Время Смилодона

Он вздохнул, кинул взгляд на озеро и уже без всякой улыбочки сказал:

— Так было уже не раз — и в Золотой век, и в Серебряный, и в эпоху Бронзы. Трижды на Земле цивилизация погибала и трижды подобно птице Фениксу возрождалась, естественно, деградируя, на все более низком уровне. Эх, видели бы вы только, сударь, как жили Асуры [193] в этом своем Золотом веке! Гм… Впрочем, и они в конце концов не устояли перед коварством рептов. Те ведь только поначалу воевали открыто, а затем вдруг резко изменили тактику — встали на макиавеллиевский [194] путь коварства, с тем чтобы уподобить людей змее, кусающей себя за хвост. И, увы, преуспели в этом — Асуры, невзирая на свое могущество, канули в Лету. Так же как и атланты, гипербореи, жители континента My. [195] И человечество Калиюги ждет подобная печальная участь, хотя бы даже потому, что оно уверено в своей исключительности. Как же, как же, мы вершина совершенства, мы единственный разумный вид. А драконы между тем уже везде. Они купили правительства, внедрились в политику, контролируют финансы, науку и культуру. Причем действуют тайно, исподтишка, загребая жар чужими — человеческими — руками. Они развязывают войны, тормозят прогресс, извращают религии, разжигают национализм. Чего только стоит история с этим избранным народом, которому все прочие будут даны в услужение, «яко рабочий скот». В общем, как вы, сударь, уже поняли, вся сила рептилоидов в скрытности. Хотя в последнее время они обнаглели до того, что стали похищать людей и проводить над ними генетические эксперименты в подземных, устроенных по соглашению с правительствами лабораториях. [196] Как видно, уверовали, канальи, в свою полную безнаказанность. А самое главное, совершенно неясно, что движет этими тварями, в чем корень причины их гнусных устремлений, что вообще, по большому счету, им нужно на Земле. Вот уж воистину — Perpetuum in essentia pericula occulta… [197]

193

Мифические люди-великаны, прообраз древнегреческих титанов.

194

Никколо Макиавелли (1465–1527) — итальянский политический деятель. Считал, что для достижения цели все средства хороши. Имя его сделалось синонимом коварства, хитрости, грязных трюков и неразборчивости в методах.

195

Гипотетический континент Лемурия.

196

Только по официальным данным ЮНЕСКО, на планете каждый год бесследно исчезает два миллиона людей. Что же касается подземных баз для проведения опытов, то здесь уместно вспомнить бывшего сотрудника американских спецслужб Билла Купера, вплотную занимавшегося вопросами обеспечения их безопасности. Так, в частности, им описывается семиэтажный подземный комплекс, где занято примерно восемнадцать тысяч пришельцев и десять тысяч людей. Первый уровень — служба безопасности и коммуникации. Второй уровень — помещения для людей. Третий уровень — управления, бюро, лаборатории. Четвертый уровень — эксперименты по контролю над разумом (на людях). Пятый уровень — помещения для инопланетян. Шестой уровень — генетические эксперименты на людях. Седьмой уровень — холодильная камера для хранения результатов неудавшихся экспериментов. В настоящее время на территории США действуют предположительно семьдесят пять таких подземных баз. К примеру, четыре из них располагаются в углах квадрата, образованного штатами Юта, Колорадо, Нью-Мексико и Оризона, еще одна — в Неваде, в районе, называемом «Страной Грез», глубоко под озером Грум Лэйк. Местонахождение подобных комплексов у нас в отечестве неизвестно, однако, если же судить по звероферме, обнаруженной Буровым в тайге, расположены они вполне укромно, со знанием дела, подальше от посторонних глаз.

197

Неизвестная по сути своей тайная опасность (лат.)

— Значит, ставят опыты на людях? — подобрался Буров, вспомнил звероферму в тайге и задал извечный вопрос: — И что же делать?

А сам прикинул, сколько у него осталось патронов…

— Хороший вопрос. Ребром, — усмехнулся Сен-Жермен, одобрительно кивнул и сделал знак Лоренце, чтобы та налила еще кофе. — Вот его-то и задали себе в свое время люди видящие, обладающие auctoritas, [198] pentagrammatica libertas [199] и vis humana. [200] Люди, владеющие ars magna, [201] увенчанные corona magica, [202] узревшие pericula occulta. [203] He тупая аморфная толпа, все эти hommes de terrent, [204] отмеченные veulerie, [205] lucrum [206] и restrictio. [207] — Сен-Жермен поморщился, сделал паузу и отпил глоток крепчайшего мокко. — И было создано братство protectores, [208] тех, кто обладает ratio, [209] наделен le force [210] и не теряет ни при каких обстоятельствах spes. [211] Мы назвали его «Мужским клубом»…

198

Авторитет, сила (лат.)

