Время зверинца

И в таком варианте прозвище пристало ко мне намертво.

Известно старое писательское правило: давая имена главным героям, постарайся, чтобы они как-то цепляли глаз читателя. Есть, конечно, и такие романисты, кто не мудрствует лукаво, наводняя свои книги Биллами и Мэри, но я не из их числа. Наша жизнь и без того слишком банальна, чтобы добавлять к ней еще и литературные банальности. Но и перегибать палку со всякими Тайронами Слотропами [49] тоже не стоит. Имя Гидеон не было из ряда вон выходящим, но в то же время оно цепляло глаз. Эрудированные рецензенты наверняка припомнят библейского Гедеона, одолевшего неисчислимые полчища мадианитян; его имя переводится с иврита как «сокрушитель деревьев».

49

Тайрон Слотроп — герой романа Томаса Пинчона «Радуга тяготения» (1973) с говорящей фамилией (Slothrop), которая характеризует его как лодыря и канительщика. В переводе А. Грызуновой и М. Немцова (М.: Эксмо, 2012) — Эния Ленитроп.

В моей версии это будет «нарушитель приличий». Вообще-то, я всегда выбирал имена по их звучанию, а не значению, нередко лишь задним числом узнавая из рецензий о «подспудном смысле, вложенном автором в имя данного персонажа». Опять же задним числом разубеждать рецензентов было глупо. Имя Гидеон устраивало меня эстетически, а также потому, что я мог сократить его до Гида, от которого уже рукой подать до «гада» — мелкого сексуально озабоченного гаденыша, норовящего завлечь собственную тещу в гиблую трясину греховных утех.

Гадость — гибель — Гиддинг.

«Литтл-Гиддинг» — кто-нибудь в TLS [50] не преминет вспомнить последний из «Четырех квартетов» Элиота. [51] «Судя по имени главного героя, Гай Эйблман наконец-то приблизился к пониманию того, что Элиот называл „корчами смеха / там, где никто давно уж не смеется“». [52]

«Наконец-то приблизился к пониманию», вот как?

От LRB [53] я по тому же случаю вполне мог ожидать иронической отсылки к малахольным героям Генри Джеймса, все ждущим, когда же по-настоящему начнется их жизнь, когда же в дебрях их души проснется дикий зверь и выпрыгнет на простор, готовый наносить удары, рвать глотки и сеять ужас вокруг себя…

50

The Times Literary Supplement (сокр. TLS) — британский литературно-критический еженедельник.

51

Литтл-Гиддинг — местечко в Центральной Англии, во время гражданской войны 1641–1649 гг. бывшее оплотом англиканства и роялизма. Т. С. Элиот дал название «Литтл-Гиддинг» своей поэме из цикла «Четыре квартета» (1936–1942).

52

Элиот Т. С. Литтл-Гиддинг (1942). Пер. С. Степанова.

53

The London Review of Books (сокр. LRB) — британский литературно-публицистический журнал, выходящий раз в две недели.

Надо же, сколько литературных ассоциаций может возникнуть — и всего-то из-за имени, выбранного по созвучию с прозвищем, которым наградила меня Ванесса.

Итак, Гид — или сделать его Малышом Гиддингом?..

Итак, Малыш Гиддинг — а может, Мелкий Гид? — будет, как и я в свое время, заведовать бутиком «Вильгельмина» в Уилмслоу. Разумеется, название придется изменить, ведь я всего лишь одалживаю Гиду свое прошлое. Но пока что, в процессе создания романа, мы с ним будем неразрывны, заведуя магазином женской одежды при содействии парочки стильных, но не блещущих интеллектом девиц, в то время как наши родители путешествуют по белу свету на доходы от семейного предприятия, попутно прикидывая, что с ним делать дальше: то ли сбыть с рук за хорошую цену, то ли снова взять управление в свои руки, то ли оставить его в руках ближайшего наследника (в моем случае — неблагодарного старшего сына, мусолящего книги Генри Миллера, пока их младший отпрыск завершает обучение). Мелкий Гид будет не столь безнадежен, с точки зрения своих предков, лишь изредка тешась мыслями об эстраде, но ничем не выдавая наличие у него каких-либо артистических дарований.

