Всадники

В любой другой момент он подстегнул бы Джехола плеткой и поскакал бы прочь – во тьму, в холод, в пустоту… Но в эту ночь ничто не могло его испугать, ведь все казалось ему естественным. Он крикнул:

– Кто б ни был ты, ты не ошибся. Турсун – действительно мой отец, а я – Уроз.

– Тогда двигайся прямо, – отозвался хрустальный голос. – Ты легко меня увидишь.

Уроз придержал Джехола. Не от того, что сомневался, ехать или не ехать. Просто ему показалось, что голос этот он когда-то уже слышал. Где, когда? Не в силах вспомнить, он направил коня вперед.

Никогда еще Джехол не ступал так осторожно, так медленно. Проезжая вдоль строя могил, Уроз вглядывался в каждый промежуток между нагромождениями камней и порой прощупывал их рукояткой плети. Вдруг рука привидения ухватится за нее. Он ехал чуть ли не на ощупь. Ночная темнота полностью покрыла землю. Вдруг, несмотря на натянутый повод, Джехол пошел быстрее. И Уроз увидел, почему. Перед ними на уровне почвы, но чуть выше, на некотором расстоянии, темноту прорезала золотистая ломаная линия, похожая на застывшую молнию. «Отблеск пламени, окаймляющего привидения взамен тени», – подумал Уроз. И отпустил повод.

Джехол побежал почти рысью. «Наивный, он думает, что это настоящий очаг», – подумал Уроз. Светящаяся линия не шевелилась. «Покойник надо мной потешается», – решил Уроз. И вдруг он оказался перед костром. Перед настоящим костром. Небольшим, из сухого хвороста. Он горел в углублении перед грубым надгробием. За костром сидел человек. Не скелет. Не привидение. Живой человек. На нем была длинная накидка. А у ног лежала сума. При свете костра нельзя было определить его возраст. Он сказал:

– Пусть великий покой этого места снизойдет на тебя, о Уроз.

И Уроз поклонился, насколько позволяла ему его поза в седле, и ответил.

– Мир и хвала тебе, Пращур. Мне удивительно повезло, что я встретил тебя здесь.

– А я ждал тебя, – посмотрел на него Гуарди Гуэдж.

III ПЛАКАЛЬЩИЦЫ

Камни, покрывавшие надгробие, сильно нависали над теми, что поддерживали их. Получался навес. Да еще с каждой стороны, с боков, были сложены камни, образующие стенки. Так что получалось подобие пещеры, открытой только со стороны плато.

Костер, разведенный Гуарди Гуэджем, был как бы пламенеющим окошком в этом подобии склепа. Мокки и Зирех увидели на светлом фоне силуэты Уроза и коня, словно нарисованные тушью. Зирех прошептала:

– Это не он, это его тень.

– Нет, – ответил Мокки. – Нет!

Он уже однажды попался в ловушку. Одного раза довольно. Сложив ладонь рупором, он крикнул: —Уроз, о Уроз, я здесь.

– Так чего же ты ждешь и не снимаешь меня с седла? – отвечала тень.

Зирех вцепилась в плечо Мокки.

– Не ходи, – умоляла она. – Не слушай привидения.

– Разве ветер доносил бы от привидения запах гноя? – возразил саис.

Как раз в этот момент порыв ветра отклонил в сторону завесу пламени от костра. За ним стал виден редкой худобы человек, прислонившийся к стене надгробия.

– Видишь, видишь, – прошептала Зирех. – Дух покойника вышел из могилы, чтобы и нас туда затянуть.

Тут Мокки заколебался. Он решительно не понимал, кто это может быть.

– Уроз, о Уроз, – крикнул он неуверенным голосом, – тот, кто сидит за костром, он просто путник как все?

И не успел Уроз ответить, как в ночи раздался слабый голос, подобный звуку надтреснутого хрусталя:

– Иди к моему огню и не бойся, – произнес он. – Привидениям не нужен костер для согрева старых костей.

– Он живой… – подтвердил Мокки, обращаясь к Зирех… – И кажется… кажется…

И, не закончив, саис побежал к входу в нишу и над светом костра разглядел в пляшущем его пламени лицо Гуарди Гуэджа, человека без возраста, разглядел его морщины, такие глубокие и многочисленные, что щеки его были похожи на древний пергамент, испещренный загадочными знаками.

Мокки низко поклонился, коснувшись ладонью холодной земли, и воскликнул:

– Я так и знал… Пращур… я знал, о Память Всех Времен… Кто хоть раз слышал твой голос… не забудет его никогда. Клянусь Пророком, так думают все садовники, повара, пастухи и саисы, кому в наших краях ты рассказывал о славных делах Аттилы, великого полководца. Ты рассказывал, что он родом из наших мест, из Меймене, что он вышел из своего родного города Акча и завоевал полмира.

Быть может, то была игра света? Но по бесцветным губам Гуарди Гуэджа словно скользнула тень улыбки. Прожитые годы, опыт и усталость иссушили и исчерпали в нем все источники радости. Но старый сказитель все еще любил свои рассказы. И ему было приятно, что совсем молодой человек помнит один из них, и что дети его детей передадут их потомкам, и будет он жить вечно, вопреки бегу времени и косе смерти.

Уроз испытывал адскую боль. Стиснув зубы, он приказал саису:

– Отнеси меня к костру. Джехола стреножь и привяжи поближе ко мне. Юрту мне расставлять не надо.

– Чуть дальше, – посоветовал Гуарди Гуэдж саису, – ты найдешь колодец, а рядом с ним – сухой хворост. Каждый караван, проходя здесь, оставляет запас для следующего.

Мокки усадил Уроза спиной к стенке, рядом с Гуарди Гуэджем, и сказал:

– Я приведу Джехола, когда он напьется.

– И чаю, да поживее, – сказал Уроз.

Он промерз до мозга костей. Чтобы зубы не клацали, ему пришлось двумя руками прижать нижнюю челюсть к верхней.

– Я так и думал, что встречу тебя в таком состоянии, дошедшим до последней границы самого себя, – сказал ему Гуарди Гуэдж.

– Как… как ты мог знать… что найдешь… найдешь меня… на этом высокогорном кладбище?

– Для того, кто отказывается ходить обычными путями, единственная дорога проходит здесь, – отвечал Гуарди Гуэдж. – Она пересекает нагорье, а единственное тут место для стоянки – это кладбище.

Продолжая прижимать подбородок ладонью, Уроз спросил:

– А где ты узнал о моем поражении, Пращур?

– На тропе, ведущей от Калакчекана к конюшням Осман-бая, – ответил Гуарди Гуэдж.

Оба с такой интенсивностью подумали в эту минуту о Турсуне, что им показалось, будто его образ явился и сел между ними. Однако имя его не было произнесено. Каждый ждал, что другой первым заговорит о нем. Гордость мешала Урозу сделать это. А Гуарди Гуэдж молчал потому, что был мудр.

Огонь стал слабеть. Старик подбросил хвороста. Пламя осветило его пальцы, кисти рук, лицо. Они были такими хрупкими и прозрачными, что на них было тяжело смотреть. Кожа да кости без намека на плоть.