Время, вперед! Культурная политика в СССР
Шрифт:
В соответствии с решением пленума ЦК ВКП(б) было подготовлено и 13 марта 1938 г. принято специальное постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей» [201] . Одновременно с массированным внедрением русского языка закрывались национальные школы, педучилища и институты, а также реорганизовывались учебные заведениях на территориях, включенных в 1939–1940 гг. в состав СССР [202] . Однако драгоценное время, необходимое для полноценной постановки преподавания русского языка в школах национальных республик и областей, было упущено, да и инерция советской политики «положительной дискриминации» нерусских народов оказалась необычайно велика, так что переломить ее не удалось даже «кремлевскому горцу» (как назвал Сталина Осип Мандельштам) [203] . В мае 1940 г., за год до начала войны, нарком обороны СССР маршал С. К. Тимошенко докладывал советскому руководству о результатах призыва в армию всех граждан призывного возраста – уроженцев Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии: «Часть новобранцев, прибывших в войска, оказались совершенно не владеющими русским языком и не понимающими русской разговорной речи, вследствие чего большое количество времени было потрачено командованием частей на усвояемость новобранцами разговорной русской речи и командного языка, что, безусловно, отражалось на боевой и политической подготовке частей армии» [204] . За политику «коренизации» в образовании, равно как и за затянувшуюся борьбу с «русским великодержавным шовинизмом», пришлось заплатить дорогую цену на полях сражений Великой Отечественной войны.
201
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 997. Л. 103–107. Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей» (13 марта 1938 г.). Цит.
202
ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. Кн. 2. С. 9.
203
Насколько далеко зашла инерция политики «коренизации» к концу 1930-х годов, свидетельствует тот факт, что даже эти, по существу, продиктованные исключительно инструментальными соображениями мероприятия властей по организации преподавания русского языка в нерусских школах встретили настороженное отношение со стороны старых партийных деятелей, для которых «борьба с великорусским шовинизмом» стала краеугольным камнем советской национальной политики. Сразу после прошедшего 7 марта 1938 г. совещания ЦК ВКП(б) супруга покойного вождя большевизма Н. К. Крупская пишет Сталину письмо, в котором выражает озабоченность тем, не приведет ли это нововведение к росту «великорусского шовинизма». После ритуальных фраз «Мы вводим обязательное обучение русскому языку во всем СССР. Это хорошо. Это поможет укреплению дружбы народов» Крупская переходит к главной теме своего письма. «Меня очень беспокоит, – пишет она, – какмы это обучение будем проводить. Мне сдается иногда, что начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм. Например, я считаю вредным введение преподавания письма и чтения на первом году обучения не только на материнском, но и на русском языке, считаю вредным введение единого букваря для всех народностей, букваря, переведенного с русского» (Н. К. Крупская – И. В. Сталину (7 марта 1938 г.) // Известия ЦК КПСС. 1989. №3. С. 179). Если вспомнить о том, что Эрнст Геллнер писал о значении унифицированного общенационального языка и культуры, транслируемых молодым поколениям с помощью неспециализированной и стандартизованной системы обучения, для современного индустриального общества, то станет явной не только антикварная озабоченность Крупской «великодержавным шовинизмом», но и очевидно «антимодернистский» характер ее замечаний (Геллнер Э.Нации и национализм / пер. с англ. М.: Прогресс, 1991. С. 72–76).
204
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 117. Д. 125. Л. 45. Докладная записка наркома обороны СССР С. К. Тимошенко секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову о призыве в армию уроженцев Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии, не владеющих русским языком (26 мая 1940 г.). Цит. по: ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. Кн. 2. С. 552.
