Время зверинца

Так были они любовниками или нет?

Ненужный и неуместный вопрос. Я понимал ее чувства. Ей казалось, что она в свое время подвела Мертона. «С меня хватит, Маргарет», — сказал он в тот день, а она не уловила в полной мере смысл этой фразы, не поняла всю глубину отчаяния, в которое ввергли его набирающие силу ненавистники мужской прозы и печатного слова. И сейчас она старалась не повторить ту же ошибку со мной. «С меня хватит, Маргарет», — сказал я, и она молча обняла меня так крепко, как только смогла.

35. ЗАПОЗДАЛЫЙ АПОКАЛИПСИС

Новая книга, новый издатель.

Весь мир передо мной — так я, кажется, написал? Увы, оптимизм в нашей работе — явление недолговечное. Новая книга и новый издатель — это было прекрасно, но что, если работа над книгой займет больше времени, чем я рассчитывал, и что, если на момент ее завершения уже не останется издателей, готовых ее издать?

Нужно было срочно поговорить с Фрэнсисом. День был теплый, и я пешком двинулся от издательства к его офису, по пути завернул в кафе, взял не очень-то мне нужную чашку капучино и уселся за столик снаружи, чтобы позвонить — Фрэнсис не любил визиты без предупреждения. Но его рабочий номер был все время занят. Или он просто снял трубку с аппарата, чтобы его не тревожили звонки. За этими попытками дозвониться я не сразу заметил «Эрнеста Хемингуэя», который сидел через два столика от меня и, как всегда, делал записи в блокноте. Сквозь дыру в паховой области его брюк наружу высунулось давно не мытое яичко. Оно лежало на краешке стула, как некий экзотический фрукт, свалившийся туда с тарелки.

«Грибной король» Антонио Карлуччи [90] уже несколько лет как продал свою сеть недорогих итальянских ресторанчиков (откуда я это знаю? Да потому что кулинары, в отличие от писателей, пользуются в нашем мире любовью и известностью), однако с той поры они еще не настолько деградировали, чтобы стать прибежищем для нищих и бродяг. Работники данного заведения имели полное право прогнать псевдо-Хемингуэя. Он не заказал ничего из еды или питья, а его вид отпугивал потенциальных посетителей. Я и сам не захотел бы есть спагетти или суп с фрикадельками за соседним с ним столиком. Однако он преспокойно сидел здесь, как живой упрек всем малодушным писателям, и торопливо заполнял страницы своего репортерского блокнота, словно боясь, что вот-вот истечет отпущенное ему время.

90

Антонио Карлуччи (р. 1937) — британский кулинар и ресторатор итальянского происхождения, начинавший свою карьеру как сборщик грибов в лесах Пьемонта и позднее часто включавший грибы в рецепты своих фирменных блюд.

Может, он невидим для всех, кроме меня? Может, это «призрак серьезного писательства» — все, что осталось от нашей литературы? Может, это Эрнест Хемингуэй собственной персоной, восставший из мертвых, дабы воззвать к совести современных читателей, которые его даже не замечают?

Я сидел слишком далеко, чтобы разглядеть, что он пишет. И я не мог спросить его напрямик: «Как продвигается работа над романом? Ваши фразы, похоже, стали длиннее прежнего?»

Я попытался уловить его взгляд. Пусть он поймет, что я его вижу и мысленно ему аплодирую.

Однако он не снисходил до личных контактов. Люди его не интересовали. Окружающий мир его не интересовал. Он был весь поглощен творческим процессом.

Со скоростью света он выбрасывал из себя текст, периодически опуская свободную от писания руку и перекатывая между пальцев свое немытое яичко — будто перебирал четки.

Я снова набрал номер Фрэнсиса и на сей раз услышал голос автоответчика.

— Фрэнсис, возьми трубку, — сказал я после сигнала. — Мне очень нужно с тобой поговорить. Я только что порвал со «Сциллой и Харибдой». Я здесь рядом, через дорогу. Если выглянешь из окна, ты меня увидишь. Возьми трубку, или я иду к тебе без приглашения.

