Все исправить

— Я верю в тебя, Вадим. В вас с Лёшкой, — поправился он.

Папа… отбивающийся от серых… «Дим, домой!»… Димка успевает заметить, как отец падает на траву… Нет. Этого уже не будет. Не допущу.

— Мы верим тебе. Прости нас за это испытание.

Испытание?

Первый нож ткнулся в землю у ног, выбив искры из гранитной щебенки.

— Стоять.

— Нельзя!

— Кому нельзя? — Лина старательно улыбнулась, глядя в суровые детские лица. — Что, и наследнице тоже? Или мать назвала другую преемницу?

Юные фениксы переглянулись.

— И с чего бы это кому-то запрещен ход в пещеру Пламени?

— Не знаем. — Светленькая Полинка сердито нахмурилась. — Но тебе — нельзя. Приказ.

— Изложите подробно.

Лина несколько раз тренировала девчонок на общих сборах, а дисциплина у фениксов была на высоте, поэтому те среагировали моментально:

— Стоять на страже. Никого не пускать. Внутрь не входить.

— А как не пускать?

Самая младшая, Ульяна, ответила, явно кого-то цитируя:

— Всеми средствами.

Ага. А ножи-то по-прежнему на изготовку. А в ход-то пустят не задумываясь. Убить не убьют, но хоть раз да поранят. А подранком она мать не остановит.

— А если, предположим, этот «кто-то» решит сдаться?

Девочки снова переглянулись.

— Ты, что ли, сдаваться, собираешься?

— Ну, предположим.

Время уходит… Нет его. Совсем нет. Ни на какие хитрости нет.

— Не знаю… — начала Полинка.

— Пропустите меня, — попросила-потребовала Лина. — Девочки, бывает в жизни так, что выбирать надо, кому верить. Пропустите. Я должна спасти Марианну и Анжелику. Пожалуйста…

— …замечены в пособничестве и укрывательстве беглой осужденной… в нарушении приказов главы клана… установлено, что именно они, презрев законы чести, тяжело ранили Хранительницу Анну…

Марианна зарычала и рванулась в наручниках. Плевать, что ядовитые шипы! Хоть на миг освободиться, хоть ленту эту липкую с губ сорвать, хоть крикнуть, что это вранье, Анну они не трогали…

Но глава клана уже научилась кое-чему, и девушек держали не только наручники.

— А посему приговариваются голосом главы клана…

— Не приговариваются! — перебил новый голос. Злой и звонкий. — Я требую слова!

— Ты!

Темноволосая девушка, показавшаяся в проеме коридора, машинально отклоняется от свистнувшей пары ножей.

— И тебе привет, мама. То есть, простите, госпожа Приближенная. Только не делай больше так, а то я отвечу. А подраться мы еще успеем.

Еще один нож она перехватывает у груди — кажется, он сам ложится в смуглую руку. Легко подбрасывает на ладони. И демонстративно «растворяет».

Немногочисленные фениксы не шевельнулись, но по пещере пронесся вздох-перешепот. Растворить чужой нож, присвоить его — это не просто жест. Это вызов.

Я считаю себя сильнее. Желаешь получить назад свое оружие — сначала победи.

— Я же говорила: не надо больше так.

— Взять ее!

— Как же… — Галина, ближайшая помощница Лиз, явно была в затруднении. — А поединок…

Нельзя схватить тех, кто вызывает на бой, — еще один из законов.

Лиз скрипнула зубами:

— Хорошо. Мы будем драться! Но тебе не спасти этих предательниц.

Лина нашла взглядом «предательниц» — они были обнаженными привязаны у колонн и густо перевиты веревками. Живы. У Анжелики голова в крови и глаза то и дело закрываются, но лицо цело… Марианна на вид без ран, только синяки, и по горлу, полускрытая волосами, тянется багровая полоса — след от удавки.

У Лиз явно не одна помощница. А ты полезла очертя голову, не разведав как следует. Ничего, разберемся.

— О предательстве не тебе бы говорить… мама. Где Хранительница?

Прошуршало. Сухо треснуло. Затанцевало рыжими языками и расступилось, открывая нишу под названием «Скальный приют» и лежащее в ней тело…

Анна!

Хранительница была жива — она дышала, грудь поднималась и опускалась, но кровь, как второе пламя, заливала правый бок. Посреди багрового островка торчал, как кол, знакомый нож с плоской рукоятью под янтарь. Нож Марианны. Ну конечно, подставлять — так по полной, да, мама? И как только нож раздобыла?

Она думала о ноже, о подставе, о сообщниках… о том, что после поединка она пройдет и поможет Анне — она знает, ее Пламя пропустит — лишь бы задавить, взять под контроль бушующую ярость. Ма-ма… что ж ты делаешь, ма-ма…

— Ранена, — одними губами усмехнулась Лиз. — Твоими сообщницами. Так что…

— Не смей.

Лина сказала это так, что Лиз невольно сбилась. Она еще не слышала у дочери ни такого голоса, ни такого тона — будто водопадом кипящим окатило.

— Ты — глава клана. Не смей… так.

Может, случайно, но слова «беглой изменницы» услышали все — слишком тихо было в пещере, слишком тихо…

— Не смей. Мы фениксы. Мы убиваем, но не лжем. Не предаем. Не клевещем. А судить о нас будут по тебе — по главе. Не смей нас позорить!

Лиз побелела. Никто не смел говорить с ней так.

Она помнила, она всегда помнила, что заняла место у Пламени не совсем законно. Главой должна была стать другая, потому что Лиз нарушила традицию избрания. И это грызло ее все годы правления. Она старалась быть безупречной во всех отношениях, она стала рьяной ревнительницей традиций и законов, она никому не прощала ни малейшего проступка, ведь только помня о своих грехах, люди забывают чужие… она сделала все, чтобы ее дочь стала идеальным фениксом, чтобы никто не упрекнул, не вспомнил…

А сейчас… Как она смеет?!

Ненавижу!

Эта неполнокровка с лицом отца, вечная память о ее, Лиз, слабости; эта девчонка, от которой всегда были одни проблемы — вечное своеволие и непослушание, распроклятая тяга к танцам, демонское упорство… глаза Даниила на смуглом лице. Лиз могла подчинить любую феникс — как же получилось, что собственная дочь все время уходила из ее рук?

И сейчас бросает вызов. Позорит перед кланом. И все слышат!

— Замолчи. Сейчас же. Ты…