Федор Синицын. Советская власть и буддийская культура (1925–1946)
После Октябрьской революции советская власть встала перед необходимостью построения не только новой политической системы, но и новой культуры – одного из важнейших инструментов государственной идеологии. Однако в ходе реализации «культурной реформы» в традиционно буддийскихрегионах страны – Бурятии и Калмыкии – власть столкнулась с трудностями особого рода. В этих республиках отсутствовали национальные учреждения культуры светского характера – культура и искусство здесь носили исключительно религиозный характер. Как признавался председатель СНК Бурят-Монгольской АССР М. Н. Ербанов, власть была поставлена перед фактом, что «вся жизнь в культурно-национальном отношении… концентрировалась вокруг дацанов [205] , масса ориентировалась на дацаны, ибо вся культурная сила, национальная интеллигенция, главным образом, выковывалась в стенах дацана» [206] .
205
Дацан – буддийский монастырь (у бурят). Калмыцкое название – «хурул», тувинское – «хуре».
206
Ербанов М. Н.Вопросы национально-культурного строительства Бурятии. Краткий очерк. Верхнеудинск: Бурмонгиз, 1926. С. 17.
Именно принятие буддизма в XVI–XVIII вв. явилось толчком для развития национальной культуры бурят и калмыков, а буддийские священнослужители стали их первыми просветителями. Авторитет ламы – не только как представителя религии, но и как учителя, культурного человека – в Бурятии и Калмыкии всегда был очень высок. Буддийские религиозные учреждения играли решающую социально-культурную роль в условиях кочевого уклада жизни. Являясь единственными оседлыми «населенными пунктами», они выполняли роль основного места социализации для разбросанных по степям кочевников, став «национальными центрами» [207] , где возникла, развилась и откуда распространялась народная культура. Фактически буддийские храмы и монастыри служили для местного населения единственным источником театрального (религиозные мистерии), музыкального (дацанские оркестры), изобразительного (иконы-танка) и всех остальных видов искусства. Кроме того, буддийские храмы и монастыри были единственными очагами науки и издательского дела. В частности, вплоть до второй половины 1920-х годов в Бурят-Монголии практически отсутствовали как периодические, так и непериодические издания на бурятском языке, за исключением буддийской религиозной литературы [208] .
207
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 567. Л. 280.
208
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 567. Л. 281.
Несмотря на агрессивную антирелигиозную пропаганду, буддийские храмы и монастыри сохраняли роль «народных центров» [209] вплоть до середины 1930-х годов. Буддийские праздники были «событием, выбивавшим степного жителя из надоедливой степной жизни», поэтому люди спешили на них «как на великое событие, собирались задолго до праздника, готовились» [210] . В частности, очень популярными были цамы – религиозные мистерии, которые обычно проходили под открытым небом перед храмами. Очевидцы отмечали, что эти празднества собирали много зрителей [211] . В 1928 г. празднование цама в Гусиноозерском дацане было заснято съемочной группой советского кинорежиссера В. И. Пудовкина и впоследствии вошло в качестве эпизода в фильм «Потомок Чингисхана». В июле и августе 1933 г. на цамах в Гусиноозерском и Иройском дацанах присутствовали участники экспедиции, организованной Центральным советом Союза воинствующих безбожников, Институтом философии Коммунистической академии и Институтом культуры Бурят-Монгольской АССР. Они отмечали, что уже в 4 часа утра в дацане было несколько десятков молящихся и значительное число зрителей. Участники экспедиции были впечатлены силой воздействия буддийского искусства на массы. По их мнению, «та энергия, с которой ими (ламами. – Ф. С.) организо[вы]вался цам, те проверенные многовековым опытом методы воздействия на массу, которые они при этом применяют» заслуживали «серьезного внимания» [212] .
209
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 590. Л. 75.
210
Кануков Х. Б.Будда-ламаизм и его последствия. Астрахань: Калмиздат, 1928. С. 81.
211
Барадин Б.Вопросы сценического искусства бурят-монголов // Жизнь Бурятии. 1924. №6. С. 77.
212
УрсыновичС. Цам (будд-ламаистский праздник заклинания духов) // Антирелигиозник. 1933. №6. С. 25–26, 30.
Итак, когда перед властью встала проблема создания новой бурятской и калмыцкой культуры («национальной по форме, социалистической по содержанию»), закономерно возник вопрос о том, можно ли для этого применить достижения культуры религиозной.
