увидел папу в барском халате и домашних тапочках, поднялся с пола и вошел под отчий кров. Его встретила вторая мать, Наталья, причем, в той же позе, что и ее тезка, подружка Копнова: с сигаретой в руке, откинув голову на бок. Эти Натальи везде одинаковы. Разница заключалась в том, что мачеха была одета в вечернее платье и курила табак, а не марихуану. Природа дала ей фору: в свои тридцать девять она выглядела на десять лет моложе. Она любила изображать из себя светскую львицу начала двадцатого века, отравленную мистикой декадентов и страдающую аллергией на большевизм.

– Вот, - представил гостя отец, разведя руками: - Тот самый молодой человек, о котором я говорил.
– И показал на сына указательным пальцем.

– Здравствуйте, - кивнула Наташа.

– Привет.

– Кофе? Джин? Амаретто? Бейлис?
– предложил папа.

– Сигару, - попросил Вадик.

– Сигар нет. Сигары в офисе.

– Тогда просто кофе, если вы не против.

– Против вас… трудно пойти, - коварно улыбнулся Романов старший.
– Вы обладаете завидной способностью - как сказать?
– втираться. Нда. Сегодня на работе вы меня совершенно загипнотизировали. Я до сих пор так и не пойму некоторых... позиций. Значит, кофе? А может... Может быть, вы снова нуждаетесь?
– спросил вдруг он.