199

Свобода воли (лат.)

200

Внутренняя человеческая сила (лат.)

201

Великое искусство — магическое (лат.)

202

Магический венец, высшая степень посвящения (лат.)

203

Тайная опасность (лат.)

204

Безвольные мягкотелые люди, плывущие по течению (фр.)

205

Мягкотелость (фр.)

206

Страсть к наживе (лат.)

207

Ограниченность (лат.)

208

Стражи, защитники (лат.)

209

Разум (лат.)

210

Сила (фр.)

211

Надежда (лат.)

— Прошу простить, мессир, но вы меня не переубедите. Название на редкость неудачное, — вмешалась в разговор Анита и яростно располовинила кремовое нежнейшее ореховое пирожное. — Ох уж мне этот Парацельс с его вечным женоненавистничеством. [212] А о мэтре Леонардо я уж и не говорю… [213]

— Ну вот и отлично, мадам, молчание это золото, — мило улыбнувшись, прервал ее Сен-Жермен и невозмутимо продолжил: — Да, сударь, в нашем «Мужском клубе» есть и женщины. Однако и Виракоча, [214] и Кецалькоатль, [215] и Уан, [216] да и Иисус из Назарета были все-таки мужчинами…

212

Речь идет о Филиппе Ауреоле Теофрасте Бомбасте из Гогенгейма (1493–1541) — гениальном целителе, философе и алхимике. Будучи оскоплен в детстве то ли в результате несчастного случая, то ли пьяным солдатом, он всю свою жизнь сторонился женщин.

213

Имеется в виду Леонардо да Винчи. Он был настолько гомосексуален, что вид нормального полового акта вызывал у него рвотные спазмы.

214

Виракоча, он же Кон Тики, Тупака, Илла, — легендарный просветитель, принесший древним народам Андского региона ремесла, науку и искусство.

215

Аналогично для народов Центральной Америки.

216

Уан, или Оаннес, — аналогично для народов древней Месопотамии.

— Вот именно, мессир, может, поэтому у них ничего и не вышло, — криво усмехнулась Анита, однако, вспомнив что-то, сразу замолчала и перестала скалиться. — Впрочем, как и у бедняжки Гепатии, [217] и у Сафо, [218] и у Марии из Магдалы… [219]

— Итак, сударь, в двух словах, — сделал вид, что не услышал ничего, Сен-Жермен, выпил залпом кофе и вытащил батистовый, внушительных размеров платок. — Время не есть нечто ограниченное, однонаправленное, заключенное в некие конкретные пределы — sic mundus creatus est. [220] Restutio и roversibilitis [221] — это неотъемлемые свойства мира. И потому всегда есть шанс, исправив прошлое, повлиять на настоящее и предопределить будущее. Однако, сударь, увы, connaissance des temps, [222] это еще не все. Сколько раз мы посылали в прошлое наших fratres [223] — магов, просветителей, наставников, учителей, призывавших человечество к миру, терпению, доброте, любви. Только без толку, ложь и ненависть, навязываемые рентами, оказались людям куда милее. Просветителя Виракочу забросали камнями, [224] суть учения Кришны вывернули наизнанку, христианство сделали основой для создания инквизиции. Нет-нет, жить по-человечески человечество не желало. И тогда мы поняли, что клин вышибают клином — нужно не взывать к заблудшему стаду, а вести его, направлять, уберегать от ошибок, защищать от космических волков. Этот мир спасет не любовь, а сила. Не эстеты, не философы, а воины… Но воины божьей милостью, презирающие смерть, те, кому в жизни нечего терять, кроме чести. Самые лучшие. Такие, как вы, сударь… — Дабы подчеркнуть сказанное, Сен-Жермен замолк, выдержал эффектную паузу, и в голосе его послышалось уважение. — Да-да, сударь, мои аплодисменты: вы лучший воин своего времени. Есть, конечно, и посильнее, и побыстрее, и покоординированнее, однако совокупность всех ваших качеств вне всякой конкуренции. Это, знаете ли, как у самострельного тромблона [225] вашего же оружейника… э… как бишь его…

217

Прославившаяся глубиной своих знаний и очаровательной внешностью девственница-философ Александрийской школы неоплатонизма. Будучи ученицей Плутарха и Посвященной в Высшие Мистерии, она с легкостью затмевала в диспутах всех апологетов христианства в Северном Египте. Естественно, апологетам христианства и александрийскому епископу Кириллу это очень не нравилось. Кончилось дело тем, что из Нитрийской пустоши вышли воинствующие монахи, ведомые Петром Читателем, набросились на Гепатию, ехавшую в колеснице, и умертвили ее камнями. Затем содрали раковиной плоть с костей, останки растоптали, вываляли в пыли и лишь затем только сожгли. Аминь.