Если ты являешься писателем и живешь в эпоху вымирания слов, тебе до зарезу нужен счастливый случай. Мне такой случай подвернулся в лице Кейт и Кена Куэрри, владельцев недавно образованного, но уже набравшего вес издательства «Трущоба», которое специализировалось на выпуске дебютных романов никому не известных авторов. Супруги Куэрри рассудили так: если платить хотя бы скромные гонорары молодым начинающим писателям за их дебютные книги, это послужит стимулом для покупки данных книг теми читателями, которые также метят в писатели, а это немаленький контингент. Что и как писали дебютанты, не имело значения — издательство извлекало их из небытия, давало им аванс и уже тем обеспечивало спрос на свою продукцию. Появление на книжном рынке множества дебютных романов вызывало раздражение у маститых авторов, чьи дебюты остались далеко в прошлом; однако мы утешались недолговечностью успеха этих дебютантов. Их жизнь в литературе напоминала судьбу самца Latrodectus mactans, то бишь «черной вдовы»: разок отымел паучиху, и все, тебе конец.

Я же все еще ковылял по этой литературной жизни, строя планы на новую книгу. А Куэрри меж тем фаталистически расставались с очередным протеже и переходили к следующему.

Мы были знакомы, но не близко — я учился в том же университете, что и Кен Куэрри (застрявший в паре шагов от баронетского титула), а потом периодически встречал его с супругой на разных литературных мероприятиях. Кейт Куэрри даже выступила с речью на одной из моих презентаций, похвалив меня как писателя, который «учится по мере движения вперед». Я понял это так, что мне еще учиться и учиться. Но она хотя бы признавала факт моего существования. Посему, когда я увидел эту парочку покидающей офисное здание — наверняка были у Фрэнсиса, который вместо хождения по издателям предпочитал заманивать их к себе изысканным подбором фуршетных блюд и элитных сортов солодового виски, — у меня не было причин не помахать им рукой, приглашая составить мне компанию за столиком. После визита к Фрэнсису чашечка кофе им не повредила бы.

Завязался обычный литераторский разговор — кто нынче на подъеме, кто на спаде, кого из авторов Фрэнсиса они печатают (имена оказались мне незнакомыми), как идут дела в сфере дебютных романов и напоследок как идут дела у меня.

— Ты ведь в «Сцилле»? — уточнила Кейт Куэрри, откидывая с глаза прядь волос.

Я упомянул «глаз» в единственном числе намеренно. Дело в том, что глаз у нее был один, но работал он за троих: в считаные секунды оглядел сидящих за столиками, затем впился в меня и даже сделал попытку заглянуть мне в самую душу.

— Да, — сказал я, — такова кара за грехи мои.

Кен Куэрри понял мой намек с ходу:

— Сэнди Фербер?

Я кивнул, вложив в это движение добавочный смысл: «Но теперь с этим покончено».

Кейт Куэрри содрогнулась: Сэнди Фербер — брр!

В идеальном мире Куэрри сразу же вцепились бы в освободившегося автора хотя бы из желания насолить Флоре. «Гай Эйблман! Какая удача, что мы встретились с ним в тот самый день, когда он решил порвать со своим прежним издательством!» Но если супругов Куэрри и посетили подобные мысли, они оставили их при себе.

Когда-то они были школьными учителями (по крайней мере, Кейт Куэрри точно была учительницей, тогда как о ее муже, без-двух-шагов-баронете, таких точных сведений не имелось), а в издательский бизнес пришли после того, как составили и напечатали за свой счет антологию детских сочинений. Ничего общего со слюнявым «Двойным Апортом». Дети, которыми занимались Куэрри, в своем мире не видели породистых собак — им чаще доводилось видеть собачатину в своем рагу. Наркотики, насилие, уличные банды, секс на школьном дворе — таков был их личный опыт, и Куэрри попросили их об этом написать. Пишите о том, что знаете, дети.

Кен Куэрри был в кожаной куртке от Ральфа Лорена поверх майки с изображением какой-то рэперской физиономии. Кейт Куэрри, которая всегда казалась мне готовой рассыпаться на части, была — вероятно, во избежание этого — плотно упакована в джемпер и застегнутый на все пуговицы коричневый кардиган. Как она умудрялась декольтироваться при таком обилии вязаной одежды, для меня оставалось загадкой, но куда бы я ни смотрел, взгляд невольно смещался на ее узкие, вытянутые, молочно-белые груди. Интересно, как реагировал на это зрелище Фрэнсис, известный своим пристрастием к сиськам. Или он старался смотреть ей в глаз?