Время соборов. Искусство и общество 980-1420 годов

Все новое, что шло из области Иль-де-Франс, повсюду сталкивалось с силами, высвободившимися в таком же жадном стремлении к росту, как то, которое возродило сельскую местность, окружавшую Париж. Однако порыв этот имел теперь другую направленность.

К югу от Луары куртуазная культура во всю мощь восставала против искусства епископов. Аквитания так и не покорилась каролингскому игу. Она упорно сражалась с Пипином Коротким, Карлом Великим, Карлом Лысым. Отвергала их школы, концепцию просвещенной церкви, слияние вечного и преходящего, воплощением которого были франкские короли, и продолжала четко отделять религию от жизни: с одной стороны — совершенство затворнической жизни, с другой — мирские радости. В XI веке Аквитания была излюбленным местом церковных реформ. Церковные соборы освободили здесь религиозные общины от власти сильных мира сего, провели более четкую границу между монахами и мирянами: первым полагалось вести беспорочную жизнь, на долю вторых выпадали любовь и война. Аквитанские правители не претендовали на духовную власть; они не интересовались церковными службами, их приближенные поручали монахам молиться о своей душе, надеясь при помощи пожертвований приобрести право получать удовольствие от жизни. Они любили войну и охоту, как и французские рыцари, но жили в городах, где традиции римского полиса не успели окончательно исчезнуть, а потому им были знакомы также и мирные развлечения. Граф Пуатье, герцог Аквитанский, около 1100 года сочинил первые известные нам любовные песни, положив на мелодии григорианских секвенций стихи, в которых прославлял свою даму сердца. Все молодые люди при его дворе следовали его примеру. Они изобрели игру, в которой любовник стремится добиться расположения супруги своего сеньора и слагает к ее ногам преданность, состояние и вассальную службу. Стиль куртуазного поведения формировался в среде знати, чьи порывы Церковь, уделявшая внимание лишь монастырям и молитвам об искуплении грехов, сдерживала здесь гораздо слабее, чем к северу от Луары. Этот стиль распространился во всей Тулузской области, в Провансе, а затем в Италии. Знать французских провинций не без колебаний усвоила куртуазные манеры во второй половине XII века. Король Франции Людовик VII, женившийся на наследнице герцогов Аквитанских, с трудом выносил ее фривольные манеры [110] . Окружавшие короля монахи (среди них первым был Сугерий) убеждали его, что такое поведение идет от дьявола, и уговорили расторгнуть брак.

110

Если верить средневековым хронистам, Людовик VII был безумно влюблен в свою супругу, Алиенору Аквитанскую, и даже после того, как в 1148 г. во время Второго крестового похода участвовавшая в нем вместе с королем Алиенора была уличена в адюльтере с сарацинским пленником, он долго не хотел разводиться с ней; развод состоялся лишь в 1152 г.

Оставленная жена быстро нашла себе нового мужа — английского короля Генриха Плантагенета, владевшего Нормандией и Анжу, перешедшим к нему по наследству. После свадьбы король Англии присоединил к своим землям целый ряд владений, мало-помалу охвативших половину Французского королевства. Он мечтал затмить наследника Капетингов и призвал придворных ученых создать эстетику, способную соперничать с парижской. Его церковнослужители стремились утверждать веру не на разуме, а на удовольствии и мечте. Таким образом, новая эстетика стала результатом слияния куртуазности на аквитанский и английский манер. На окраинах Галлии, в аббатстве Мальмсбери — Сен-Дени британских монархов, покоилось тело легендарного героя, короля Артура, имя которого прочно вошло в кельтские сказания. Придворные писатели Генриха ? черпали в них темы для своих произведений. Они принялись описывать чудесные приключения странствующих рыцарей, преследовавших драконов, чтобы заслужить расположение своей возлюбленной. Мрачная история любви Тристана и Изольды противостоит подвигам рыцарей и закованных в броню епископов, которые в эпических песнях сопровождали Карла Великого, противостоит мистическому рыцарству Персеваля. В западных областях возникла также альтернатива и французскому искусству: Анжерский собор, в котором использовалось скрещение арочных дуг, сохранил объемы романских церквей Пуату. По правде говоря, в домене Плантагенетов не было создано собственного архитектурного стиля. Его эстетика выразилась в основном в поэзии, мы практически не находим ее отзвука в искусстве, за исключением английской книжной миниатюры (сочетания ее линий отвергают шартрскую иконографию) и единственных предметов светского искусства, которые сохранились во Франции от той эпохи, — покрытых эмалями лимузенских блюд с изображениями гербов, которые служили для омовения рук сеньорам и их супругам на придворных пирах. Единственной монументальной иллюстрацией поэм, написанных для французских и других западных владык, можно считать итальянские соборы. Персонажи романа о Трое изображены на мозаиках в Битонто, рыцари Круглого стола — на одном из тимпанов в Модене. Столь далеко докатившееся эхо вполне объяснимо. Как я уже говорил, итальянская знать приняла куртуазную моду, и в итальянских городах собор, потомок античной базилики, стал средоточием как религиозной, так и светской жизни. В Италии собор в значительно большей степени, чем во Франции, принадлежал городскому населению, был его настоящим домом.

