Всадники Апокалипсиса. 1 часть

– Господин Морт… - тихо произнесла девушка, привлекая к себе внимание. Однако Эдвард будто не заметил тонкого, срывающегося голоса несчастной. Она повторила свою попытку, но вновь наткнулась на глухую стену. – Мне приснился ужасный сон. Господи, самый страшный грех… все было настолько правдоподобно…

Морт резко вскинулся и отложил трубку в сторону.

– Расскажите, - произнес он спокойно. Его нисколько не беспокоила сложившаяся между ними неловкая ситуация. Завеса, отделявшая их, уже спала, Мария не пыталась скрыть свои шрамы. Однако, девушке, готовящейся принять обет безбрачия, не престало столь спокойно и мило беседовать с едва знакомым человеком мужского пола, особенно таким привлекательным и, Мария наконец призналась себе, демонически манящим.

– Меня хотела убить лучшая подруга. Она обманом заманила меня на старую Башню, ведь каждой сироте безумно хочется узнать тайну своего рождения. С каким пылом они рвутся к ней и все ради того, чтобы потом разочароваться в родителях или предаться унынию, уповать на столь несправедливую судьбу.

– Счастливых концов в этих историях маловато, - усмехнулся Морт. – Ну, так и что же Вы сделали с подругой? – Морт откинулся назад и начал неспешно разминать шею.

Мария сглотнула. Ей было стыдно произносить правду, пусть это сон, но и там ее не покидал разум, а значит, был выбор, и она сделала его.

– Я ее убила. Пришлось защищаться и… мне ничего не оставалось, как зарезать ее. Нож был в крови, она тихонько капала с лезвия, орошая пол… постепенно пятно росло, я никогда такого не видела – лунное сияние освещало кровавую гладь… - Марию затрясло от воспоминаний. – Потом я лежала там, в этой самой кровавой луже в беспамятстве, повторяла имя Господне, меня подхватили чьи-то руки. Мне кажется это были ангелы, - взволнованно выдохнула Мария. Конечно, этот месье лишь рассмеется над ней, верит ли он вообще в Бога?

– Это не были ангелы, - он резко встал и навис прямо над изголовьем ее кровати. Ей стало страшно.

– Кто же это тогда был? – прошептала девушка, не сводя взгляда с янтарных, светящихся безумством, глаз.

– Это был я. А сон Ваш, Мария, самый что ни на есть настоящий.

***

Задумывались ли Вы когда-нибудь о совершенстве мирском? «Нет, скажете Вы, этого» - и будете правы. Но говорю я не об этой терпкой, липкой идеальности, когда глотать воздух мешает насыщенность, а радость становится настолько привычным состоянием, что и не замечаешь ее вовсе. Я Вам толкую о надобностях вещей, их полярности и потребности друг в друге… На нашем лице светятся два глаза, слышат два уха, ходят две ноги… Природой заложена полярность, так лиц мирских два. Одно пропитано сладким, душистым запахом, а второе – уродливое, скрывается в тени безразличия и боли. Добро и зло – две половинки одного целого, говорю Вам. Казалось бы, промелькнет отчаяние, жалость несбывшихся надежд, а затем и злость у самой праведной личности, которую Вы только знали. Но знаете, что? И доброта порой мучает каменные сердца… Этому нередко способствуют воспоминания, параллели и фантомы, переносимые из прошлого в настоящее. И добро, и зло объединяет одно – невозможность к единению… Добро льет слезы по ночам, тогда как Зло лишь печально глядит вдаль и не находит ничего красивого в рассвете, солнечных бликах…

С того самого злополучного сна минула неделя, а Франц не мог оставаться в объятиях Морфея более четырех-пяти часов, от чего днем с ним часто приключались смешные, конфузные истории. Франц отчаянно не желал становиться объектом насмешек окружающих его студентов. Профессор биологии, Руссе, однажды, даже удивленно приподнял брови, когда парень не смог ответить на элементарный вопрос о строении земноводного. Единственное чувство, державшее Франца в мире реальности, был страх. Ночью ему чудились ужасные существа и ползущие по потолку, все ближе подбирающиеся к нему, мрачные тени. Днем же Франц знал, что в безопасности, но его не покидало странное ощущение. Ему казалось, что там, в углу, его поджидает огромный лев-тень и стоит остаться на секунду одному, как существо без колебаний откусит ему голову.

