Время, вперед! Культурная политика в СССР
Шрифт:
Важной составляющей формирования дифференцированной системы исторической периодики стало изменение принципов организации и оценки ее работы. Ярким свидетельством нового понимания роли исторического журнала можно считать выступление на Всесоюзном совещании историков в 1962 г. одного из главных партийных кураторов исторической науки, секретаря ЦК КПСС академика Б. Н. Пономарева, указавшего на основополагающее значение этих изданий в координации научных исследований, в информационном обеспечении науки и создании пространства для научных дискуссий [268] . Вместе с тем в рамках новой системы деятельность каждого из журналов оценивалась уже не только с точки зрения политической благонадежности, но и с точки зрения функциональности. Как и в массовой печати той эпохи, место каждого издания стали описывать при помощи понятия «профиль издания» [269] . Особенно актуальным это стало для старых изданий, и в частности, для «Вопросов истории», которые оказались в кризисе после разгона панкратовской редакции. Обсуждение проблемы «профиля журнала» на заседании ученого совета, проходившее с участием известных историков М. В. Нечкиной, А. Л. Сидорова, В. М. Хвостова и др., демонстрирует попытки определить его задачи не только тематически (освещение «комплексных», «всемирно-исторических проблем», «элементы историографичности, проблемности, теории исторического процесса»), но и функционально («журнал журналов») [270] .
268
Пономарев Б. Н.Задачи исторической науки и подготовка научно-педагогических кадров в области истории // Вопросы истории. 1963. №1. С. 24–25.
269
О
270
Стенограмма заседания Ученого совета ИИ АН СССР от 28 апреля 1960 г. Архив РАН. Ф. 1577. Он. 2. Д. 451. Л. 74-102. Это нашло свое отражение в установочной публикации редколлегии. См.: О профиле и структуре журнала «Вопросы истории» // Вопросы истории. 1960. №8. С. 19–21. Пример того, как поиск профиля журнала может быть связан с осмыслением жанров исторических текстов, дает проведенное в том же 1960 г. обсуждение судьбы созданного еще до войны периодического издания «Исторические записки»: Стенограмма заседания Ученого совета ИИ АН СССР от 27 октября 1960 г. Архив РАН. Ф. 1577. Оп. 2. Д. 458. Л. 29.
Однако функциональность академических журналов была связана не только с определением их места в системе научной периодики, но и с их экономической эффективностью и способностью привлечь массовую аудиторию [271] . С организационной точки зрения движение навстречу читателю означало необходимость встраиваться в новую реформируемую систему книгораспространения, в которой тиражи в гораздо большей степени определялись при участии книготорговых организаций [272] . Знаковым явлением 1960-х годов, обсуждавшимся в том числе и на заседаниях редколлегий исторических журналов, стало интенсивное развитие научно-популярных изданий [273] . В 1960 г. руководство Академии наук обращается к редакциям журналов с требованием представить свои предложения о мерах по повышению эффективности работы журналов и улучшению системы их распространения. По мнению редакторов, этому препятствуют рамки системы академического книгоиздания, связанные как с высокой себестоимостью производства журналов и нежеланием РИСО увеличивать тиражи, так и с ограниченными возможностями системы распространения академических журналов [274] .
271
С точки зрения попытки придать научному знанию новый публичный статус показательно также и то, что параллельно с созданием академических журналов были закрыты многие «Труды», «Краткие сообщения и доклады», которые выпускались академическими институтами. См.: Алаторцева А. И.Историческая периодика…. С. 101–102. Некоторые из изданий были созданы буквально за два-три года до этого.
272
Богданов Н. Г., Вяземский Б. А.Справочник журналиста. Л.: Ленинград. изд-во, 1971. С. 128–129.
273
Наиболее ярким выражением этого процесса, как известно, стал журнал «Наука и жизнь», тираж которого на протяжении 1960-х годов увеличился более чем в 15 раз – с 206 тыс. до 3106 тыс. экземпляров.
274
Переписка с президиумом, РИСО и учреждениями АН СССР о работе журналов отделения. Архив РАН. Ф. 457. Оп. 1. Д. 330. Л. 22–43. Ср. также: Осипян Г. С.О работе издательства АН СССР по выпуску исторической литературы // Вопросы истории. 1960. № 6. С. 191–196. К этому периоду относится и реорганизация издательской базы Академии, завершившаяся созданием издательства «Наука». См. об этом: Комков Г. Д.Крупнейший центр научной печати // Вестник АН СССР. 1973. Т. 43. №6. С. 106; Васильев В. И.Становление и развитие издательского комплекса РАН (к 270-летию академического книгоиздания) // Вестник РАН. 1998. Т. 68. № 4. С. 349–358.