На юго-востоке латинского христианского мира иные силы, быть может прочнее укоренившиеся, обладавшие, безусловно, большей жизнеспособностью и черпавшие силы в развивавшейся средиземноморской торговле, постепенно вытесняли искусство области Иль-де-Франс. В этих областях процесс крушения западного христианства в волнах раннесредневекового варварства не так сильно затронул города, сумевшие быстро возродиться. Германцы, спускавшиеся с Альп, чтобы присутствовать на торжествах по поводу коронации императора, были потрясены их размахом. Городские коммуны вытеснили баронов-феодалов в маленькие сельские замки, подчинили епископов и церковнослужителей, победили Фридриха Барбароссу и с триумфом привезли в Милан имперских орлов. Внутри городских стен возник тип культуры, освобождавшейся, как в Аквитании, от влияния Церкви, но опиравшейся на школу. Итальянские школы не были церковными, в них не преподавали богословие, и клирики, желавшие обучиться ему, отправлялись в Париж. В итальянских городах — в первую очередь в Павии и Болонье — преподавали право, следуя чистой римской традиции. Здесь в конце XI века вновь открыли «Дигесты» [111] Юстиниана; итальянские преподаватели уделяли на своих уроках этому тексту столько же времени, сколько в studia области Иль-де-Франс отводилось Священному Писанию. Комментируя его, так же как и декреты канонического права, пользовались методикой, сходной с диалектическим анализом: около 1140 года Грациан при написании «Согласования несогласуемых канонов» использовал те же приемы, что и Абеляр. Эта наука обращалась к светскому сознанию и преследовала цель воспитать законников для службы императору и городам. Южнее, вблизи провинций, некогда подчинявшихся Византии и странам ислама, развивались другие формы светского образования, также направленные на заботу о теле, а не о душе. Здесь студенты изучали медицину, алгебру или астрономию, помогавшую составлять более точные гороскопы, комментировали переводы Гиппократа, Галена, Аристотеля. Из последнего преподаватели читали не трактаты по логике, а «Метеорологику» и искали в сочинениях Философа объяснений того, как связаны четыре стихии с типами человеческой натуры. В Италии победивших коммун образование было тесно связано с практической, земной жизнью. Оно приносило непосредственную пользу гражданам и не побуждало обновлять язык религиозного искусства. Что касается религиозной жизни, она была заражена лжеучениями. В Италии, как и в Аквитании, ересь процветала в среде народа, оставленного на произвол судьбы лучшими служителями Бога — отшельниками, укрывшимися в пещерах, клюнийскими или цистерцианскими монахами, затворившимися в своих обителях.

111

«Дигесты» — раздел так называемой «Кодификации Юстиниана» (она же «Corpus juris civilis» — лат. «Свод гражданского права»), составленного в VI в. по приказу императора Юстиниана полного собрания источников римского права, кодифицированного и комментированного. «Дигесты» (от лат. digere — «разделять, распределять, упорядочивать») представляют собой сборник созданных в разное время сочинений римских юристов в основном по вопросам частного права, включающий постановления органов власти и решения судов.

*

В городах на юге Европы Церковь действительно пока не помышляла о том, чтобы укрепить свою доктрину рассуждением. Она пела, а не проповедовала. Однако с развитием цивилизации обострялось сознание городской аристократии. Наступил момент, когда обряд богослужения перестал удовлетворять рыцарей, законников, торговцев, которые чувствовали, что их образ жизни в той или иной степени осуждается Богом. Они желали спасти свою душу, искали духовной пищи. Не находя ее больше в соборе, они слушали на перекрестках странствующих проповедников, обращавшихся к ним на понятном языке. Это были постоянно переходившие с места на место, неуютно чувствовавшие себя среди каноников беспокойные клирики или те, кто не сумел стать членом соборного капитула, замкнутого кружка, состоявшего из отпрысков богатых семей. Монастырская жизнь или отшельничество не привлекали их. Они несли Слово Божие, но Слово это было неистовым, и проповедники навлекали на себя немилость епископов.

