Время золотое

– А помнишь, Петя, как под Первомайской ты меня по снегу тащил?

– Такое, Сема, забыть невозможно.

– Ну, бывай.

Две машины разлетелись, исчезая среди снега, рокота, туманных огней.

ГЛАВА 19

Градобоев держал в руках свежий номер «Нью-Йорк тайме», наслаждаясь особым шелестом просторных страниц, неповторимым запахом, который исходил от серебряно-черных полос. Так пахла заморская цивилизация Америки с ее небоскребами, подводными лодками, прическами рыжих плясуний, танцующих в мюзикле на Бродвее.

В газете была помещена статья московского корреспондента Джефри Стикса, где тот рассказывал о ходе президентской гонки и о возможном победителе на выборах Градобоеве. Преподносился образ сильного прогрессивного человека, русского патриота, приверженца европейских ценностей, умеренного критика американской политики, который тем не менее признает главенство Америки в однополярном мире. Статья включала в себя несколько психоаналитических характеристик, таких как тайное влечение к католическим символам и глубинное соотнесение себя с символами Древнего Вавилона. Эти пикантные домыслы Джефри Стикс почерпнул из желтых газет, которым Градобоев давал интервью, дурачась и фантазируя.

Статья была стратегически важной для Градобоева, делала его фигурой международного уровня, придавала мировую известность. Это была аттестация, пропускавшая его на следующий этаж политической карьеры, говорившая о поддержке его персоны со стороны влиятельных американских кругов.

Градобоев еще и еще раз перечитывал статью, торжествовал, подносил к лицу шелестящие страницы. Вдыхал горьковатый запах миндаля, легированной стали и женских волос, запах заморской цивилизации, приславшей ему свою весть.

На столе лежал белоснежный конверт с золотым американским орлом. В конверте находилось сообщение, гласившее, что посол Соединенных Штатов в Москве Марк Кромли имеет честь пригласить господина Градобоева отобедать в резиденции посла в Спас-Хаус.

Особняк посла, желто-белый, с голубоватыми тенями, среди ослепительного солнца и снега, казался барской усадьбой, во дворе которой вот-вот загремят бубенцы и покажется тройка, запряженная в санный возок. Золотая солома, аляповатые цветы на возке, пар из лошадиных ноздрей, и на крыльце появляется барин в тяжелой собольей шубе. Так мимолетно подумал Градобоев, проходя мимо морского пехотинца с фиолетовым толстогубым лицом. Тот оглядел его отчужденно и холодно, блеснув из-под берета огромными белками.

В прихожей его встретил сухощавый господин с рыжеватой бородкой и зелеными рысьими глазами.

– Майкл Грэм, второй секретарь посольства, – представился он, остро вонзая в Градобоева свой пронзительный взгляд, словно просвечивал его рыжими окулярами приборов. Градобоев с неприязнью подумал, что где-то в соседней комнате на экране отобразился его скелет. – Прошу вас, господин посол сейчас выйдет. – И провел Градобоева в комнату, где был накрыт стол и сквозь шторы лился чудесный свет серебряного зимнего солнца.

Посол Марк Кромли появился внезапно, словно вкатился в комнату, маленький, круглый, лысенький, с пухлыми щечками, с остатками белесых волос, сквозь которые просвечивал розовый веснушчатый череп. Радостно улыбался Градобоеву, сунул маленькую руку с полной ладошкой, которую позволял мять, не отвечая на рукопожатие.

– Мороз и солнце, день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный! Пора, красавица, проснись! – Он взмахнул рукой, приглашая любоваться солнечным сиянием за окнами. Перенес этот восторженный взмах в направлении стола с белой скатертью, сверкающим стеклом и фарфором. – Прошу, господин Градобоев. Спасибо, что откликнулись на мое приглашение.

Его русский язык был безукоризнен, чувствовалось лишь легкое напряжение в произнесении некоторых слов и радость, оттого что это произнесение удавалось.

Они уселись за стол, Градобоев и посол визави, а Майкл Грэм рядом с послом, чуть в стороне.

– «Зима, крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь. Его лошадка, снег почуя, плетется рысью как-нибудь». – Посол продолжал щеголять знанием русской поэзии. Гостеприимно улыбался. Очаровывал Градобоева непринужденной манерой, веселостью, любовью к Пушкину, к России, к зимнему московскому солнцу.

Градобоев очаровывался, кивал, восхищаясь послом-русофилом. Вдруг почувствовал, что в глубине этого пухлого тела, среди обворожительных улыбок, смеющихся глаз, притаилась крохотная дробинка, чудовищно твердая и тяжелая, несущая в себе сокрушительную силу удара. Это открытие заставило его содрогнуться, и он поспешил унять невольную дрожь. Видел, как исследуют его рыжие глаза Майкла Грэма, улавливая малейшие колебания его чувств.

– Вы прекрасно знаете русскую поэзию, – произнес Градобоев комплиментарно. – Я слышал, у вас есть работа по русскому Серебряному веку. Россия для вас – не чужая страна. – Произнес и спохватился – как бы исследующий его Майкл Грэм не усмотрел в его словах тонкой язвительности, скрытого антиамериканизма, неприязни к послу, орудующему в России как у себя дома.

– Прошлым летом я совершил путешествие по северным русским озерам. Я наконец увидел Кижи. Незабываемое впечатление! Как будто на острове стоят ракеты, вот-вот взмоют в небо.

– Кое-кто из наших либеральных политиков хотел бы, чтобы у России остались только деревянные ракеты.

– Да, но ведь, кажется, это вы утверждали, что если бы Россия отказалась от своих ядерных ракет, то отношения между нашими странами резко улучшились? Как будто вы говорили об этом в своем интервью?

– Нет, – ответил Градобоев. – Я излагал точку зрения некоторых наших либералов, и я эту точку зрения не разделяю.

– Согласен с вами. Россия слишком большая страна, и она должна сама себя защищать, не полагаясь на чужие ракеты. Великие народы должны себя защищать.

Градобоев был доволен собой. Он не перечил послу, но и не подыгрывал ему. Оставался патриотом, самостоятельным политиком, не скрывая своих суждений. Не обнаруживал того унизительного низкопоклонства, которым грешили некоторые мелкотравчатые либералы.

Они обедали. Служитель бесшумно менял тарелки, подливал в бокалы вино. Майкл Грэм молча слушал, наводя на Градобоева свои рыже-зеленые глаза, и тому казалось, что его голову поместили в невидимый томограф, нарезают тонкие пластины мозга. Процеживают, просматривают, исследуя все оттенки мыслей.

– А как вы считаете, что заставляет людей выходить на улицы? Ведь это, кажется, вполне обеспеченные люди. Работают в банках, корпорациях. Их нельзя назвать обездоленными. – Посол отправлял в рот ломтик бифштекса, самозабвенно его пережевывая. Казалось, что заданный вопрос интересует его меньше, чем вкус мяса.

– Не хлебом единым жив человек, – ответил Градобоев. – В России выросло поколение, для которого чувство собственного достоинства важнее материального достатка.

– Да? – Посол сделал вид, что изумлен услышанным. Выпил вино, покачивая головой, одобряя то ли ответ, то ли вкус мяса.