Все демоны Ада

И это… смешит меня: точнее быть, тело, где я нахожусь. Довольная улыбка прорезает лицо, которое без моего согласия решается посмотреть на эту картину с другого ракурса. Я невольно делаю шаг вперед и нечаянно задеваю куст. Хруст! — кажется, сломалась ветка. От резкого звука прячусь обратно за дуб, но малышка успевает глянуть на меня — она, вероятно, становится свидетелем немногого, и за этот короткий промежуток времени я ловлю ее благодарную, пусть и не совсем веселую улыбку. Это взрывает во мне бурю эмоций, что так успокаивают беспокойное сердце, и откуда-то я понимаю, что сделанное было не зря...

Привычный пейзаж исчезает перед взором сразу, как только я моргаю, и появляется — другой, не менее знакомый мне.

Ночь.

Тьма густится над нашим охотничьим домиком и разбавляется тусклым светом серебристой луны — она ютится на мрачных небесах, откуда земле даруют слабое свечение и звезды, мерцание которых завораживает. Однако свет еще идет из окна: моего окна, где… дремлет девушка не больше пятнадцати лет. И это снова моя копия, что уснула за столом — я всегда обожала отрубаться в каких-нибудь нелепых позах, но эта: открытый рот, учебник на голове, создающий впечатление крыши и ноги в ужасных старых шортиках, покоящиеся на закрытом ноутбуке — переступала по идиотизму все границы.

Я ухмыляюсь — снова получается не совсем женственно — и понимаю, что опять торчу не в своем теле. Но эта не одна из причин поднимать панику: смотрю вниз и вижу, что под болтающимися ногами нет почвы, точнее, есть, но одна предельно далеко, и я, похоже, уже не возле того дуба, а — сижу на одной из его могучих веток. Мда-а, видок отсюда особенно зачетный, зато никак не поражает вроде того, чем свидетелем мне пришлось стать пару секунд назад. Странно — меня не пугает высота, хотя в какой-то мере ее боюсь — но только я, а не тот, в ком нахожусь…

Тело без единого намека на страх отправляется по ветке, что почти достигает заветного окна, и, ступая на железный выступ, чтобы не свалиться, отодвигает раму, при этом не попадаясь в объектив камеры. Вваливаясь вовнутрь, я точно не по своему желанию закрываю окно и смотрю на девушку — она… ужасна. Правда. По крайней мере, я так думаю, а не Эйдан, что смотрит на мою копию с каким-то трепетным в сердце чувством, а затем укрывает ее пледом, осторожно убирая с головы учебник.

— Хм, биология? — шепчет он, смотря на корку книжки. Тогда бы я даже представить себе не могла, что в моей комнате бывал Эйдан — демон, какого раньше мечтала убить… Хотя в тот день, что помню нечетко, я была уверена: в моей комнате побывал Артур, и он же укутал меня, как и сделал то, что носило не менее милый характер. Но, выходит, что все это дело было рук Эйдана — боже!

Не представляю, что собираюсь делать, однако тело понимает это прекрасно. Глаза смотрят на длиннючее домашнее задание, что даже не начато, а затем я берусь расписывать биологию, да причем таким… красивым почерком, какой невозможно подделать даже художнику. Доделывая работу — кажется, это доклад о верблюдах? — я смотрю на свою копию и улыбаюсь. В районе груди теплится какое-то знакомое чувство, что так сложно разгадать мне самой. Но прежде чем я определяю хоть толику того, что это такое, девушка просыпается, и я мигом спешу выбраться из комнаты: прыгаю в окно и почти бесшумно хватаюсь за ветку, ступаю ногами на выступ и вижу, как мой двойник начинает улыбаться и оглядываться, смотря на решенное домашнее задание. Почему-то с этого момента понимаю, что ее улыбка — самое дорогое из всех, что существует на земле. Но странно, что это понимаю не я, а — Эйдан, чьи эмоции предстали передо мной, как книга.

Картина снова меняется, когда моргаю — бац! — и передо мной располагается до жути знакомый спортзал. В нем вижу гири, маникенов, и лишь потом замечаю две фигуры, отчего сердце обливается кровью: они целуются. Страстно. Дико. И одновременно — нежно. Снимают одежду и… водят руками по полуголым телам друг друга, чуть ли не забираясь в самые нескромные области. Их движения сбивают с толку и одновременно завораживают, — по крайней мере, меня, а не того, в ком снова нахожусь… Парень — лет двадцати, темненький, хорошо сложенный, нависает над девушкой, что выглядит такой счастливой и…

Осознание накрывает меня с головой именно в тот момент, когда моя рука невольно толкает дверь в стену, и после оглушительного звона, что был для меня всего-то писком, если учесть, с какой силой звука внутри бультыхается гнев, влюбленная парочка отпрыгивает друг от друга.

