Время Смилодона
Шрифт:
Вопросов о том, почему это Глеб Ильич безвылазно сидит в тайге, не возникало. По крайней мере у Бурова.
— Да, чем больше узнаешь людей, тем сильнее нравятся кошки, — тактично заметил он, узнал много нового о ноосфере [140] и, наконец, услышав звуки выстрелов, начал плавно выходить из разговора.
Стреляли у торца приземистого, похожего на блиндаж сарая. Дергано, бестолково, из девятимиллиметровой тринадцатизарядной «беретты». Это Миша-академик проводил свой ежедневный тренаж, учился выживать, прессуя спусковой крючок. Щурил левый глаз, лихо щелкал затвором, что-то невнятно бормотал. И пулял, пулял, пулял в белый свет как в копеечку. Вчера Буров не удержался, по доброте душевной показал, как правильно держать, как целиться, как наводить. [141] Как не тревожить ствол, не рвать, не насиловать спусковую собачку. Зря старался. И почему это говорят, что талантливые люди талантливы во всем? Академический муж ни хрена не понял.
140
Согласно учению академика В. И. Вернадского (1863–1945), земля окружена невидимой тонкоматериальной оболочкой — ноосферой, в которой накапливается и трансформируется психоинформационная субстанция. То есть все мысли, эмоции, желания людей не исчезают без следа, а аккумулируются в банке данных, который в свою очередь оказывает влияние на жизнь человечества
141
При боевой стрельбе в отличие от спортивной надо целиться не в центр мишени, а в область ниже ее, наводя пистолет снизу вверх.
«Да, Рэмбо отдыхает». Буров подошел, опасливо поежился, подождал, пока ученый опорожнит обойму.
— Гутен морген, Михаил Егорыч! Ну как успехи?
Нарочито бодро спросил, с оптимизмом, хотя и так все было ясно даже на первый взгляд.
— А, мое почтение, Василий Гаврилыч. — Миша-академик кивнул, невольно приосанился, с ненавистью взглянул на ствол, потом в направлении мишеней. — Хвастаться пока нечем. Пистолет, наверное, дерьмо.
Ага, гранаты не той системы…
— Гм, может быть, боковой ветер? Вы дивиацию учитывали? — в тон ему отозвался Буров, сунул палец в рот, медленно поднял вверх и по-боцманматски изрек: — Норд-вест-вест, два балла, разрешите?
Взял «беретту», снарядил и играючи, от бедра, положил все поленья, стоящие вдоль стены. Кашлянул, возвратил ствол хозяину и принялся ненавязчиво учить его жизни.
— Уважаемый Михаил Егорыч, чтобы хорошо стрелять, нужно правильно стоять и забыть, что у вас есть запястья. Запомните, как «Отче наш», — при любых движениях руки работают только локоть и плечо. Ну-ка повторяйте за мной: локоть и плечо, локоть и плечо, локоть и плечо. Тэк-с, хорошо. Ну-с, давайте в позицию…
Миша-академик пулял, «беретта» выплевывала гильзы, и Буров рассказывал в подробностях про главный принцип «пара — перемещение». [142] Гремели выстрелы, разил свинец, ядрено пахло порохом и буровской повязкой — дедушка-китаец на этот раз обиходил рану чем-то вонючим.
142
Один из основных принципов непосредственного огневого контакта — изменение местоположения бойца после двух выстрелов подряд.
Наконец по причине грохота и усталости боевые действия прискучили.
— Спасибо за науку, Василь Гаврилыч, — сказал Миша-академик, с благодарностью кивнул и неожиданно, как-то по-детски, с нелепым любопытством спросил: — Скажите, трудно убивать в первый раз?
Бледное, измятое лицо его выражало решимость, рожденную страхом.