218

Сафо — философ, поэтесса и просветительница, призывавшая к миру и гармонии. Имя ее растоптано, вываляно в грязи, сделано синонимом лесбийской однополой любви.

219

Проповедовала словом и делом главный вселенский принцип — любовь.

220

Так был сотворен мир (лат.)

221

Способность к восстановлению и обратимость.

222

Знание времени (фр.)

223

Братья (лат.)

224

Если верить легендам, случилось это в области Канас, неподалеку от деревни Кача.

225

Мушкет с воронкообразным расширением на стволе.

— Калашникова, мессир, Калашникова, — вклинился в беседу Калиостро и на мгновение запнулся, припоминая детали. — Генерала, уже покойного…

— Ну конечно же, генерала Калашникова. — Сен-Жермен кивнул, и лицо его выразило брезгливость. — Так вот, у тромблона этого по сравнению с другими и дальность не ахти, и кучность не очень, и скорострельность так себе. Однако сочетание всех его качеств таково, что делает его оружием наиболее удобным для убийства. Что и показывает жизнь. В общем, сударь, еще раз комплименты…

Ну и дела, волшебник толкует спецназовцу о достоинствах автомата Калашникова! Кому рассказать — не поверят.

— Чувствую, что членство в этом вашем клубе мне уже обеспечено, — усмехнулся Буров и потянулся к яблочному, с корицей и кардамоном, штруделю. — Да уж, колхоз, дело добровольное.

А про себя он подумал, что «хари хари Вася хари хари Буров» звучит совсем неплохо.

— Ну что вы, сударь, вступление в респектабельный, уважающий себя клуб — дело хлопотливое, непростое, требующее времени и усердия. — Сен-Жермен улыбнулся, но одними губами. — Дай бог в кандидаты-то попасть. [226] Тем более с нашими повышенными требованиями. Если бы вы только знали, сударь, как мы внимательно присматривались к вам…

226

Сущая правда. Так, существовавший в XVIII веке в Петербурге Английский клуб насчитывал четыреста членов и около тысячи кандидатов, занимавших по старшинству открывавшиеся вакансии. Процесс этот был зело медленный и печальный. К примеру, князь Чернышев и граф Клейнмихель так и почили, не удостоившись членства.

— Постойте-постойте, уж не хотите ли вы сказать, что и пергамент, и «ребро дракона», и все, с философским камнем связанное… [227] — Буров помрачнел, забыл про штрудель, на скулах его выкатились желваки, — это так, понарошку, для блезиру, невсерьез? Банальнейшая проверка на вшивость и поэтому…

— Зато теперь, красавчик, мы уверены в тебе, — твердо глянула ему в глаза Анита и улыбнулась по-простому, без намека на игру. — Ты храбр, великодушен, честен и умен. Порядочен с друзьями и беспощаден к врагам. Слышишь голос совести и не боишься крови. Умеешь убивать и не разучился любить…

227

См. первую книгу.

— Вы, сударь, обладали тайной и сохранили ее, — продолжил панегирик Калиостро, — могли разбогатеть, но презрели корысть, отвергли венценосную, но нежеланную фемину, не пошли на поводу у сильных мира сего. Право же, сударь, вы достойный кандидат. Вопрос, однако, в том, можем ли мы на вас рассчитывать. Так, чтобы в полной мере и до конца. Наш колхоз — дело добровольное. Пока в него еще не вступили…

— Как же, как же, плавали, знаем.

Буров вспомнил сразу родимую Контору, [228] допуски, пропуски, расстрельные статьи. Портфельчик свой секретный из опломбированного сейфа, оплеванную, [229] секретную же, личную печать, все связанное с ужасающей военной тайной, которая ну не должна достаться заклятому врагу. Еще Буров вспомнил окровавленные джунгли, тягостное месиво зоновского бытия, тесный, яблоку некуда упасть, морг в южном городке Моздоке. Носилки, носилки, носилки. Мертвые тела, обернутые в фольгу, в ту самую, которую хозяйки используют для готовки. Обезглавленные трупы, обрубки без рук и ног, обгоревшие до кости, развороченные до неузнаваемости, просто куски плоти. Над всем жуткий запах человеческого дерьма, жареного мяса, жженых тряпок, солярки. И где-то среди этого запредела лежит с раздробленным черепом Витька. Единственный сын. Кто послал его на эту войну? Люди?