Поиски решения этой проблемы достаточно сильно повлияли как на форму журналов, которые начинают публиковать на обложке анонсы номеров, так и на их содержание, в котором увеличивается доля популярных жанров (очерки, мемуары, биографии и т. д.) и публикаций. Свидетельством этого может служить выдержка из анонса одного из номеров журнала «Новая и новейшая история»: «Наряду с историческими исследованиями „Новая и новейшая история“ публикует научно-популярные статьи, очерки, мемуары государственных и военных деятелей СССР и зарубежных стран. Особое внимание уделяется нерешенным проблемам истории Второй мировой войны, а также движению сопротивления против фашистских захватчиков. Среди авторов публикуемых материалов – видные военачальники, политические и общественные деятели, дипломаты. Многочисленные эпизоды, привлекающие остротой, драматичностью и невероятностью ситуаций лежат в основе работы A. M. Некрича „В лабиринтах тайной войны“ …Интерес читателя вызовет статья „Терроризм в политической жизни США (от убийства Линкольна до убийства Кеннеди)“ Очерки „Фавориты фортуны (к социологии авантюризма в XVIII в.)“ – яркий рассказ о нравах минувшей эпохи. В журнале введен раздел „Из зарубежной книги“. В нем читатель найдет отрывки из наиболее интересных работ иностранных историков» [275] .
275
По свидетельству В. Д. Вознесенского, одним из принципов академика А. Л. Нарочницкого, назначенного в 1962 г. главным редактором «Новой и новейшей истории» и круто изменившим работу журнала, был следующий: «В журнале должна быть кровь и женщины». Комментируя этот принцип, В. Д. Вознесенский отмечал: «Должно быть все популярно, все привлекательно. Это, так сказать, фигурально, конечно, кровь и женщины, но чтобы это все читателя привлекло. То есть исторические сюжеты, исторические какие-то исследовательские работы, но облеченные в литературную хорошую форму, которая привлекала бы внимание читателя, и он бы читал этот материал и, одновременно, приобщался к знанию истории. И с этого времени, с момента Нарочницкого, эта линия все время соблюдалась и при нем, и при следующем редакторе, Тихвинском, ныне академике, и при Севостьянове» (Интервью с В. Д. Вознесенским. 7.05.2010 – архив Б. Е. Степанова).
Сформировавшаяся на рубеже 1960-х годов система исторических журналов не претерпела сколько-нибудь принципиальных изменений вплоть до эпохи перестройки и осталась – как и в целом система советской периодики – весьма недифференцированной [276] . Парадокс произошедшей на рубеже 1950-1960-х годов модернизации заключался в том, что попытка сделать эти издания частью более дифференцированной и динамичной системы организации печати не сопровождалась развитием инфраструктуры изданий, созданием приложений, библиотечек бюллетеней и т. д. [277] Несмотря на интенсификацию и количественный рост академического научного сообщества и, соответственно, научной продукции, количество этих изданий, периодичность их выхода и объемы остались практически неизменными. Начиная с конца 1950-х годов в сообществе историков неоднократно возникали проекты создания популярного исторического журнала, однако до конца 1980-х годов ни один из них не был реализован [278] . При этом попытка соединить в исторических журналах функции не только профессиональных, но и популярных изданий довольно существенно повлияла на структуру этих изданий. В 1990-е годы во многом распалась сформированная в этих изданиях система мониторинга научной жизни, призванная координировать научные исследования. Между тем в воспроизводстве популярных рубрик можно увидеть инерцию реформы конца 1950-х – начала 1960-х годов, которая продолжала и отчасти продолжает действовать и в 1990-2000-е в ситуации резкого падения тиражей и утраты государственной поддержки изданий.
276
Гудков Л. Д., Дубин Б. В.Журнальная структура и социальные процессы // Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Литература как социальный институт. М.: Новое литературное обозрение, 1994. С. 288–352.
277
Хромов С. С.Идейно-воспитательные функции советской исторической науки // Вопросы истории. 1980. № 7.С. 18. По данным С. С. Хромова, серийно организованное популярное историческое книгоиздание исчерпывалось историко-революционными и военными сериями.