Большинство странствующих проповедников призывало к покаянию. Стержнем еретических течений стала надежда на церковную реформу. Она имела глубокие корни и была продолжением реформистского движения XI века. Соборное духовенство ведет недостойный образ жизни, потому что утопает в роскоши и скверне. Могут ли быть святыми таинства, совершаемые грязными руками, и хвалы, возносимые теми, кто погряз в пороке? В то же время народу необходимы службы и молитвы, которые достигнут ушей Бога. Значит, следует прогнать плохих священнослужителей и вернуть Церковь к выполнению возложенной на нее духовной миссии. Эти призывы прозвучали в разгар сражения коммун за самостоятельность и подлили масла в огонь. Лишение епископа светской власти означало освобождение города. Обращенное к клирикам требование вести образ жизни, соответствующий евангельскому образцу нищеты, стало предлогом для начавшихся городских восстаний. Учившийся в Париже клирик Арнольд Брешианский, возглавивший в Италии очистительное движение, был инициатором создания в Риме в 1146 году общества во имя нищеты Христовой. Девятью годами позже он был сожжен за призывы к духовенству вести образ жизни, подобный тому, который вел Христос. Учение Арнольда Брешианского было объявлено еретическим. Охватывая городские круги, мистика нестяжательства постепенно отделилась от политических призывов. Лионский торговец Пьер Вальдо не был предводителем бунтовщиков. Переведя Евангелие, он обнаружил, что богатство навсегда закрывало ему путь в Царствие Божие. Он продал все, что имел, и раздал деньги беднякам. Затем он захотел помочь согражданам избавиться от власти зла и начал проповедовать. Однако он не был клириком, и архиепископ не захотел, чтобы торговец говорил о религии. В 1180 году архиепископ осудил Пьера Вальдо и добился у Папы Римского подтверждения своего решения. Последователи проповедника, «лионские бедняки», вальденсы, начали скрываться, тем не менее эта подпольная секта, отвергнутая Церковью и восстановившая ее против себя, повсюду пользовалась огромной популярностью — в больших и маленьких городах, в деревнях Альп, Прованса и Италии, среди суконщиков, торговцев скотом и ткачей.

В это же время в Тулузском графстве толпы следовали за другими проповедниками и внимали учению, которое, хоть и пользовалось именем Христа, было далеко от христианства. Бок о бок с официальной Церковью возникла другая, противостоявшая ей, — катарская. В первые годы XII века инакомыслящие проповедники Петр из Брюи и монах Генрих Лозаннский подготовили почву в этом краю. Они начали с обличения недостойных церковнослужителей, епископы же обвиняли их в манихействе. Действительно, в объявленной борьбе за нестяжательство и чистоту проповедники призывали провести более четкую границу между духовным и телесным, противопоставить одно другому, говорили о том, что мир поделен между двумя силами. Слова их звучали в обществе, в котором глубже, чем во все предшествовавшие времена, разверзлась пропасть, разделявшая народ и духовенство. Спустя пятьдесят лет стихийно возникший раскол принял огромный размах. Сектантов становилось все больше, кое-где они были гораздо многочисленней, чем истинные католики. Постоянное умножение числа еретиков побудило святого Бернарда обратить против них свое красноречие, но его труды пропали втуне. Победителем оказался не цистерцианский аббат, а терпеливые, упорные организаторы, некоторые из них прибыли с Востока. В Лангедоке, на севере Италии, они рукополагали епископов-еретиков, создавая целую церковную иерархию, существовавшую бок о бок с той, которая царствовала в пустых соборах. Именно тогда всеобщий капитул Сито получил от графа Раймунда Тулузского призыв о помощи: вся знать, все его вассалы оказались заражены ересью; в области Альби целый христианский край отпал от Римской Церкви, чтобы примкнуть к религии-сопернице.