— Не помню, давно было, — сказал, будто отрубил, Буров и тему муссировать не стал, заметил по-отечески: — И вот еще что, Михаил Егорыч. Есть старое как мир правило: услышал выстрелы — падай. Потом уже хватайся за ствол, не строй из себя супермена. Лучше испачкаться грязью, чем собственной кровью. Вот так, в таком разрезе. — Он резко замолчал, пошмыгал носом и улыбнулся академику, снаряжающему обойму: — Миль-пардон за бестактность, Михаил Егорыч, но сдается мне, что у вас какие-то проблемы. Поделитесь бедой, не стесняйтесь, может, чего-нибудь и придумаем. Один ствол, как говорится, хорошо, а два лучше. Чего вы боитесь? Или кого?
— Кого боюсь? — Миша-академик поежился, посмотрел на Бурова так, как будто бы увидел впервые. — Всех… Всего. Вас. Темноты. Китайцев. Шорохов. Собственной тени. Потому что не знаю, откуда исходит опасность. Вообще не понимаю ничего, что происходит вокруг. — Он зарядил «беретту», загнал патрон в патронник и, клацнув предохранителем, определил в карман. — Не понимаю. Хоть убей.
Вздрогнул, как от холода, снова испытующе посмотрел на Бурова?
— Вы слышали что-нибудь о гипотезе Маркова? [143] А об идеях Эверетта? [144] А с теорией Уиллера-Фейнма назнакомы? [145] Что, нет? Хм. Да…
143
С точки зрения гипотезы академика Маркова, Вселенная — это даже не иерархия последовательно вложенных друг в друга объектов наподобие гигантской матрешки, а сложнейшая система, состоящая из взаимопроникающих и взаимообусловливающих друг друга миров, где мегакосмические и микрокосмические явления существуют в единстве.
144
Американский ученый Г. Эверетт выдвинул гипотезу о том, что наш мир существует в бесконечном количестве совершенно равноправных копий. А мы наблюдаем только одну из них. Здесь кардинальную роль играет человеческое сознание, потому что именно оно из необъятного множества сценариев выбирает лишь одну из его копий.
145
Из теории Уиллера-Фейнмана вырисовывается мир, состоящий из бесчисленного множества возможных состояний или «копий вселенных», внутри каждой из которых все события предрешены. В этом мире существуют два потока причинности, то есть поток времени там обратим.
— Увы. — Буров развел руками, виновато вздохнул, изобразил раскаяние, стыд, презрение к себе и пламенное желание внимать. — Наверное, много потерял?
Вот только, блин, Фейнмана с Уиллером ему не хватало!
— Вы еще спрашиваете! — Миша мигом оживился, даже как-то помолодел, указал рукой на низенькую, из распиленного бревнышка скамейку. — Давайте-ка присядем, а то быстро не объяснить. Да и комкать не хочется. — Он извлек из кармана, как это и полагается для ученого мужа, трубку, не закуривая, сунул в рот, тут же вытащил, понюхал и прочертил в воздухе кривую. — Итак, представьте себе на миг странный, завораживающий мир. Мир, состоящий из бесчисленного множества равноправных событий, мир, в котором уже все произошло, в котором прошлое, настоящее и будущее существуют в тесной, неразрывной связи. В мире этом отсутствует стрела времени, опаздывающее и опережающее решения основного волнового уравнения квантовой механики равноправны, [146] а все причинно-следственные временные связи носят курковый характер. [147]
146
То есть временной поток из прошлого в будущее равноправен временному потоку из будущего в прошлое.
147
То есть, чтобы получить какой-нибудь глобальный результат, достаточно нажать на курок, привнести какие-то незначительные на первый взгляд изменения в систему.
— Потрясающе, Михаил Егорыч, — отозвался Буров, — фантастично. Все прямо как у Алисы.