228

См. первую книгу.

229

Чтобы не приставал пластилин, на котором должен оставаться оттиск.

— Можете рассчитывать. И до конца, и в полной мере. — Буров, заскрипев зубами, вынырнул из прошлого, даже и не заметил, что скрутил в бурав вилочку для сладостей. — Готов к труду и обороне.

И неожиданно почувствовал всю немыслимость происходящего: магия, оккультизм, и он, Вася Буров, собирающийся спасать мир от инопланетной сволочи. А ведь, кажется, и не пил ничего, только слабенькое благородное Гран-Крю. [230] Сидя, блин, за волшебным столом, сервированным при помощи скатерти-самобранки. Ну, такую мать…

230

Сорт дорогого вина, которое в древности применялось как лекарство.

— Ну вот и отлично, — одобрил Сен-Жермен, встал, с видом венценосца, посвящающего в рыцари, крепко поручкался с Буровым. — Ну слава богу, нашего полку прибыло. Брат Алессандро сообщит вам idees forces, [231] а я на этом, пожалуй, откланяюсь, пойду попытаю рыбацкое pars fortunae. [232] Oser, [233] друг мой. И не забывайте никогда, что peu de sciense eloigne de Dieu, beacoup de science у ramene. [234] — Сен-Жермен кивнул, глянул с выражением на Копта и, захватив, видимо, в качестве наживки, внушительный кусок торта, направился к своей посудине. Скоро он уже был на середине озера, где снова принялся кромсать недвижимый воздух спиннингом. Чувствовалось, что после сытного застолья у него прибавилось сил…

231

Руководящие идеи (лат.)

232

Удача, везение (лат.)

233

Дерзайте (лат.)

234

Малая мудрость удаляет от Господа, великая мудрость приближает Оного (фр.)

— Боюсь, на ужин у нас опять будут раки, — желчно заметила Анита, Копт дипломатично промолчал, а Бурову вдруг вспомнилось кино, подвиги нашего разведчика и голос Броневого-Мюллера, заклятого врага: «Да, хорошо начальству, у него нет конкретной работы».

Господи, когда же это кончится? Как укрыть суку память «такими большими снегами»? Калиостро между тем молчал недолго.

— Сударь, — сказал он, глянув на часы и сразу помрачнев, — времени у нас в обрез, мы пировали слишком долго. Словом, приступим. Итак, сударь, мы избрали тактику рептов, посылая своих людей в прошлое и корректируя таким образом настоящее и будущее. Однако истина, сударь, в том, что мы, в отличие от драконов, очень мало знаем о времени и пользуемся хрональными туннелями, проложенными еще атлантами на рубеже Серебряного и Бронзового веков. Координаты их и свойства постоянно меняются, законы трансформации неизвестны. Отсюда — ошибки, неточности и в конечном счете провалы. Жестокие. Мы посылаем человека в Древний Рим, а он оказывается у викингов, в Норвегии. Причем совершенно голым, в природном естестве своем, потому как транспортировать во времени искусственные предметы мы еще не умеем. Да-да, увы. Ни одежды, ни оружия, ни припасов. Именно поэтому так остро и встает вопрос внимательнейшего отбора — все главным образом зависит от личных качеств человека. Я не говорю, конечно, о всяких форс-мажорах типа спонтанных флуктуации векторов временных каналов. Ах, если бы мы умели прокладывать их сами, с необходимой точностью — строго выверяя направление, время и координаты. Ну вот, собственно, сударь, мы и подошли к самой сути проблемы. Не правда ли, мадам? — Калиостро прервался, глянул на Аниту, и та, горько усмехнувшись, тяжело вздохнула. — Дошли до самой сути, дошли. А суть эта чертова заключается в том, что крайне несовершенна математическая база. Драконы же делают все возможное и невозможное, чтобы она так и осталась в зачаточном состоянии. Подтасовывают результаты, похищают труды, искажают вычисления, убивают ученых. Всех тех, кто стоял на пороге великой Тайны теории симметрии. Галуа, Стародубцева, Макеева, Костромина. Будь сейчас из них хоть кто-нибудь живой, мы бы не бродили наобум в коридорах времени, словно несмышленые незрячие щенки, брошенные сукой. Тебе, надеюсь, понятно, красавчик, к чему я все это говорю?