Речь шла уже не об отклонениях от веры, но о другой догме. До сих пор точно не известно, чем же была катарская ересь [112] . Инквизиторы следующего столетия стерли ее с лица земли. Гонениям подвергалось всё, в чем видели хотя бы малейшее ее проявление. Все книги были сожжены. Руководства по преследованию еретиков позволяют составить некоторое представление об этой доктрине, противопоставлявшей бога добра богу зла, бога света и духа богу тьмы и плоти в равной борьбе, от исхода которой зависела дальнейшая судьба мира. Человек втянут в эту борьбу, он главная ставка в этом сражении. Если после смерти он хочет достичь света, а не воплотиться вновь в телесной оболочке, он должен содействовать победе света, то есть избегать всего, что имеет отношение к делам тьмы, презирать деньги, питаться лишь чистыми продуктами, отказаться от желания иметь детей: производить на свет потомство означало способствовать укреплению материи, умножать войска зла. В действительности лишь немногие совершенные смогли взять на себя такой аскетический подвиг. Но эти сильные люди могли вести слабейших к спасению: проповедникам достаточно было прикоснуться к своим последователям, чтобы те оказались проникнуты Святым Духом. Аквитанцы привыкли к подобному посредничеству, к тому, чтобы другие несли обет чистоты и бедности, привыкли перекладывать спасение своей души на профессионалов, вверять себя чужим молитвам. Сами же они в это время спокойно пользовались благами мира. Перед монахами Муассака, Конка или Сен-Жиля совершенные имели одно преимущество — они действительно являли своей жизнью пример истинного отречения от земных благ, были не столь лицемерны и не требовали многого от народа. Их заступничество казалось более действенным. Рыцари-трубадуры, разбогатевшие купцы следовали за ними, просили у них утешения in extremis [113] . Известно, что под их руководством жены аквитанских сеньоров перед смертью удалялись в общины совершенной жизни.

112

Катары (см. также примеч. 2, с. 351) признавали одно-единственное таинство — утешение (consolamentum). Получивший это утешение становился совершенным (perfectus) и должен был вести соответствующий образ жизни ·— не употреблять мясной пищи, сохранять целомудрие, отказаться от любого имущества и жилья, странствовать, питаясь подаянием. Совершенные представляли собой единственный вид духовенства у катаров; только совершенный мог после смерти обрести спасение, остальные были обречены на новое рождение, в зависимости от поведения при этой жизни — от животного до совершенного (последнее — судьба души истинно верующего катара, не получившего утешения). Поскольку жизнь совершенного была весьма трудна, многие альбигойцы стремились получить consolamentum (его мог дать — путем простого возложения рук на верующего — любой perfectus) только на смертном одре.

113

На смертном одре (лат.).

Можно было бы подумать, что все эти люди плохо представляли себе противоречия, существовавшие между учением совершенных и доктриной Римской Церкви. Катарский дуализм перенял терминологию и некоторые символы, которыми пользовалось католическое духовенство, так что переход от резкой критики, которой странствующие проповедники подвергали епископов, к чистой ереси казался незаметным. Доктрина катаров отрицала существование иерархии небесных чинов, предложенной Дионисием Ареопагитом, его теорию движения вперед и возвращения и само понятие Творения: материя — это зло; она не могла быть создана добрым Богом. Учение катаров отвергало также принцип вочеловечения Бога и, по-видимому, считало Христа лишь ангелом, посланцем Бога света. В подтверждение этому катары ссылались на первые строки Евангелия от Иоанна. Действительно, как вообразить божественное сияние погруженным во тьму человеческого тела, обретающим плоть в лоне женщины, как почитать Деву Марию? Катары также отвергали понятие искупления. Возможно ли представить себе, что Бог света претерпел страдания в человеческом облике, и какова цена мучений, принятых бренным телом? Для совершенных крест был бессмысленным символом, мистификацией. Они решительно отмежевались от Сен-Дени, от богословских спекуляций на тему Троицы, от всей иконографии соборов.

В конце XII века многочисленные ереси, толпы катаров, собрания вальденсов, тайно отправлявших культы чистоты и обходившихся без священников, все те непонятные секты, которые во множестве возникали в окрестностях южных городов, и цвет куртуазной культуры, возросшей в тени этих сект, представляли собой самое серьезное препятствие на пути того, что распространяли школы и памятники Парижа. Более того, ересь угрожала единству христианства, несла смуту в мир. Вот что больше всего тревожило церковные верхи. Разве могли они теперь уделять столько внимания Иерусалиму и Гробу Господню? Теперь речь шла о самом Западе, куда проникла зараза. Лучшие монахи — цистерцианцы — не справились со своей задачей. Их аббат, сопровождаемый слишком пестрой свитой рыцарей, вынужден был в смущении отступить. Римской Церкви пришлось спешно пускать в ход все силы. Искусство? В Италии оно уже служило проповеди истинной веры. В 1138 году мастер Гулельмо Луккский воздвиг изображение распятого Христа перед глазами тех, кто сомневался в святости Его жертвы; на хорах церкви Святой Марии в Транстевере мастера выложили мозаики, изображавшие Богоматерь, окруженную славой: эти произведения утверждали истинность воплощения Бога в человеческом образе. В 1178 году было решено украсить амвон (возвышение, откуда народу читали Евангелие) Пармского собора. Церковнослужители предложили Бенедетто Антелами повторить византийский сюжет Снятия с креста. Созерцая Христа, умершего на Голгофе, воинов, жён-мироносиц, Марию, целующую Его правую руку, невозможно было усомниться, что Бог — Дух и Свет — принял человеческий образ, страдал и умер, чтобы искупить грехи человечества. Несколько раньше, между 1160 и 1170 годами, в самом центре области, охваченной расколом, портал Сен-Жильского собора вознесся над огромной сценой, где разворачивалась борьба с ересью. Между колоннами античного храма, повергая наземь силы зла и искореняя ростки лжеучений, апостолы, свидетели Слова Живого, предстояли в силе истинной веры: они были изображены настоящими атлетами. На фризе, который они держали на своих плечах, разворачивался евангельский рассказ. В центре его, над главным входом, располагалось изображение Тайной вечери. Оно утверждало истину Евхаристии. В конце XII века южное романское искусство предлагало убедительные формы наглядной агитации. Это было искусство готических соборов, ставшее во всем христианском мире, наверное, самым эффективным средством подавления, которым пользовалось католичество.