— У какой еще такой Алисы? А, у Кэрролла. — Миша-академик замолчал, на мгновение задумался и снова трубкой очертил в воздухе кривую. — М-да, в этом что-то есть, точно есть… Мерси за аналогию, Василь Гаврилыч, мерси… Так вот, мы сделали математическую модель, отладили методику расчета бифуркационных точек, нашли решение уравнений, описывающих атрактор. [148]
И что бы вы думали, Василий Гаврилыч? Ни за что не угадаете. Это ведь наш мир, да-да, наш. Тот самый пространственно-временной континиум, который мы в силу нашей ограниченности традиционно признаем четырехмерной мышеловкой. Правы на сто процентов древние, что нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, а есть все. А раз так, то перед человечеством открываются невиданные перспективы — возможность избавиться от оков времени, пространства, кармы, судьбы. Люди могут, словно в сказке, уподобиться богам. В общем, мой обзорный доклад на заседании Академии наук произвел фурор, сенсацию, смятение в умах. Вавилонская башня эйнштейновского примитивизма заходила ходуном. Вот так. — Академик закашлялся, все же закурил, и оптимизма в его голосе поубавилось. — Ну а потом все и началось. Чудовищное и непонятное. Профессор Суховидов выбросился из окна, начлаб Звенигородский застрелился на охоте, Тамару Станиславовну, математика божьей милостью, насадил на кол какой-то маньяк. Мою машину взорвали, только чудом уцелел. А вот жена и дочь… — Он прерывисто вздохнул и затянулся так, что в трубке захлюпало. — И знаете, Василий Гаврилыч, что меня испугало более всего? Как мог попасть вирус в мой компьютер, отключенный от сети и находящийся в надежно охраняемом помещении? Это что же, капельная инфекция? А? Грипп? Чума? Холера? Не понимаю. Ничего не понимаю…148
Бифуркационные точки — точки ветвления нелинейных процессов. Например, момент принятия человеком какого-либо решения и есть своеобразная бифуркационная точка. Атрактор — некое предельное состояние системы.
— А скажите-ка, Михаил Егорыч, — с интересом спросил Буров и улыбнулся тонко, в располагающей манере, — может, вы кому-нибудь дорогу перешли? Отобрали, так сказать, пальму первенства? Наступили на любимую мозоль в финансовом аспекте?
Вся эта история ему очень не понравилась, потому что была здорово похожа на правду.
— Господи, Василий Гаврилыч, какой финансовый аспект? Какая любимая мозоль? — Академик от удивления даже поперхнулся дымом, вытащил трубку изо рта и посмотрел на Бурова, словно на маленького. — Наши исследования носят чисто теоретический характер, практическое применение просматривается чисто гипотетически, в самой отдаленной перспективе. Собственно, все дело в методе, в несовершенстве математического подхода. Ах, если бы несравненный Галуа не ушел так рано!.. Что? О нем вы тоже не слыхали? — Ученый замолчал, нахмурился, как туча, убито покачал лохматой головой. — Да… Вот оно, благодарное человечество. Гм… Эварист Галуа — гений, уникум, самородок, яркий метеор на небосводе математики. [149] Не понятый при жизни монополистами науки, [150] он в двадцать лет создал свою бессмертную теорию, и трагически погиб от ранения на дуэли. Причем в ночь перед поединком он не спал, занимался вычислениями, о чем свидетельствует абракадабра формул — именно абракадабра, не расшифрованная до сих пор, и краткая приписка в конце: «Это, оказывается, так просто. Сейчас нет времени. Потом». Полагают, что он открыл Универсальный закон симметрии, озвученный в глубокой древности мифическим Гермесом Трисмегистом: [151] что наверху, то и внизу. И по сию пору бьются теоретики, перегреваются ЭВМ, однако же, увы, решение, найденное Галуа, неуловимо. Словно нейтрино. М-да… А вы представьте только, Василий Гаврилыч, какие возможны перспективы. Гм… Просто кругом идет голова. Можно вот так запросто, например, отправиться… в век восемнадцатый. Посмотреть на Екатерину Великую, на Потемкина, на Орлова, на графа Разумовского…
149
Речь идет о выдающемся французском математике Эваристе Галуа (1811–1830), разработавшем теорию симметрии, которая по сути является фундаментом всей современной физики полей и элементарных частиц. Жизнь вундеркинда — а назвать его ученым мужем как-то язык не поворачивается — сложилась несчастливо: математики-современники не понимали его, социум отвергал, власть имущие из опасения травили, не давали ходу. Гибель Галуа закономерна и полна загадок — непонятна до конца причина дуэли, нет даже полной ясности в плане личности его противника. Совершенно очевидно только одно — гениального математика нашли без чувств, истекающего кровью, с пулей в животе.