Сама по себе «Вильгельмина» в моем романе — как и в моих воспоминаниях — представала процветающим элитарным бутиком с товарами от Рифата Озбека, Тьерри Мюглера, Джона Гальяно, Жан-Поля Готье, «Дольче и Габбана» и других знаменитых модельеров. Правда, в отличие от реальной «Вильгельмины», ее книжный вариант не претендовал на региональный охват и в основном обслуживал богатых уилмслоуских дамочек, не желавших мучиться с парковкой своих «ламборгини» на центральных улицах Манчестера, Ливерпуля или Честера. Приобщившись к этому бизнесу двумя десятилетиями позднее — уловка автора, пытающегося замести автобиографические следы, — Мелкий Гид особо выделял из своей клиентуры жен профессиональных футболистов. Но даже клиентки, не имевшие ничего общего с женами футболистов перед посещением его бутика, выглядели точь-в-точь как жены футболистов, выходя оттуда. И все они безоговорочно доверяли вкусу Мелкого Гида, всецело отдавая себя в его руки. «Милый Гид» — так они его называли. Душка Гид. Лапочка Гид. Наряду с ценными советами им доставалась и толика той звездной пыли, что оседала на Гиде вследствие частых визитов (поначалу с родителями, затем самостоятельно) в Париж и Милан, где он общался с известными кутюрье и топ-моделями. Так что «Вильгельмину» стоило посетить хотя бы ради того, чтобы через посредство Мелкого Гида соприкоснуться с феерической атмосферой «больших показов» европейских коллекций.

Все это я знал по собственному опыту, пусть и недолгому. Милый Гай, Лапочка Гай. Сердце мое не лежало к этой работе, но я был по-модному худощав и элегантен, любил общество красивых женщин и умел подстраиваться под их вкусы. Правда, среди моих клиенток не попадались жены футболистов, но в то время они и не шиковали так, как впоследствии. Различия между мной и моим героем заключались не только во времени действия, но и в классе. Моя «Вильгельмина» была заведением подчеркнуто аристократическим, а при Мелком Гиде тон уже задавала эпатажная вульгарность. Что до дизайнерских лейблов, поездок в Милан и Париж, встреч с кутюрье и моделями — всем этим довелось насладиться и мне, хотя и на особый, генри-миллеровский лад (то есть я предпочел бы видеть эти дома моды обыкновенными публичными домами, с профессионалками, берущими по тридцать фунтов за час работы в постели, благо проституция смыкается с литературой не в пример ближе, чем высокая мода). В ту пору Уилмслоу посещали модницы со всей округи, включая половину Ланкашира, половину Стаффордшира и весь Чешир. Среди них оказалась и Ванесса, некогда сама помышлявшая о карьере модели (как и о многих других карьерах); причем она легко могла бы воплотить эти помыслы в жизнь, если бы не зациклилась на литературных амбициях, каковые принесли — и продолжают приносить поныне, и обещают приносить в дальнейшем — столько вреда нам обоим. И еще среди них оказалась ее мама, Поппи, которая однажды действительно работала моделью или чем-то вроде того и состояла в знакомстве — правда, не очень близком — с моей мамой, Вильгельминой.

