Всё хорошо, что хорошо кончается

Когда я пересчитал уже все ковры (четыре белых, восемь серых, шесть тёмно-серых) и все шкуры (их двенадцать, и принадлежали они, наверное, козам и баранам), наконец возвращаются Гилберт и Нииуш. Они приносят рыбу и хворост.

Вскоре наступает благословенное время трапезы. Когда с едой покончено, Туула встаёт и говорит нам:

— Теперь можно в храм.

Глава 12. Жаль, что суть пророчеств вечно не ясна

Каждому из нас дают высокие меховые сапоги такого размера, что подошли бы для великанов. Я ожидаю, что они при каждом шаге будут сваливаться с ног, но благодаря толстым шерстяным носкам этого не происходит.

Вязаные рубахи без застёжек отлично греют, а ещё мы получаем пёструю верхнюю одежду из кусочков шкур. Двигаться во всём этом тяжело и неудобно, зато очень тепло, хоть спи прямо на снегу.

Туула ведёт нас к горам. Поднявшись по ступеням, вырубленным во льду, она с трудом отодвигает плоский камень. За ним темнеет вход.

Старуха входит первой, мы следуем за ней. Миновав короткий сумрачный коридор, мы оказываемся в зале правильной квадратной формы. Здесь довольно светло, и поднимая глаза, я понимаю, почему. Над головой не камень, а ровный отшлифованный лёд.

Тилли приходит в восторг.

— Как это сделали? — сыплет она вопросами. — Плиту сперва отлили, а затем поднимали? Или натягивали временный потолок, который равномерно заливали водой сверху? Как красиво, как точно всё выверено!

Нас же больше занимает то, что мы видим у дальней стены зала. На ледяном постаменте стоит, укреплённая снегом и льдом, чёрная фигура с рукой, поднятой вверх. Часть руки между кистью и локтем пострадала, и её заменяет обледеневший снег. А кисть, видимо, та самая, которую мы отыскали у подземной реки.

— К-как вы д-думаете, это... — шепчет Андраник и пятится. Гилберт, наоборот, решительно шагает вперёд.

— Храм стоит сотни лет. Кто и как его возвёл, неведомо, — хрипло отвечает Туула. — Я привела вас сюда, чтобы рассказать о пророчестве.

— О пророчестве? — любопытствует Тилли. — Хочу скорее узнать. Ой, а что это там такое...

Судя по всему, нам посчастливилось найти Рэналфа (то, что от него осталось). Я даже жалею, что так плотно позавтракал: еда комком подкатывает к горлу, когда я смотрю на обуглившееся тело, покрытое корками расплавленных горных пород. На лице темнеют провалы выжженных глаз, а рот, открытый в немом крике, обнажает почерневшие зубы. Тело наверняка находится здесь очень давно, но от него всё ещё отчётливо несёт гарью.

— Какая ужасная смерть, — шепчет Андраник, бледнея.

Затем он валится как сноп. Никто не успевает его подхватить, но он так хорошо укутан, что вряд ли ушибся.

— Принц Андраник! — вскрикивает Тилли и склоняется над ним.

— Я принесу снега, чтобы растереть его и привести в чувство, — говорю я.

К счастью, я успеваю выбежать наружу, прежде чем расстаюсь с завтраком.

— Эй, ты как? — хлопает меня кто-то по плечу в самый разгар действия. Конечно же, это Гилберт, кто ещё мог оказаться настолько бесчувственным и прийти сюда в момент, когда мне не нужны свидетели!

— Всё просто отлично, — со злостью отвечаю я. — Наверное, завтрак был несвежим.

— Как же он мог быть несвежим, если мясо ещё дымилось, а готовилось при нас?

— Значит, штаны давят! — возмущаюсь я. — Всё со мной в порядке, сейчас приду. Погляди лучше, не помер ли Андраник.

— Он уже пришёл в себя, — говорит Гилберт. — Может быть, тебе лучше подождать нас снаружи?

Я поднимаюсь, отвергая его протянутую руку, и говорю:

— Нет уж, я хочу послушать о пророчестве.

— Наш народ жил здесь много лет, — начинает Туула. — Так много, что уже и не подсчитать. Всегда были снег, и лёд, и холод, хотя говорят, прежде на земле было так тепло, будто она обогревалась огнём большого очага.

— В наших землях, за горами, так и есть, — встревает Тилли. — Весной снег тает, появляется трава и листья на деревьях, к лету становится даже жарко, зреют плоды и урожай на полях, а осенью листья желтеют и опадают, идут дожди, а потом опять наступает зима...

Туула будто и не обращает внимания на эти слова. Она стоит, слегка покачиваясь, и взгляд её обращён внутрь себя.

— Давным-давно здесь прошла великая битва, — наконец скрипуче продолжает старуха. — Может, тогда и сама земля получила страшные раны? Как знать. А пророчество, которое нас заставили заучить деды, а им передали их собственные деды, таково: лишь та, что бродит во тьме, знает всё. Оружие её — обман, она направит путём добра, а совершишь зло. Когда утративший силу займёт своё место в храме, а в мёртвый город придёт жизнь, появится тот, кто может остановить вечный холод. Но он должен слушать лишь своё сердце, иначе грядёт вечная ночь.

Сказав это, Туула умолкает.

— И всё? — не выдерживаю я, когда молчание затягивается. — В пророчестве не сказано, как именно остановить вечный холод, как не совершить ошибку, и кто там бродит во тьме?

— Не сказано, — подтверждает старуха.

— Грош цена тогда такому пророчеству, — заявляю я. — Оно так туманно, что может означать что угодно. Мы тоже, знаете ли, вчера бродили во тьме.

— Сильвер! — шикает Гилберт. Судя по лицу, он жалеет, что у него нет шарфа под рукой.

— Верно, — кивает Туула, ничуть не обижаясь. — Мой народ всегда хотел видеть знаки и порой принимал за них то, что знаками не было. Когда мой дед находился в той части своего пути, откуда ближе до рождения, чем до смерти, в этом храме лежало Око богини, не мёртвое, не живое. Люди верили, что Око видит правду.

Появился странный чужак, он был мал и слаб. Его заперли в Храме. Народ решил, сбываются слова пророчества: «когда утративший силу займёт своё место...»

Туула хмыкает и усмехается краем губ.

— На другой день пришли посмотреть, что случилось с чужаком. Верили: Око явит силу, и что-то произойдёт. Но не было больше ни Ока, ни чужака. Куда и как они могли уйти, неведомо.

— Вообще-то ведомо, — говорю я. — Скарри прорыл отсюда ход, прихватив ваше Око, то есть Грызельду. Никакой это был не глаз богини, а яйцо здоровенной твари, пожирающей землю, которая едва не наделала бед.

Вопреки моим ожиданиям, Туула не выглядит поражённой этими новостями.

— Если чужак украл Око, богиня могла наслать на него любую кару, — сухо отвечает она и направляет беседу в другое русло, нисколько больше не интересуясь судьбой Скарри. — Вы спрашивали о женщине, имя которой Нела. Однажды я выслеживала барана и нашла её, израненную, ползущую по снегу. Он был при ней.