Всё хорошо, что хорошо кончается
Шрифт:
— Ого! — удивляется Андраник, округляя глаза. — Даже я не помню, а ты знаешь. Так вот, мамочка задумала пригласить принцесс из Третьего королевства и на празднике огласить мою помолвку с какой-то из них, а мне даже не спешила сказать, с кем именно.
Мы молчим, и бедолага расценивает это по-своему.
— Ох, н-наверное, вам это вовсе и не интересно, — мямлит он. — Вовсе не захватывающее событие.
— Да нет, у меня просто пропал дар речи! — сердито раздувая ноздри, заявляет Тилли. — Отвратительно, что за мерзость! Разве можно так поступать с собственным сыном!
—
— Нет, но даже не сказать, о которой из них идёт речь! — пышет гневом Тилли. — Хотя знаю я их, все они одинаковы. Пустоголовые куклы, у которых в голове лишь сплетни да наряды. Выполняла я как-то заказ для шести старших, так они даже своего имени без ошибок написать не могли. Представляешь, Андраник? Хочешь ты себе такую жену?
— Да я не то чтобы вообще, — невнятно отвечает он. — Я ведь и не думал даже. Мне казалось, взрослая жизнь должна наступить постепенно, словно день или ночь, а она как взяла, да как свалилась на меня, будто рояль со ступеней. Ох, ладно, я не хотел жаловаться.
— Как я тебя понимаю, — сочувственно произношу я, похлопывая его рукой по плечу. — Когда я узнал, что отец собирается меня женить без моего ведома, я прямо не знал, куда бы сбежать.
— Тебя собирались женить? — удивляется Андраник. — Но когда, на ком? Я и не слышал даже. А что было дальше, помолвку отменили?
— Э-э-э, — говорю я, проклиная свой длинный язык. — Ну, это долгая и совсем не интересная история, со скуки помереть можно. Однажды я её, может быть, и расскажу, но на сегодня хватит с меня откровений.
Тут Тилли, зажав рукой рот и округлив глаза, указывает нам на ставни. Сквозь щели в них пробивается какой-то свет.
— Это призрак? — шепчет она.
— Погодите, — просит Гилберт, наклоняет голову и несколько мгновений внимательно прислушивается. Затем он улыбается и тушит факел.
— Рассвело, — поясняет он нам.
Тилли без сил опускается на скамью и сидит без движения, прислонясь к стене, пока Гилберт осторожно отворяет ставни и разглядывает улицу.
— Всё спокойно, — сообщает он.
Затем мой друг вынимает из кармана зеркальце и, не успев ещё в него поглядеться, привычным движением приглаживает усы. На лице его появляется тревожное выражение, он глядит в отражение и трогает гладкую губу, будто не веря своим глазам, но затем вспоминает.
— Ха-ха, — веселится беззаботная Тилли, позабыв уже, как недавно тряслась от ужаса. — А когда это, кстати, ты лишился усов, я что-то не заметила? Призрак их унёс?
— Нела сожгла, — поясняю я.
— Дарю, — угрюмо говорит Гилберт, протягивая Тилли зеркальце. — Оно тебе очень пригодится. Вся копоть со стёкол очков сейчас прямо у тебя на лице.
Тилли охает, выхватывает зеркальце и принимается тереть щёки рукавом.
Мой внезапно обретённый брат, который всю ночь вёл себя почти хорошо, не считая того, что не спал и оттянул мне все руки, принимается хныкать. На него не действуют покачивания, не помогает песенка Андраника (я и сам от неё чуть не заплакал — это же надо, как боги могут обделить человека и слухом, и голосом), и подбрасывание в воздух тоже оказывается не лучшей идеей. О, я изучил немало приёмов с Бернардом Вторым, но весь мой опыт тут бессилен.
— М-мек, — насмешливо говорит мне коза.
—
Я думаю, он голоден, — подсказывает мне Гилберт. — Давай-ка посмотрим, не проснётся ли Нела.А она как раз спускается по лестнице, потирая глаза. Окидывает комнату быстрым взглядом, и по лицу её пробегает тень то ли разочарования, то ли досады. Впрочем, это мне могло и показаться.
— Уже утро! — укоризненно произносит Нела. — Что же вы меня не разбудили? И откуда взялась эта дыра в полу?
— Королева Нела, как я рад вас видеть! — улыбается Андраник и делает было движение, будто хочет её обнять, но тут же отступает, роняет руки и краснеет.
— Дай-ка сюда, — говорит мне Нела, не заметившая этого манёвра.
Я наконец избавляюсь от груза и пытаюсь распрямить затёкшие руки, а Нела усаживается на лавку и принимается кормить Дамиана, укрыв его полой своей шубы.
— Я полагаю, вы незнакомы, — церемонно произносит Андраник, указывая на Тилли. — Королева Нела, позвольте представить вам леди Тилиэллу...
— Тилли, просто Тилли, — перебивает девчонка.
— Дай угадаю, твоя суженая? — с улыбкой обращается Нела к Андранику. — Вас-то как сюда занесло? Этих двоих я не удивлена видеть...
— Нет, к сожалению, не суженая! — спешит выпалить Тилли и краснеет до слёз. — Ох, то есть, не к сожалению, а просто — нет. Просто знакомая.
— Не стал бы я называть просто знакомой ту, которая спасла мне жизнь, — с улыбкой говорит Андраник. — У меня мало настоящих друзей, но, полагаю...
— Прошу прощения, я ошиблась. Никого не хотела смущать, — перебивает их Нела. — Так как вы умудрились пробить пол?
— Это вовсе и не мы, — поясняю я. — Это не очень умные люди, живущие внизу, пришли, чтобы взять себе кровать из этого дома. Прости, но я не свихнулся, а так и есть. Я не виноват, что вокруг происходят такие дурацкие события.
— Нела, — говорит Гилберт, садясь рядом с ней, — расскажи нам наконец, как тебе удалось спастись. Мы очень долго пытались тебя найти. Ты получала наши письма?
— Ни единого, — отвечает она, хмуря тонкие брови. — Сама тоже не могла их отправить — в здешних землях беда с бумагой. Так вы, говоришь, искали?
— Отец едва с ума не сошёл, — вставляю я. — Норятели сразу пошли по следу и потеряли его. Говорили, на пути были и осыпавшиеся тоннели, и расплавившаяся порода, даже им не удалось сообразить, куда именно вы делись. А Гилберт отправлял письма, благодаря чему мы узнали, что ты за горами.
— Мы с Бернардом и моим отцом до самой зимы прокладывали путь сквозь горы, — продолжает Гилберт, — но они словно заколдованы. Как бы мы ни рыли, на пути оказывался всегда лишь камень.
— Глупые, вчетвером, что ли? — уточняет Нела.
— Разумеется, нет. Король Фергус отправил нам на помощь несколько десятков своих самых крепких рудокопов. Каждый получил талисман силы, мы почти не отдыхали, Бернард работал киркой и ломом наравне с другими. Такой тоннель прорыли, что от одного конца до другого едва ли не день пути, а выход никак не открывался. И птицей пролететь над скалами не выходило — ветра стеной, да такие, что не преодолеть.