Советские исследователи в целом признавали ценность буддийской культуры. П. Дамбинов писал, что буддийское искусство «оригинально, колоритно… небычайно по своей яркости для европейского искусства» [213] . Б. Бадрино выявил, что «секрет силы и популярности дацанского искусства» заключался не только в его «технических достоинствах (музыка, ритмика и другие „орудия“ воздействия)», но и в «приспособлении к условиям
жизни и быта кочевников-скотоводов». Он подчеркивал, что «ламство живо откликается на „текущий момент“ (неурожай травы, падеж скота и т. д.), воплощая лучшие традиции шаманизма (бега, борьба, стрельба из лука), мобилизуя массу на коллективной основе». Бадрино высоко оценивал воздействие исполнения музыки ламским оркестром и «фантастических пантомимных танцев… актерами-профессионалами, где каждый актер имеет свои всю жизнь исполняемые роли», благодаря чему «достигает поразительной техники исполнения» [214] .213
Дамбинов П.О национально-художественном строительстве Бурятии // Бурятиеведение. 1929. №I–II (9-10). С. 191.
214
Батор-Бадрино.О путях развития бурятского национального театра // Жизнь Бурятии. 1930. №4. С. 86–87.
Многие ученые отдавали дань буддийской музыкальной культуре, которая, как они выявили, объединяла «в течение веков сложившуюся традицию и музыкальную письменность», «систему подготовки кадров», «методику владения техникой игры на отдельных инструментах» и «производство этих инструментов» [215] . Непосредственное отношение к буддийской музыкальной культуре имело исполнение молитвы, определенное как «завершенная, стоячая, вызубренная (но очевидно, совершенная) форма молитвенных текстов», которая «превратилась в религиозную оперу, с точной мелодией… оркестровыми номерами… учтенным аккомпанементом инструментов… сольным и хоровым речитативом». Отмечалось, что в буддийской культуре «отношение к музыке сознательное, и словопроизношение превращено в рационально обработанный акт» [216] .
215
Берлинский П.Строительство национальной музыкальной культуры в БМАССР // Советская Бурятия. 1933. №1.
С. 37.
216
Инкижинов В. И.Проблемы бурят-монгольского театра // Жизнь Бурятии. 1929. № 3–4. С. 51–52.
Некоторые государственные и общественные деятели, в частности сам председатель СНК Бурят-Монгольской АССР М. Н. Ербанов, считали необходимым «использование всего того, что имеется полезного в ламаизме, для развития национальной культуры» [217] с целью «сделать все богатство искусства дацанов достоянием широких масс» [218] . Дамбинов, высказывая в общем отрицательное отношение к буддизму, отмечал, что ламское искусство – это «куски ценностей, которые нужны и для нашего строительства». Он предлагал осуществить «специальное изучение и разработку вопросов дацанского искусства в целях использования, а также привлечение художников дацана… к общественно-полезному искусству» [219] . С. Боннар восхищался архитектурой, скульптурой и живописью дацанов, организацией зрелищ, отмечая, что советским театральным режиссерам «было бы чему поучиться у лам» [220] . Б. Бадрино указывал на то, что дацанский театр – это «поучительный урок для деятелей искусства». Он призывал «заставить» ламский окрестр «если это технически возможно, говорить нашим советским языком, революционными мотивами» [221] .
217
Ербанов М. Н.Указ. соч. С. 27–28.
218
Мункин Д.Национально-культурное строительство Бурятии на новом этапе (К пленуму Обкома ВКП(б)) // Вестник Института культуры Бурят-Монгольской АССР. 1931. № 1. С. 10.
219
Дамбинов П.Указ. соч. С. 190–191.
220
БоннарС. В Бурят-Монгольской республике // Безбожник у станка. 1928. №9. С. 16–17.
221
Батор-Бадрино.Указ. соч. С. 86–87.
