Время воды

— «Бабки» будут — смыслы появятся, отношения возникнут на любой вкус, самоуважение проявится толщиной живота. Посмотри на богатых, обрати внимание, какие у них животы, как они себя ведут, посмотри. Они счастливы, прямо как баи. А тебе что, Витек, деньги не нужны?

— Нужны. Я на дело подкапливаю. Скоро откроем с Марией ларек.

— Один ларек — неэффективно, монополисты поглотят, Энгельс еще писал. Надо торопиться. Самому становиться естественной монополией. Пойми, чтобы добиться чего-то серьезного, однажды обязательно придется переступить через кровь… — взгляд Димы замутился, как чуть раньше замутился его рассудок.

— Я пойду.

— Ну, иди! Открывай свой ларек, бригадир! Хочешь попробовать — пробуй. Только не верь никому. И не веди дела с тетками. Иди. Время рассудит, кто из нас лох. А Шнейдера почитай, он понимает, что, откуда, куда, к чему и зачем происходит. Он, конечно, псих, но и Ницше был полный придурок.

На том мы расстались…

От Диминых слов домой расхотелось, я набрел на полупустую, на редкость опрятную рюмочную и засиделся там до полуночи. Я пил жгучую перцовую водку и читал письмо Шнейдера. Оно было написано на плотной оберточной бумаге и начиналось по-деловому, без условностей, приветствий и обращений:

«Посвящается тому, кто будет читать.

Ханжество и лицемерие эволюционирует и приспосабливается к запросам общества быстрее, чем нравственность и мораль. Первичные половые признаки, естественные по своей сути, скрываются под однотипной одеждой, приплющиваются, приминаются, атрофируются. Я имею в виду не частные письки и сиськи, но женственность и мужественность в общечеловеческом смысле.

Приоритет отдается вторичным, вспомогательным признакам: усам, бороде, ресницам, волосатости (безволосости), голосовым тембрам, манере речи. Здесь, как на всяком вторичном рынке, проще продать фуфло, здесь больше обмана, здесь силикон и ботекс, виагра. Здесь происходит подмена первопричины: пигмеи басят, импотенты качают мускулы, страхуёбины штукатурят лица в салонах, а прожорливые старухи срезают жир с жопы.

В сложившейся ситуации первые места отдаются незначительному, несущественному, бытовому и мелочному. В выборе партнера главными критериями становятся те, что прежде считались последними — семнадцатые по степени важности.

Это начало распада.

Это просто какой-то пи…ец».

Читая и перечитывая письмо, я мысленно возвращался к Маше, будущей теще, Кериму и тухлой картофелине. Эта нелепая троица и один испорченный корнеплод не выходили из моей головы.

В тот же вечер я впервые серьезно повздорил с Марией. Причины ссоры я указать не берусь.

Глава 14. ГДЕ ТЫ, МУХТАР

С Машей мы помирились быстро, так как все еще остро нуждались в обоюдной физической близости. Мария по-прежнему сходила с ума, видя, как я гордо стою посреди вечной сутолоки и суеты, прислонившись к поддону, и смотрю в темную даль поверх коробок с окороками. Я был для нее Печориным, Онегиным и Чичериным в одном флаконе. А также Чингисханом и Наполеоном. Детали менялись от времени суток и количества горячительных напитков, принятых внутрь.

Я был крут, полон соков, сил и животных эмоций. И чувствовал способность добиться многого. Только не вполне понимал, чего мне хочется добиваться. Мне было одинаково хорошо дома, в баре, на складе. Русский вопрос «зачем?», который постоянно заводит в тупик паровоз российской истории, и его китайский аналог — «у-вэй», который можно описать лишь забыв все прежние слова и выбросив прочь карандаш и бумагу, уверяли, что самое стабильное положение — положение на диване. Хотя, конечно, Мария хотела от меня большей активности, она пыталась раскачать и возбудить меня то собственным ларьком, то питейным павильоном возле завода. Действуя по-женски ловко и коварно, она формировала во мне рефлексы, неявно, но настойчиво соединяя разговоры о сексе с разговорами о коммерции и непосредственно секс с коммерцией. Вероятно, ей было нужно, чтобы когда-нибудь я чисто рефлекторно перестал отличать одно от другого.

Однажды, после особо долгого и страстного акта, в результате которого мы чуть не превратились в кентавра, влажная растрепанная Мария поделилась со мною идеей. Идея была простой и изящной, как сама Маша: она разрешала неясный принцип «у-вэй» вместе с ответом на вечный вопрос «зачем».