Что касается Вильгельмины и моего отца, то они, оставив бизнес, тем не менее оставались в нем. Много раз они, попрощавшись, уплывали к далеким берегам и столько же раз приплывали обратно — отчасти чтобы проверить, не угробил ли я дело в их отсутствие, а отчасти потому, что им просто недоставало всей этой суеты, поездок в Париж, модных вечеринок в Лондоне, хлопков шампанского в Честере…

Родители Мелкого Гида будут в меньшей степени тревожиться за своего сына, поскольку я наделю его чувством стиля и деловой хваткой, далеко превосходящими мои собственные. И потом, он будет любить свою работу. Ведь есть же люди, которые на самом деле получают удовольствие от процесса обслуживания клиентов, оформления заказов, ведения счетов и тому подобных вещей. Мой брат Джеффри — Душка Джеффри — был именно таким человеком. Счастливо мурлыча себе под нос, он гонял на спортивном «БМВ»-купе по чеширским дорогам, и белоснежные манжеты его сорочки выглядывали из рукавов пиджака от «Гуччи». Он даже во сне видел одежду. Здесь нет преувеличения — помню, как он взахлеб описывал прекрасные наряды, увиденные во сне накануне. «А что ты видишь в кошмарных снах?» — спросил я. «Плохую одежду», — сказал он.

Когда мы беседовали с ним в последний раз, Джеффри находился на пороге своего теледебюта. Речь шла о цикле передач на манер Эзоповой басни про двух мышей, городскую и деревенскую; там планировалось показать владельцев двух модных магазинов — в Манчестере и Уилмслоу соответственно — и различия в запросах их клиентуры. Я не представлял себе, как можно сделать интересное телешоу на таком скудном материале, но что я знал о телевидении? В конце концов, если шоу провалится, не велика беда, полагал Милый Джеффри, относясь к возможности провала с завидным спокойствием.

Я решил, что в Мелком Гиде будет кое-что от Джеффри — как во внешности, так и в отношении к своему делу. Мелкий Гид не будет витать в облаках. Он будет внимательно слушать, что ему говорят, и отвечать на вопросы без промедления. И он не будет поддаваться гипнозу случайно увиденных слов — на лейблах, на боку проезжающего за окном автобуса, в газете, оставленной кем-то на стуле, — при этом забывая о клиентке в примерочной, ждущей, когда он принесет ей наряд другого размера. Одним словом, он не будет писателем. Это счастливое обстоятельство, в свою очередь, давало моей истории шанс на хеппи-энд (невзирая на рекомендации Фрэнсиса), если только не случится чего-нибудь ужасного по линии траха Мелкого Гида с собственной тещей — а сейчас, на начальном этапе работы над книгой, я не мог гарантировать, что этого не случится.

13. НУТРО

Если творческий порыв застает вас врасплох, он может стать настоящим проклятием; но если он не застает вас врасплох, это не творческий порыв. Не верьте людям, утверждающим, будто они открыли в себе литературный талант уже в зрелом возрасте. Они либо перевирают хронологию, либо никакого таланта у них нет и не было. Позыв к сочинительству обусловлен подсознательным стремлением что-то изменить в своем детстве. Нет, не фальсифицировать прошлое, но сделать так, чтобы окружающий мир не был таким дерьмовым, каким он виделся тебе в ту пору. Покажите мне счастливого ребенка, и я смогу вообразить его будущее в качестве спортсмена, политика, торговца модной одеждой — но не в качестве писателя. Романы рождаются из невзгод и унижений — и чем больше их было, тем лучше для романа, сам факт написания которого означает, что ты эти невзгоды худо-бедно преодолел.

И я с юных лет старался поднять планку на максимальную высоту. Я хотел улучшить этот мир — если не в реальности, то хотя бы в книгах.

Слово «улучшить» здесь не подразумевает «сделать более приятным и благополучным». Это был все тот же циничный и грубый мир, который так пугал нас в тихом Уилмслоу. По крайней мере, он пугал меня. И мне казалось, что, только став таким же циничным и грубым, я смогу стать хозяином своей жизни.

И своей смерти.

У себя в спальне я оклеил стену фотографиями авторов, с умевших вырваться за границы приличий, навязанных нам ханжеским обществом: Жан-Поль Сартр, Уильям С. Берроуз, Генри Миллер, Леонард Коэн, Брендан Биэн, Дилан Томас, Норман Мейлер… В каждом из них горел свой особый, бесовский и бунтарский огонь; каждый из них страдал, как и я, с той поправкой, что я был всего лишь сопливым юнцом.