278
Так, в 1986 г. обсуждался конкретный проект организации такого издания при участии Отделения истории АН СССР и издательства «Молодая гвардия». См.: Павленко В. Н.Круглый стол: Каким быть научно-популярному журналу по истории? //
Вопросы истории. №12. С. 148–149. Основанием для проектируемого журнала должен был послужить опыт издания популярных сборников «История» и «Памятники отечества». Однако этот проект так и не был реализован. Более успешным, по-видимому, можно считать попытки организовать взаимодействие между научными и популярными изданиями, такими как «Огонек» и «Неделя». См.: Всесоюзное совещание историков. I. Пленарные заседания 18–19 декабря // Вопросы истории. 1963. № 2.С. 22. Показательна в этом смысле описываемая Ю. А. Поляковым история с публикацией мемуаров В. В. Шульгина. См.: Поляков Ю. А.Историческая наука: люди и проблемы. М.: РОССПЭН, 1999. С. 347–360. Как известно, дефициты изданий по гуманитарной тематике в некоторой степени компенсировались естественно-научными популярными изданиями, такими как «Наука и жизнь», «Химия и жизнь» и др.Роман Абрамов. Популяризация науки в СССР как элемент культурной политики [279]
Парадокс в отношениях науки и общества заключается в том, что наука, с одной стороны, всегда стремилась подчеркивать собственную идеологическую, институциональную, политическую автономию, а с другой – не просто реагировала на запросы общества, но активно обращалась за общественной поддержкой и вниманием, не пренебрегая данной формой легитимации. Активность ученых в диалоге с обществом базировалась не только на ожиданиях финансовой поддержки и обретении статусной позиции, но и на символическом подкреплении своей профессиональной деятельности. Эпоха Просвещения заложила идейные и практические основания популяризации науки, выведя эксперимент из тайных алхимических лабораторий на свет аристократических салонов, кунсткамер и рыночных площадей, сделав искусство эффектной демонстрации научных результатов необходимым навыком ученого. Увлечение просветителей масштабными проектами разнообразных энциклопедий опиралось на желание сделать систематизированные и верифицированные научные знания доступными для широкой аудитории. В XIX в. достижения науки стали по-настоящему видимыми, войдя в повседневную жизнь европейских обществ вместе с паровым двигателем, телеграфом, дагерротипами, что подогревало интерес к «науке», понимаемой широко – от почти любительского изобретательства до собственно научного поиска в академических лабораториях. Всемирные выставки стали витриной научно-технического прогресса, который, как тогда казалось, идет рука об руку с прогрессом социальным. На волне энтузиазма и веры в прогресс возникали многочисленные научные общества, учреждавшие научно-популярные журналы, проводившие циклы публичных лекций и послужившие связующим звеном между наукой и широкой аудиторией. Магия науки очаровывала так же сильно, как и религия, а семена просвещенческого антиклерикального настроя многих интеллектуалов дали обильные всходы в гражданских верованиях нового типа – от позитивизма до фундаменталистского материализма. В России, как и в других европейских странах, любовь к науке, выразившаяся в организации разнообразных просветительских обществ, нередко замещала другие формы гражданской и политической активности [280] .
279
Статья подготовлена в рамках коллективного исследовательского проекта «Popular Science: к социологическому пониманию пограничных состояний научного знания» №12-05-0016, поддержанного Научным фондом НИУ ВШЭ и реализуемого Научно-учебной группой исследований науки и профессий .
280
См.: Bradley J.Voluntary Associations in Tsarist Russia: Science, Patriotism and Civil Society. Harvard, 2009; Бредли Дж.Общественные организации и развитие гражданского общества в дореволюционной России // Общественные науки и современность. 1994. № 5. С. 77–89.
Появление советской индустрии популяризации науки было предопределено как предшествующим эффектом, который произвели «чудеса науки» на широкую публику, так и упрощенной версией марксизма, материализм которого из философской доктрины превратился в доктрину идеологическую. Кроме того, народническое движение пореформенной России в совокупности со специфическим сознанием русской интеллигенции сформировало собственные практики популяризации научных знаний для широкой аудитории посредством народных школ, библиотек, курсов, публичных лекций и т. п. [281] Вместе с ростом грамотности во второй половине XIX в. активизировалась издательская деятельность в этой сфере: специальные книжные серии и журналы для семейного чтения обогащали читателей географическими, техническими, естественно-научными знаниями. Например, первая версия знаменитого научно-популярного журнала «Наука и жизнь» была выпущена в 1890 г.