Вот ее короткое содержание: вместо того чтобы с утра до вечера заниматься обслуживанием малоприбыльного ларька, нужно вложиться всеми средствами в стабильное финансовое предприятие и стать рантье. Жить на проценты и больше никогда не работать. Смутное время предоставляло такую возможность: на российском пространстве развивался новый вид заработков, основанный на операциях с ваучерами, векселями и другими бумагами. Судя по врывающейся в фильмы с Чаком Норисом рекламе, по аналитическим статьям во всяких «коммерческих» и «купеческих» «правдах», в стране появилось несколько солидных компаний, которые обеспечивали вкладчикам удвоение вложенного капитала за период между зарплатами. Очевидность процесса отрицать было нельзя: то и дело по телевизору показывали обезумевших от прикатившей удачи счастливчиков — самых обычных граждан. Несомненно, владельцы этих компаний знали об экономике нечто такое, что позволяло им наращивать деньги из воздуха. Может быть, у них были свои люди в правительстве. Может быть, на печатном дворе. Может быть, они научились вынимать кроликов из шляпы. Для Маши это было не важно. Важно, что каждый день они выдавали населению «живые» наличные.

У нас под матрасом накопилось полтораста тысяч рублей и именной ваучер Маши (свой я куда-то просрал). Средства можно было вытащить из-под матраца, на котором мы в данный момент лежали, и вложить в дело, а через месяц вынуть с барышами. Однако сто тысяч нынче совсем не деньги, Маше хотелось большего. Облизывая ушную мочку Марии, я понимал: пришла пора рисковать.

У Маши имелся школьный товарищ, который работал в банке. Лох и маменькин сынок в дорогущем костюме, как описала его Маша. Благодаря должности, одноклассник мог ссудить необходимую сумму. Однако был нужен залог. Ни шкаф, ни стол, ни то, что лежало на столе и в шкафу, под залог не подошло, и я решился на комнату. Следом за банкиром объявился еще один знакомый — нотариус, его услуги упростили нам сделку.

У нас с Машей появилась толстая пачка акций уважаемой и надежной компании. Мы с Машей стали раньте. Вложив в дело ваучер, сто пятьдесят тысяч рублей и комнату, мы становились потенциальными обладателями двух комнат, трехсот тысяч рублей и двух ваучеров. Потенция реализовывалась через тридцать земных суток. Что подобная динамика обещала через годик-другой — вообще трудно представить, голова начинала кружиться, голова переставала соображать, голова ложилась на подушку, а хозяин ее впадал в транс, выходил из человеческого состояния в сверхчеловеческое.

Это тоже была медитация. Медитация для богатых. Медитация на деньги и все, что им сопутствует.

Лежа на транспортере, я ощущал, как удваиваются и утраиваются наши акции, меня распирало тщеславие, и я отпивался водкой, чтобы не лопнуть от гордости. Маша говорила, что принесет дивиденд со дня на день. До того завораживающего момента, когда наша жизнь должна была измениться полностью и окончательно, оставалось несколько дней.

Расплата наступила в первую пятницу августа.

Рабочий день выдался особо тяжелым. Полуголые тела грузчиков, ощипанные тушки пернатых, неподвижные туши Анны и Нины — наполняли атмосферу ядовитыми испарениями. По неустановленной причине разбилась коробка с водкой, протух поддон северо-американских куриных грудок. В воздухе повис смрадный полупьяный туман. Из холодильника тянуло Антарктидой, с улицы несло раскаленным на солнце асфальтом и немытыми бизнесменами, шакалящими возле окна раздачи. Их число сегодня превышало предельно допустимые концентрации. Под разгрузку одновременно стояло четыре забитых контейнера.

Ребята сбились с ног, траектории их движения потеряли логистическую направленность и походили на перемещение сперматозоидов по кондому. Анну Владимировну от водки, собранной с пола, и переизбытка выставленных за смену черточек вырвало желчью прямо на транспортер.

На складе не хватало только Керима Зарифовича, чтобы общая картина происходящего окончательно потеряла человеческий облик. И он, конечно же, появился — беззаботный и загорелый, убийственно пахнущий потом, несмотря на французский лосьон, в новом блестящем костюме, с новой барсеткой и новым массивным перстнем на толстом волосатом мизинце. Видимо, старшие братья забыли запереть дома сейф, и Керим незамедлительно растратил энное количество денег. Ему очень хотелось произвести впечатление.

Но его появление прошло незамеченным, все работали. За исключением меня: я пытался практиковать тот самый «у-вэй».

Керим, нервно оглядываясь, начал краснеть лицом. Капитализм и уважение к капиталисту в его понимании выглядели по-другому.

— Сигарету! — закричал он не своим голосом.

От этого дикого полуживотного крика вздрогнули все, включая невинно убиенных ощипанных куриц. Анна Владимировна конвульсивным движением выключила транспортер. Замолчали и замерли бизнесмены возле окошка. Пространство наполнилось напряженной тишиной, как в цирке перед смертельным трюком.