Всадники

– Тебя как зовут?
– спросила Зина.

– Севастьяном, а попросту Севкой. Кличку не догадался придумать.

– Расскажи мне про Клаву. Какая она теперь?
– попросила Зина, словно и не заметив подковырки.

И Севка сменил гнев на милость. Из его рассказа явствовало, что бойцу в госпитале - чистый рай, если попадет в Клавину палату.

– Одно только тяжело - расставаться, - вспомнил он морозный март. Платок с себя да мне на шею... Другой, говорит, есть. Неправда, поди.

– Неправда!
– подтвердила Зина.
– А трудно ей там Сева?

"Трудно ли?" задумался Севка и долго молчал.

– Да нет. Не трудно! Чего не вытерпишь, если бойца в госпиталь плашмя несут, а в часть он идет на своих ногах? Например, дядя Мирон или дядя Микола. Встанут и опять будут биться за счастье, как велит товарищ Ленин.

Слушает Зина и удивляется. Она все надеялась, что придет кто-то большой и сильный - остановит несущееся под гору колесо. А пришел мальчишка. В лаптях, в полушубке с чужого плеча и шлеме с красной звездой. Малограмотный, а знает что-то очень важное, о чем она и не слыхала в своей гимназии. Может, он и есть тот рыцарь без страха и упрека, который виделся ей в мечтах?

– Ты теперь куда?
– спросила Зина.

– На вокзал. Мне свой эскадрон догонять. Айда вместе!

– А примут?

"Верно!
– спохватился Севка.
– Девчонка... Но не бросать же ее".

– Примут, должно, - неуверенно сказал он.
– Меня же принял командир, дядя Степан. И учился-то я всего три зимы, а ты ведь грамотная, Зина... Сам товарищ Ленин сказал, что после войны все ребятишки беспременно будут учиться, потому что грамотные нужны позарез.

– Так и сказал "позарез"? Это он кому сказал?

– Мне, - помолчав, ответил Севка.
– Может, не этими словами, но смысл этот самый.

– Ты разве видел товарища Ленина?

– Не видел, - вздохнул Севка.
– Но все равно он мне сказал. Вроде это было во сне, а как подумаешь - вроде и на самом деле.

– Поехали!
– загорелась Зина.
– Если и не примут, что я теряю, правда? Поезд когда?

– Ночью вроде, но, может, врут.

– Так я мигом за вещами - и на вокзал. Ой, что-то голова! дотронулась она до лба.

– Далеко это? Ты где живешь?
– спросил Севка.

– Где живу?
– запнулась Зина.
– В бане, брат, на чердаке. С мальчишками. Может, видел: один в поповской ризе, а еще двое...

– Которые сапоги украли?

– Ага.

– Плюнь!
– отрезал Севка.
– Вещей там у тебя небось кот наплакал. Пошли на вокзал.

– Вещей-то и правда нет. Да вот карточку фотографическую мамину я под солому спрятала.

Поморщился Севка, пожал плечами: такую вещь и верно не бросишь.

Всю ночь прождал, не сомкнул глаз. Смотрел на вокзальные часы и недоумевал, где Зина. Может, раздумала? А может, та шпана не отпустила?

Утром решил искать. Найти, положим, и не хитро: городскую баню всякий укажет. А вот как повидать Зину? Те небось только и ждут случая содрать с него полушубок. Эх, нет оружия!

Подобрал на дороге камень с кулак, сунул в карман и, пока шел, все храбрился, подбадривал себя: "Трое против двоих. Подумаешь! Зина, хоть и девчонка, а все прикроет с тылу, как говорил в эскадроне дядя Андрей".

Как ни храбрился, а увидел баню без всякого удовольствия. Поглядел на дымившую трубу, почему-то вспомнилось занятое белыми село, где он тогда на тачанке с дядей Федором...

У калитки торчал одноглазый, заросший щетиной дворник. Выждал Севка, пока он куда-нибудь уйдет, прикинул, где может быть ход на чердак. Улучив момент, нырнул в калитку.

Взошел по скрипучей лестнице, отдышался, прислушался. Ни звука... Эх, была не была! Толкнул дверь.

Просторный, светлый чердак был пуст. Лишь у выбеленной известкой трубы лежала куча соломы. А на соломе вплотную к теплым кирпичам - Зина, накрытая до подбородка пальтишком. Осунулась и не узнать.

– Ты что?
– наклонился Севка.
– Почему не пришла?

– Захворала! Голова раскалывается.

– Простыла, наверно. Сейчас мы тебе температуру смеряем. Вот. На-ка градусник... Есть хочешь? У меня в кармане лепешки. Вкусные!

Зина только поморщилась.

– А где ж "квартиранты"?
– огляделся Севка.
– Ты вроде одна.

– Хо! Их и след простыл. Боятся заразиться.

Выждав, Севка взял у Зины термометр и тут же стряхнул.

– Ну? Сколько?

– Есть небольшой жар, - соврал Севка.
– Где-то тебя сильно продуло...

– Может, и продуло, - согласилась Зина, зевая.
– Извини, Сева, спать очень хочется...

Он посидел минут десять возле уснувшей Зины. Встал, накрыл ее поверх пальто охапкой соломы. Не проснулась!

– Спи!
– сказал Севка и вышел.

Страх погнал его неведомо куда. Словно влез кто-то в Севку и кричит: "Беги, дурной, это не простуда, это тиф! Прочь от этого места, тут погибель!.."

Севка шагает, не разбирая дороги, едва сдерживает ноги, чтобы не побежать. Горько ему и нестерпимо стыдно, а ног не унять.

Остановился. Незнакомая окраинная улочка. Домишки, пустые палисадники. В оконных стеклах горит солнце. Весна! "А Зина одна на чердаке. Сбежал от нее, как последний трус. Как те шкеты. Назад, скорее назад!"

Севкино внимание привлекли какие-то звуки. Музыка! Но на чем это играют? Не гармонь, не балалайка, не скрипка. Повернулся к приотворенному окну, задернутому занавеской, и заслушался.

Удивительная штука - музыка! Севка знает, что стоит на окраинной улице Тюмени, а кажется, что не здесь. Чудится, будто эскадрон атакует лавой. Вот вылетели с лесной опушки кони, стелются по земле, прижав уши, а всадники привстали на стременах, вскинули клинки... Над плетнями заголубели дымки выстрелов - это пехота белых... И вдруг - пулеметная строчка. Словно дерюгу рвут...

Музыка смолкла, но она еще звучит в Севке. Храпят ошалелые кони, свистит в Севкиной руке кнут, пулеметчик Федор Дроздов припал к "максиму": та-та-та-та!

– Что ты стоишь тут, мальчик?

Очнулся Севка. Из отворенной калитки на него смотрит высокая седая женщина.

– Это вы играли?
– спросил.

– Я.

– А на чем?

– На рояле, мальчик. Я рада, если тебе понравилось. Хочешь еще послушать?

– Ага!

– Так заходи, пожалуйста!

Сняв у порога шлем, Севка вошел в маленький домик, опасаясь, как бы не затоптать лаптями крашеный пол.