Это же я и Артур… Боже мой! Очередное воспоминание, что некогда носило необъяснимый характер… Тогда мы были совершенно одни в спортзале, мол, тренировались и, естественно, в связи с последними событиями, между нами произошла некая страсть, которую мы выплеснули подобным образом. Мы и представить себе не могли, что тогда дверью хлопнул не тварюга Мэйсон, а — Высший демон, тайно пробравшийся в охотничий дом. Тот самый демон, что защищал меня с самого детства и был рядом тогда, когда я этого подозревать не могла…

Помимо неистовой злости, что прожигает меня, подобно огню, я ощущаю глубокую ревность, наблюдая за двойней, что в спешке одевается и оглядывается, пытаясь меня найти: но у них не получается обнаружить мою персону. Тем временем я скрываюсь в тени, все также умело обходя области, где «гуляют» камеры, затем… то ли чувство досады, то ли — вины — пожирает меня, и я… пропадаю из этого облака воспоминаний, зато уношусь в другое…

Легкая дымка тьмы разливается по обширной комнате; лишь свет красавицы-луны, что берет на себя титул «Королева ночи», лениво проникает внутрь, разбавляя мрак и освещая небольшую фигуру девушки. Помещение не удается разглядеть из-за отсутствия других световых источников, однако я почему-то знаю, что это сейчас не так важно, как то, что перед моими глазами…

Вздыхаю — плотная грудь вздымается и опускается, давая понять, в чьем теле я снова засела. Когда я отсюда выберусь? Делаю шаг вперед и наклоняю голову вбок, внимательно рассматривая объект: ох, вероятно, никогда — такое затягивается надолго.

Мышцы лица, какими точно не управляю, растягиваются, составляя небольшую улыбку, и когда бархатный медовый голос, что кажется красивее сейчас, раздается, я — настоящая трезво осознаю, насколько была «слепа»:

— Я никогда не оставлю тебя, Ангел, — укладываюсь зачем-то рядом — на самый краешек просторной кровати — и, кладя ладони под щеку, с чувством облегченности смотрю на… своего двойника. Девушка… она выглядит также, как и я: если не ошибаюсь, это то воспоминание, что запечатлелось у Эйдана совсем недавно. Святой Иисус. — Никогда. И не уйду, как уходят другие, ибо просто не посмею. Я никогда больше не буду в тени. Обещаю. И никогда не оставлю тебя, пусть даже мир канет к чертям, а Сатана выберется из Ада. — Трепетно провожу грубым пальцем по нежной щеки спящей девушке и твердо повторяю: — Никогда, Ангел. Теперь все изменится, и я обещаю, ты больше не будешь плакать, разве что от счастья. Знаю, тебе невероятно нелегко в данный момент, но пойми, что я всегда был, есть и буду рядом, и ты можешь мне доверять. Всегда. Знаю, я никогда не займу место Артура и не буду для тебя кем-то вроде него, однако я — это я, и то, что делал для тебя все это время, было вызвано не только из-за жалости. Кажется, ты сделала меня живым: таким, каким я всегда хотел себя чувствовать. Охраняя все это время тебя, я понял одну истину: все, что дорогое в этом мире, оказывается, всегда было рядом со мною. И именно оно, — вздыхаю, глядя на своего спящего двойника, — делало меня таким человечным, каким я не был ни разу в жизни. И я благодарен за каждый тот миг, что не заставлял меня чувствовать себя мертвым и черствым…

Изображение неожиданно пропало, и я почувствовала, что снова нахожусь в своем теле — наконец-то! Но радость от этого затмевалась шоком, что испытала, витая каким-то образом в ошеломительных — для меня — воспоминаниях Эйдана.

Сердце колотилось о ребра так, что мне стоило бы побеспокоиться: а не решит ли оно вырваться из нее? Глаза с ужасом бегали по Роро, которая соизволила улететь подальше от моего лица, затем остановились на Эйдане — он застыл, ожидая от меня хоть слова, но я никак не могла прокомментировать произошедшее, потому что совершила сейчас самое идиотское, на что только была способна.

Я грохнулась в обморок.

Просто прекрасно.

XXXI

— Она умерла? — испуганный голос вторгся в мутное сознание и заставил меня шевельнуться, после чего кто-то другой с разочарованием пробурчал:

— Если бы…

— Эй, Ной! Ты чего такое говоришь? — кажется, это был Грэйсон, и дыхание из его рта, что было довольно близко, меня просто убивало — не в хорошем смысле. Для него бы я не пожалела пачку мятных леденцов. Или две… — Пришлось бы убирать труп, если бы она «того», так что радуйся, чувак.