2 Зрелость 1190-1250

К 1200 году Римская Церковь превратилась в осажденную крепость. Среди наступавших враждебных сил, покоривших ее бастионы и подбиравшихся к последним укреплениям, самым яростным и ближе других подошедшим противником была ересь. Однако не одна она принимала участие в атаке. Развитие наук породило и другую, не столь очевидную на первый взгляд опасность, дав толчок смелым поискам, которые велись в Париже — центре университетского образования, а также вызвав тревожные отклонения от догмы. Размышляя над произведениями Дионисия, над тайной Троицы и Сотворения мира, Амори Венский пришел к следующему выводу, на котором построил свою проповедь: «Всё суть одно, ибо всё сущее есть Бог», и, следовательно, любой человек, будучи частью Бога, тем самым избавлен от греха — разве не достаточно человеку знать, что Бог находится внутри него, чтобы жить в радости и свободе? Сильная сторона этого учения заключалась в том, что оно было близко жизнелюбивому восприятию мира и лирическим порывам рыцарства. Вместе с тем оно подталкивало к мысли о ненужности духовенства и таким образом становилось пагубным в глазах церковных властей. В то же самое время парижские учителя постепенно приходили к пониманию истинной глубины Аристотелевой философии. В 1205 году Папа Римский послал некоторых преподавателей в Константинополь, к источнику греческой мысли. В Толедо группы переводчиков передали наконец логическую систему «Органона» и, сделав ее доступной, начали раскрывать содержание «Физики», а затем и «Метафизики» Философа. Религиозным мыслителям открылся целый ряд примеров, предлагавших рациональное и логичное объяснение устройства Вселенной, основанное на положениях, не стесненных рамками Священного Писания. Позволят ли отвратить себя от истинной веры те, кому надлежало укрепить броню догмы и заставить ересь сдать позиции, устоят ли перед соблазном, источаемым этими книгами? Первые сомнения и шатания почувствовались в то время, когда материальное процветание общества достигло пика, когда страсть к обогащению начала незаметно подрывать устои общества. Структуры Церкви, созданные на основе нестяжания, одной из монашеских добродетелей, сложившиеся в мире крестьян и воинов, которому были неведомы потрясения и изменения, по всей очевидности, более не соответствовали потребностям общества и движениям, происходившим внутри него. Следовало как можно скорее обновить эти структуры, вновь прийти к единству. Церковь утратила гибкость, превратившись в подобие монархии, некое тоталитарное образование с центром у престола святого Петра и Папы Иннокентия III.

Более двух столетий римский понтифик терпеливо расширял границы области, подчинявшейся его власти, и с успехом противостоял императорам. Законники курии создали теократическую доктрину, в соответствии с которой в этом мире Папе Римскому принадлежала auctoritas [114] , превосходившая любое земное могущество. Утверждалось, что весь мир находится под его духовной властью. Папа отправлял легатов во все стороны света и мечтал подчинить епископов своим законам. Избранный в 1198 году на Папский Престол тридцативосьмилетний Иннокентий III привел к завершению многочисленные попытки, делавшиеся в этом направлении. Этот благородный римлянин был интеллектуалом. В Болонье он изучал право (итальянский стиль), в Париже — богословие (французский стиль). Он стал первым Папой, который открыто объявил себя не только преемником святого Петра, но и наместником Христа. Царем царей, Rex regum, возвышавшимся над государями и судившим их. В день интронизации он провозгласил:

114

См. примеч. на с. 59.