150
Фурье и Каши, виднейшие французские математики того времени, фактически проигнорировали работы Галуа.
151
Гермес Трисмегист — легендарный мудрец, имя которого связывают с истоками наук, главным образом с алхимией.
«Ага, на де Гарда, суку, полюбоваться. — Буров из вежливости кивнул, усмехнулся про себя. — Интересно, блевотиной от него все еще несет? [152] »
— Да-да, просто идет кругом голова, — с занудством повторил Миша, качнул патлатой головой, а в это время распахнулась дверь, и голос матроны возвестил:
— Эй, ребята, обед! Уха стынет.
Уха была наваристая, духовитая, основанная на крепком бульоне из хариуса. Затем в меню значились тушеная бобрятина, особенным образом сквашенный глухарь, вареная кетовая икра и шпигованный, облагороженный морошкой олений окорок. Да при картошечке, грибочках, томленных в бочках вилках капусты. И само собой при бруснике. Куда без нее-то, королевы тайги…
152
См. вторую книгу.
Разговор за столом шел неспешный, обстоятельный, благоприятный для пищеварения, однако, как это ни странно, не на темы гастрономии — о былом, о прошлом, о стародавнем, об ушедшем навсегда. Собственно, вербально напрягался лишь один хозяин дома — зато как! Занимательнейше, в плане истории края. Не обходил он стороной и географию, много чего интересного поведал. Да, хоть и глухомань, а много чего помнят здешние места. Не этими ли звериными тропами пробирались из Маньчжурии хунхузы, бежали колодники-«горбачи», каторжане, кайлившие на рудниках золото и серебро? Заработанные деньги они зашивали в одежду, а утаенные самородки вживляли в тело — в ягодицы, в икры ног. Раньше тут в домашней пристройке специально устраивали оконце с подоконником и туда на ночь ставили крынку с молоком, клали хлеба с салом, а то и дорогой сахар с солью. Для беглых… И не здесь ли скрывались староверы? В глубине таежного моря, где мошка покрывает шевелящимся ковром все живое, выращивали они гречку, картофель, капусту, рожали детей, истово верили, до самосожжения, в своего Бога. Где они теперь? Куда завела их вера? К истине ли? К свету ли?
Буров за столом не терялся, держался с достоинством, не хуже Цезаря, пребывающего в цейтноте, делал сразу три вещи: внимал рассказчику, энергично жевал и вдумчиво переваривал историю, изложенную академиком. Очень, очень странную историю. Интересно, кому это понадобилось изничтожить на корню научную, похожую на фантастику теорию? Практическое воплощение которой может и вообще не состояться. Ученым конкурентам? Навряд ли, какая чушь. Родной, а может, вражеским спецслужбам? Едва ли, не похоже, нет мотива. Сектантам? Экстремистам? Воюющим материалистам? Поборникам теории Эйнштейна? Кому это надо, чтобы человечество не высовывало носа дальше жалких четырех измерений? Чтобы тащилось себе малой скоростью в направлении, указанном стрелою времени? М-да, это вопрос так вопрос. Поневоле вспомнишь байки, рассказанные Лаурой, — про Золотой век, про Войну миров, про ужасных завоевателей — кровожадных драконов. Как говорится, сказка — ложь, да в ней…