В то же время другие ученые Института культуры из Бурят-Монгольской АССР предлагали «отстраненное» изучение ламского искусства, без цели его дальнейшего использования. В 1927 и 1929 гг. институт предпринял научные экспедиции по изучению дацанского изобразительного искусства. В 1929 г. руководством института были намечены сбор «музыкальных материалов путем нотной и фонографической записи… дацанских музыкальных мелодий», «подготовка к печати материалов экспедиционных работ 1927 и 1929 гг.», «разведочные поездки» с целью «изучения дацанского изобразительного искусства методами копирования и фотографирования» [222] . В принятом в 1930 г. пятилетнем плане работы института было отведено место изучению «дацанского изобразительного искусства», предложенному в двух вариантах: «Если… целью будет признано создание специального музея в результате отбора и регистрации всех художественных ценностей дацанов, – в течение трех лет силами одного-трех художников будет произведен беглый осмотр по возможности всех дацанов (с ежегодным охватом 8-10 дацанов)», «если же проект организации музея будет отложен… выбрать отдельные пункты работы, в которых, на основе имеющихся сведений, можно ожидать наличия интересного художественного материала». Институт культуры предлагал направить экспедицию в составе нескольких художников для ежегодной работы в одном-двух дацанах, «учитывая все заслуживающее внимания, копируя наиболее интересные образцы». Таким образом, предполагалось, что «в процессе работы будет создан набор экспонатов и проведено углубленное изучение материалов» [223] .
222
В Институте культуры // Жизнь Бурятии. 1929. №6. С. 88.
223
Пятилетний план научной деятельности Института культуры // Жизнь Бурятии. 1930. № 2–3. С. 115–116.
В итоге победила точка зрения, что буддийское искусство для Советского государства является чужеродным и даже более опасным, чем буддийская философия, так как, по мнению антирелигиозников, не через философию, а именно через искусство, «по преимуществу призванное поражать и устрашать», ламы осуществляли «свою одурманивающую роль» [224] . В частности, считалось, что дацанская музыкальная культура «была одним из значительных звеньев в общей системе отравления сознания трудящихся масс и угнетения их при помощи буддийского религиозного учения». Было выявлено, что «основная идея психологического воздействия через музыку» ламством «осуществляется двумя путями» – во-первых, «системой гипнотизирующих утомительных ритмов и интонаций притупить сознание и волю» и, во-вторых, «внешней пышностью оркестра, большой научностью и довольно значительным богатством тембровых красок поразить воображение… державшегося в невежестве степняка». Советские исследователи делали вывод, что «неискушенному сознанию… весь этот комплекс… наносил значительную „религиозную травму“» [225] .
224
Пятилетний план научной деятельности Института культуры // Жизнь Бурятии. 1930. № 2–3. С. 115–116.
225
Берлинский П.Указ. соч. С. 37.
Пропаганда говорила о «классовой сущности» ламского искусства, так как якобы «оно проводит в сознание населения идеи, угодные духовным феодалам, какими по существу являются дацаны» [226] . Отмечалось, что с помощью буддийской культуры «классовый враг трудящихся стремится удержать их под своим влиянием» [227] . Например, одной из целей организованного ламами «массового представления» на Сурхарбане [228] было объявлено то, что «кулачество и ламство всевозможными ухищрениями… стремится задержать приток бедняков-индивидуалов в товарищество» [229] .
226
Пятилетний план научной деятельности Института культуры. С. 115.
227
Антирелигиозник. 1933. №6. С. 30.
228
Бурятский народный праздник.
229
Брауэр Г. В.Массовое представление на Сурхарбане в Агинском аймаке в 1930 году // Вестник Института культуры Бурят-Монгольской АССР. 1931. № 6. С. 98.
Изучать дацанское искусство «как искусство религиозное» предписывалось лишь с целью улучшения борьбы с ним. Ставилась задача «развенчать» это искусство и путем его «преодоления» и «отчасти использования его приемов… построить новые художественные формы». Достигнуть «развенчания» предполагали «путем изучения и анализа дацанских художественных образов под углом… воздействия их на психику верующих с целью дальнейшего использования тех же факторов с иной установкой» – для ведения антирелигиозной пропаганды [230] .
230
Пятилетний план научной деятельности Института культуры. С. 115.