281
Отметим, что реформистские идеи, основанные на просвещении, стали основой возникновения концепции life-long education(непрерывного образования) в Великобритании.
Таким образом, популяризация научно-технических знаний в СССР была всеохватывающим массовым феноменом, вплетенным в культурную политику, идеологическую работу и систему профессиональной ориентации. Обращение к социальной истории популяризации науки в СССР позволяет лучше понять суть идеологического проекта советского государства, который может служить одним из примеров попытки буквалистской реализации идей эпохи Просвещения, прошедших перековку в марксистских, позитивистских, народнических интеллектуальных течениях XIX в.
Прежде всего можно обозначить несколько функций распространения научно-популярных знаний в советский период. Во-первых, это замещение религиозного мировоззрения упрощенной версией научного, материалистического мировоззрения. Религиозная картина мира уже в XIX в. перестала быть довлеющей в образованной среде, хотя и оставалась доминирующей на массовом уровне. Революция 1917 г. предполагала не только глубокое переустройство политического, социального и экономического уклада российской жизни, но в первую очередь создание «нового человека», наделенного сознанием и мировоззрением нового типа. Обеспечить создание такого человека были призваны радикальный атеизм и материализм, подпитываемые показательными научными фактами. Распространение научной информации среди широких масс стало необходимым инструментом строительства «нового человека», освобожденного от религиозных предрассудков, хотя и наделенного новой формой верований – абсолютной верой в науку.
Во-вторых, индустриализация и нужды армии требовали технически подготовленной и образованной рабочей силы, готовой принять технократическую идеологию, в которой современные наука и техника становились необходимым условием построения коммунизма. Поэтому распространение научно-технических знаний отвечало прагматическим интересам государства, и соответствующая система пронизывала всю страну, охватывая все возрастные категории, хотя акцент делался на школьников, молодежь и трудоспособное население.
Попробуем вкратце охарактеризовать некоторые ключевые этапы интегрирования популяризации науки в культурную политику СССР. Первые шаги были предприняты сразу после революции, когда в 1919 г. в Госиздате организовали научно-популярный отдел, занимавшийся выпуском просветительских брошюр для разных читательских аудиторий: «Начатки науки», «Наука для всех», «Книжная полка рабочего», «Природа вокруг нас» и др. Все 1920-е годы прошли под знаком ликвидации безграмотности, становления начального и среднего образования, атеистической пропаганды, где популяризация научно-технических знаний играла существенную роль. Тогда были созданы журналы «Знание – сила» (1926), «Юный натуралист» (1928), которые изначально ориентировались на подростков и молодую аудиторию. Многочисленные технические общества и клубы, включая Осоавиахим, а также пионерская и комсомольская организации стали важными площадками распространения технических знаний и материалистического мировоззрения.
Новый этап формирования системы распространения научно-популярных знаний наступил вместе с разгромом «старой» Академии наук в 1929–1930 гг., когда в состав Академии вошла группа «академиков-коммунистов», в числе которых был известный теоретик марксизма Н. И. Бухарин. Именно он активизировал деятельность Академии наук по распространению научных знаний и популяризации истории науки и техники [282] . Бухарин призвал к демократизации знания [283] , что было воплощено в создании новых научно-популярных изданий и в организации Института науки и техники, который был призван заниматься систематическим обобщением и изучением научной, промышленной и технической истории страны. При участии Бухарина инициировано издание серии классических работ по естествознанию, которая открылась публикацией труда Ч. Дарвина «Происхождение видов» в переводе К. А. Тимирязева (под ред. Н. И. Вавилова). С 1933 г. начал издаваться журнал «Техника молодежи», в концепции которого были реализованы идеи Бухарина о тесной связи распространения научно-технических знаний среди молодежи с ростом эффективности промышленности. И хотя вместе с опалой, а затем и гибелью Бухарина в 1938 г. многие его начинания были прекращены, популяризация науки стала неотъемлемой частью деятельности Академии наук.
282
Подробнее см.: Есаков В. Д.Бухарин Н. И. и Академия наук // Природа. 1988. № 9. С. 80–96.
283
Всесоюзная конференция по планированию научно-исследовательской работы. 6-11 апреля 1931 г. Стенографический отчет. М.; Л., 1931. С. 60–61.