Всё хорошо, что хорошо кончается

— Ты бы сам три раза помер, пока её тащил, — хмыкает Гилберт. — Скажи вот лучше, доводилось ли вам что слышать о проклятии, которое лежит на здешних землях?

— Доводилось, — тонким голоском отвечает норятель. — И лучше бы нам сюда ночью не соваться бы, только в светлое время глазам очень больно. Да я кабы знал, что мы тут ради той здоровенной кровати, ни в жизнь сюда не полез!

Мальчишка открывает было рот, чтобы возразить, но вдруг вытягивается в струнку и к чему-то прислушивается. Вскоре и я слышу то, что его так насторожило — с улицы доносится пение. Оно звучит далеко-далеко, на пределе слышимости, а в следующий миг раздаётся совсем рядом, под окнами.

— Ой, нам пора! — выпаливает норятель. — Это же она, которая ходит в тёмном мраке!

И мы глазом не успеваем моргнуть, как он прыгает вперёд и исчезает в дыре перед очагом.

— Счастливо оставаться! — машет нам мальчишка, подхватывает фонарь и скользит в пролом вслед за своим лучшим другом.

И мы остаёмся в тёмной комнате, за стенами которой кто-то бродит, плачет, хохочет и неразборчиво поёт.

Глава 17. Страхи ночью этой не дают уснуть

Цепляясь друг за друга, мы отскакиваем дальше от стен, хотя они здесь крепкие, обшитые деревом, а ставни закрыты. Я даже думаю, что лучше всего последовать за Харди, но ведь нельзя оставлять Нелу одну.

Издалека доносится плач. Он прерывается визгливым смехом, переходящим в бормотание, а затем вдруг совсем рядом, прямо под окном звучит голос, в котором слышится боль: «Прости меня, сестра!».

Я раньше не задавался вопросом, где у человека находятся поджилки, но, похоже, где-то в области сердца, потому что там всё затряслось, оборвалось и камнем упало вниз. Я верчусь, пытаясь понять, не проник ли призрак внутрь, но мальчишка утащил единственный фонарь, а мы не позаботились о другом источнике света.

— Оно н-не внутри? — спрашивает Андраник. Будто в ответ на его вопрос пение звучит издалека.

— Что не так с этим голосом? — не могу понять я. — Почему он такой... неживой?

— К-когда он звучит, другие з-звуки как будто исчезают, — подумав, говорит Андраник. — Это ж-жутко.

С этим я согласен.

И тут в углу раздаётся шум. Мы дружно орём, но это оказывается Гилберт. Отыскав в саквояже Тилли кремешок и один из факелов Андраника, он разводит огонь. К счастью, никого постороннего, кроме нас, в комнате не оказывается.

— Л-ля, — радуется и тянется к огню Дамиан, который, похоже, этой ночью не собирается спать.

— Ой, мамочки, — едва не плачет Тилли. — Взаправду это всё куда страшнее, чем в историях о призраках! Ребята, я, кажется, с ума от страха сейчас сойду!

— Не бойся, что бы это ни было, оно вряд ли проникнет внутрь, — утешает её Гилберт, обнимая за плечи, но Тилли не выглядит успокоенной.

Просто удивительно, как легко можно почувствовать себя храбрым, если рядом находится кто-то трусливее тебя.

— Мы ведь ничего не можем сделать, только ждать? — говорю я. — Давайте тогда хоть поговорим о чём-то, что нас отвлечёт. Ну, какие вы знаете сплетни или тайны?

Эти предатели дружно глядят на меня.

— Ты придумал, тебе и начинать, — заявляет Гилберт.

— Да я откуда!.. — выпаливаю я, а потом гляжу на Тилли и понимаю, что она и вправду сейчас помрёт от страха. Что ж, можно кое-чем пожертвовать.

— Слушайте тогда, — говорю я, — историю, которую я никому прежде не рассказывал. Как вы все знаете, в прошлом я не очень хорошо себя повёл с Андраником, потому однажды решил попросить прощения. Нас как раз пригласили на празднование его дня рождения.

— Л-ладно, Сильвер, не обязательно про это говорить, — смущённо вмешивается Андраник. — Я никому не рассказывал и не скажу.

— Я слишком долго боялся, что кто-нибудь узнает, — говорю я. — Так пусть уж и вправду узнают. Может, мы хоть ненадолго отвлечёмся от призрака, бродящего за стенами.

Так вот, как я и говорил, я решил попросить прощения. А если кто из вас однажды у кого-то просил прощения, то знает, до чего это мерзкая штука. Я раза три подходил к Андранику, а проклятый язык будто прилипал к горлу. Тогда для храбрости я решил выпить немного вина, благо к тому времени никто уже не следил за бочонками и вельможи сами себе наливали, не дожидаясь, пока им помогут работники дворца.

— Не очень-то захватывающая история, — бормочет Тилли.

Снаружи доносится хохот, который оканчивается взвизгиванием прямо рядом с нами.

— Оно здесь! — кричит Андраник и бросается на пол, укрывая голову руками.

— Тише ты, это Дамиан, — успокаиваю его я, и смущённый Андраник встаёт и отряхивается.

Мы прислушиваемся несколько мгновений, но посторонних звуков, кажется, больше не слышно.

— И вот самое интересное, — завершаю я свой рассказ. — Я отозвал Андраника для разговора, сказав ему заплетающимся языком: «Щ-щяс чо важное ск-жу» или что-то вроде того. Как только мы отошли подальше ото всех и я открыл рот, меня на него стошнило.

Гилберт некрасиво хрюкает. Коза Орешек выпускает изо рта край одеяла, которое мирно жевала в углу, и издаёт фыркающий звук.

— А прощения-то ты попросил? — сурово спрашивает Тилли.

— Он попросил, — спешит сказать Андраник. — Этот вопрос давно улажен. И знаешь, Сильвер, хочу сказать, ты совсем не такой плохой человек, как я когда-то считал. Я и сам виноват: сперва выдумал из тебя какого-то безупречного друга, не позаботившись узнать получше, а потом тебя же и обвинил в том, что ты не таков. Никто не лишён недостатков — людям присущи безрассудство и лживость, они принимают поспешные решения, порой отвергают голос разума, прислушиваясь к желаниям сердца, но иногда я думаю: а что, если благодаря этому наш мир и держится? Мой опыт невелик, но я уже знаю немало историй, когда благоразумие могло бы завести в тупик.

Он теребит свой рукав, смущённо потупившись, и сбивается.

— Ладно, что-то я... Сильвер, я буду рад, если мы окончательно оставим все мелкие недоразумения позади и ты позволишь считать тебя другом.

— Как трогательно, — шепчет Тилли.

— Само собой, мы друзья, — стараюсь я произнести важным толстым голосом, чтобы не было заметно, что я тоже расчувствовался. — Даже обнял бы тебя, но сам видишь, у меня тут Дамиан...

— Да, лучше не нужно, — охотно соглашается Андраник, рука которого невольно тянется к волосам, чтобы заправить пряди за уши.

— Я потеряла надежду... О, я потеряла надежду! — раздаётся под окнами, затем голос переходит в невнятное бормотание. — Сестра, я не в силах поведать правду! Я так виновата перед вами...

Мы, забывшие ненадолго о призраке, вздрагиваем и испуганно переглядываемся.

— Д-давайте теперь я что-то расскажу, — предлагает Андраник. — В-вот у меня скоро день рождения, а может, и уже прошёл, а то я перестал считать дни.

— Будет через два дня на третий, — говорит ему Тилли.