Франц промокнул лоб белым платком и поморщился от нестерпимой жары. Рядом стояла полная, розовощекая женщина, которая, кажется, напротив, невзирая на лишний вес, прижимала свои коротенькие обрубки к груди, словно испытывая холод. Священник, объятый спокойствием духа, с расстановкой, неспешно произносил слова поминальной молитвы. Франц прикрыл глаза. Он любил латынь. На ней говорили древние народы, в каждом звуке скрывалась своя, особенная история и удивительное созвучие букв.

– *Credo in Spiritum Sanctum, sanctam Ecclesiam catholicam, Sanctorum communionem, remissionem peccatorum, carnis resurrectionem, vitam aeternam. Amen.

Когда Франц очнулся, все уже подходили к покойному дабы в последний раз взглянуть на него и попрощаться. Студент решительно этого не понимал. Зачем прощаться с бледным, уже пожелтевшим, лишенным души, куском мяса? Его душа уже на небесах, прекрасная и чистая… Хотя, возможно, месье Гренуар мог скрывать ото всех и не одну тайну?

«Глупости, - со злостью одернул себя Франц. – Совсем помешался на своих снах. Гренуар был одиноким, несчастным стариком, оттого и выдумывал всякие небылицы», - с этими мыслями парень тяжело вздохнул и заставил себя подойти к гробу. Глаза были прикрыты, бескровные губы сложены в узкую полоску, пушистые светлые волосы торчали во все стороны.

«Могли бы и расчесать беднягу на последок», - с досадой подумал Франц, собираясь уже отойти от покойника, как внезапно прямо над его ухом раздался тихий шелест. Он обернулся, но позади него никого не было. В груди неприятно шевельнулась змейка… Сердце несчастного сжалось в преддвериях чего-то страшного и необъяснимого. Люди как будто бесшумно рассеялись, а впереди казалась нескончаемая череда надгробий и неровных холмов. Белоснежные памятники будто приблизились, сдавливали своей мощью. Франц сглотнул, взгляд его невольно опустился на покойника. Каков же был ужас, когда глаза его, сами того не желая, видели нереальную для разумного человека, полную сюрреалистического действа, картину! Гренуар, все такой же, с пожелтевшим лицом и высохшей кожей, спокойненько сидел себе на крышке своего, между прочим, гроба и болтал ногами. Бесцветные, бывшие когда-то голубыми, глаза, смотрели прямо на Франца! И, если бы не страх, прочно укутавший героя своими прочными цепями, он бы наверняка заметил во взгляде мертвеца детские смешинки.

– Франц, дорогой, как же я рад, что ты посетил мои похороны! Это, знаешь ли, очень важное для меня событие. Люди рождаются и умирают единожды, поэтому все должно быть по высшему разряду. Конечно, памятник не итальянский, хотя хотелось бы именно такой, но зачем портить себе настроение, - старик издал крякающий звук, нечто похожее на смех и продолжил, - глядя на твое лицо, я задумываюсь, жив ли ты сам, но это все видимо от страха, - мертвец хлопнул в ладоши и спрыгнул со своего гроба.

Франц стоял, не в силах пошевелиться. Он чувствовал легкую дрожь, а губы лишь шевелились, силясь произнести хоть что-то, язык же в сей миг казался тяжелейшей ношей.

– П - простите, месье Гренуар, - сглотнул студент, отшатываясь в сторону. Гренура, впрочем, это не беспокоило, и старик довольно бойко вышагивал навстречу испуганному парню. – Но я не понимаю, чем заслужил Ваше внимание…

Пам-парам, пам-парам – скрипела соседняя могильная ограда.

Чик-чирик, чик-чирик, - пели птички, солнце светило так, что хотелось просто закрыть глаза.

– Ты – агнец, срывающий печати, мальчик. Полагаю, ты заслужил объяснения. Дело в том, что в прошлую нашу встречу ты не дослушал меня и удрал, словно испуганный заяц…

Франц нахмурился. Старик и при жизни был довольно странным, что стоит ожидать от него сейчас? Хотя, какое к черту сейчас! То, что происходит с ним в данное мгновенье, не поддается никаким рациональным объяснениям, а посему не нужно придавать серьезность очередному глупому сну. Однако, стоило только парню расслабиться, как костлявые руки резко схватили его за шею и потянули на себя. Студент попытался отодрать острые пальцы, но получалось из рук вон как плохо. Воздуха становилось все меньше и меньше, а когда перед глазами начали мелькать картинки из прошлого, хватка внезапно ослабилась.