Время воды
Шрифт:
— Вадим! Что ты сидишь? Вадим, он мне хамит! Заставь его замолчать.
Апоплексичный скобарь послушно задергался. Это было неумно. Человеку с тучной комплекцией стоит действовать неторопливо, тогда, возможно, он и сможет кого-нибудь напугать. У маминого чувака не получалось выбраться из салона. «Копейка» скрипела, качалась, скобарь распухал от натуги, шипел и румянился, как краковская кровяная колбаса.
— Мама, — сказал я Машиной маме. — Остановите его. Сейчас его хватит удар.
— Мама? Ты еще пожалеешь об этом, — скривилась теща и завизжала на «просто хорошего человека»: —
— Зачем вы встречаетесь с ним? — этот вопрос я готов был задать многим женщинам, очень многим. — Вы ведь его не любите!
— Зато моя Маша тебя очень любит, — ответила мама Марии. — Но не раскатывай губу, это у нее ненадолго. Скоро она поймет, что ей нужен богатый, образованный, непьющий, почитающий родителей человек, который будет носить ее на руках, подавать завтрак в постель, водить ее детей в гимназию и про мать ее не забудет.
— Маша сама разберется в том, что ей нужно, — сказал я как можно более уверенным тоном.
Сказал и понял, что я вовсе не уверен в том, что говорю.
— Сама разберется, и я ей помогу, — прохрипела мама Марии. — Я пожалуюсь на тебя Кериму Зарифовичу, он тебя уволит. И еще…
Она понесла какой-то совсем уже бред, отступая к пердящей «копейке», затем широко размахнулась и швырнула в меня непонятным темным предметом. Я не успел увернуться, и предмет с чмоканьем ударил в мой лоб, а затем упал прямо под ноги. Я нагнулся посмотреть и увидел гнилую картофелину. На боку овоща было вырезано мое имя, а сам корнеплод был проткнут спицей для вязания носков.
— Кто это так орал, Витюха? — оторвал меня от созерцания голос одного из Сашков.
— Теща приезжала, — ответил я.
— Понятно, — кивнул он. — Тебя Анна зовет, обед уже кончился.
В необъяснимой, не свойственной профессии задумчивости я провел остаток рабочего дня. Я пропускал мимо ушей шутки, не ходил на перекуры. Спроси меня, что я грузил тогда — не отвечу.
— Что случилось, Витюха? — спросил другой Сашок, когда мы, уже намытые и переодетые, вышли со склада.
— Не знаю, — ответил я. — Тоска какая-то.
— Бригадир, тебе нужно выпить сто пятьдесят, — посоветовал кто-то из Саш.
— Не хочу.
— Женщина?
— Не уверен.
Наши пути разошлись. Ребята нырнули в горящее красным цветом подземелье розлива. Я отправился своей дорогой. Я думал о женщинах. Об одиноких стареющих женщинах, которые учат красивых молодых дочерей совершать те же ошибки, что совершили сами когда-то. У индуистов это называется карма…
— Витек! — резкий окрик вернул меня в окружающую среду, избавляя от опасного направления мысли. — Поп! — голос шел из громкоговорителя, который был вмонтирован в припаркованный на пешеходном переходе «мерин».
«Мерседес», как символ статуса и престижа, был выбран чиновниками и бандитами средней руки, выбор одобряло большинство потенциально безработных, сильно пьющих пешеходов России. «Мерин» подрагивал от шансона. Окошко нарочито медленно опустилось, и я увидел Диму. Димину голову украшала большая пацанская кепка. Я предположил, что кепку дополняют узконосые
лакированные ботинки и широкие штаны в крупную клетку. Такова была мода братвы.Дима сплюнул на асфальт через щель между зубами и ухмыльнулся:
— Как увижу тебя, Поп, ты все чем-то грузишься. Так нельзя. Садись, поговорим.
В салоне пахло еловыми ветками и дорогим, настоянным на элитных клопах, коньяком. Сиденья были обтянуты свиной кожей ярко-рыжего цвета. Лобовое стекло пересекала тонкая молниевидная трещина с круглым отверстием посередине.
— Ну, как? — спросил Дима с позитивным напором.
— Стреляли в тебя?
— Это фишка. Ты послушай, какая музыка — сапбуфер полбагажника занял, когда звук на две трети — жопу подбрасывает, как на корриде.
— Шикарная тачка, — ответил я без энтузиазма.
Репа почувствовал недооценку:
— Ты чо? Восемьдесят первый год. Сто сорок пробега. Месяц назад пригнали прямо из Дрездена. Ворованная, конечно. Но с документами. На ней раньше член бундесрата ездил.
— Димон, мне все равно. Я ее не куплю, — я решил закончить автомобильную тему.
— Да что ты грузишься? Опять, что ли, женился?
— Почти.
— Когда ты поумнеешь? Тетки мужиков разводят, как кроликов, у них такая работа. Они только до свадьбы хорошие, говорят всякие приятные «сюси-пуси», стирают рубашки, бегают за бухлом, мало едят. Но им нужен не ты, им нужно место под солнцем. А если у тебя его нет, то и их рядом не будет. Все просто.
Его слова содержали грубые плебейские истины, и это мне не нравилось.
— У меня есть место под солнцем, — нахмурился я. — Я работаю. У меня нет проблем с продуктами. Я купил видеомагнитофон. Я — бригадир грузчиков. Я в каких-то моментах даже важнее Керима.
— Кто такой Керим?
— Хозяин фирмы.
— Хе-хе. Если ты — бригадир грузчиков, ты не можешь быть важнее хозяина фирмы.
— Я — могу.
— Значит, ты хозяин хозяина фирмы? — Дима засмеялся. — Тут что-то не так… Держи, почитай на досуге, Шнейдер прислал письмо из дурдома.
— Шнейдер жив? — удивился я.
— Пока все еще живы. И Снетков. И мало-охтинские почти все. А Косберг выписал из Иваново безработных ткачих и устроил на военной кафедре пошивочный цех.
— Каперанг? Я думал, он спился.
— Спился, да вылечился. Теперь на кокаине сидит. Но дело не в этом. Дело в том, как он сумел распорядиться женским началом. Он создал безотходный конвейер. Днем ткачихи ткут полотно, шьют трусы, лифоны, вечером Косберг их продает с полной ночевкой. «Бабки» Косберг гребет немалые, скоро выкупит весь институт под бордель.
— Ерунда. Он не может. Он самый тупой человек из всех, кому за сорок. Бред. Ну, да хватит о Косберге. Ты сам как? На овощах?
— Можно сказать, и так. Люди с деньгами — вот мои овощи.
— Криминал?
— Зачем? Я нахожу людей с «бабками», предлагаю им вложиться в серьезную тему, если все выгорает — мы оба в наваре, если нет — он попал. Все честно. Раньше это, может, и был криминал, а теперь это риски.
— «Бабки» — цель? А где смыслы? Самоуважение? Самореализация? Отношения? — задал я вопросы, несвойственные для себя.