Все изменяет тебе

— Да нет, он в толпе неспокоен. А пение он любит. Приятно слушать, как он поет тихие песни, если только что- нибудь не отвлекает его, с Уилфи Баньоном и другими парнями. Но здесь, на людях, он некоторое время чувствовал бы себя хорошо и пел как орган, а потом спохва тился бы, что кругом народ, и ему померещилось бы, что люди сидят у него на лбу, а это может довести его до бешенства.

— А ведь неглупо, миссис Брайер. Подумать только: люди сидят на лбу… От этого поневоле побежишь прочь. Люди — это напасть.

— После того как мы в последний раз собрались все вместе на чистом воздухе помолиться и попеть, Дэви долго болел. Один из соседей упорно повторял ему, будто он поет слишком громко и фальшиво. Пять раз сказал он это Дэви. Тогда Дэви ударил соседа. Он слег на много дней.

— Сосед слег?

— Нет, Дэви. Что было с соседом — не знаю: Дэви досталось больше всех. Он так расхворался, что даже корзинками своими перестал заниматься. Просто сидел в углу и ни слова не говорил.

Вдруг миссис Брайер почти вплотную приблизила свое лицо к моему, и я увидел, как блестят ее глаза.

— А что, арфист, с Джоном Саймоном все в порядке?

— Почему вы спрашиваете?

— Я видела, как вы побежали за ним и Уилфи Бань- оном. И подумала, уж не стряслась ли какая беда?

— Никакой беды. Да ведь здесь мир и благодать. Насколько мне известно, с Джоном Саймоном все благополучно.

— О! — только и произнесла она, но глаза ее говорили, что она полна сомнений и подозрений. — Спокойной ночи, арфист!

Она пошла за теми, кто отправился на площадку, расположенную позади часовни. Мне казалось, что я слышу, как дыхание мистера Боуэна вливается в слабое пламя первого псалма. Молодежь, ни с кем не считаясь, горланила и громко требовала, чтобы Феликс играл быстрее. Вдруг меня увидел Натаниэл Перри. Он танцевал с ка- кой — то толстой девицей, повисшей на нем так, будто сейчас пришел ее черед дать полную волю своим чувствам. Жар и благоухание партнерши, по — видимому, распалили Натаниэла и толкали на шумные дерзания. Он поймал меня за руку и потащил к эстраде под тем предлогом, что ему и его друзьям хотелось бы еще послушать и мою игру. Я схватил его за шарф на шее и оттолкнул прочь.

— Катись — ка ты ко всем чертям, Натаниэл! — крикнул я ему. — Я уже спел последнюю песню. — И тут же, ткнув пальцем в сторону его спутницы, я добавил: — Зато смотри, парень, дама твоя что хорошо настроенный инструмент: она только и ждет, чтобы толковый музыкант приложил к ней руку. Одной — единственной ноты с нее хватит, сложных мотивов не потребуется. В ней так много мелодий, сколько мне и во сне никогда не снилось. Тому, кто захочет играть на ней, не очень — то придется задумываться над тонкостями отделки.

Натаниэл осклабился и вскоре увлек свою девицу в тень. Я услышал, как кто — то мягко рассмеялся позади меня. Это оказалась Элен Пенбори.

— Сейчас есть над чем посмеяться, — сказал я, — Но что же, в частности, вызвало у вас смех?

— Вы! — ответила Элен и поплотнее натянула на плечи темно — синюю шаль. — Такой тонкий критик всего смешного и нелепого сам по сути дела смешнее всех!..

— Я совсем из другого теста, чем все эти мунлийские комедианты. Имейте это в виду.

— И все же я за вас. После общества видных мун- лийских дам — патронесс я нахожу ваш тон освежающе- непристойным.

— 1 олько моргните мне. Стоит вам захотеть — и я стану непристойным до отказа…

Но тут как раз началась суета, связанная с окончанием официальной части вечера. Мистер Джеймисон с друзьями помогали Феликсу спуститься с эстрады. Элен Пенбори подошла к Феликсу, подала ему руку и так поблагодарила его, что он почувствовал себя окрыленным, счастливым. Я был рад, что она так поступила. Те же слуги, которые доставили сюда стулья и корзину из барского особняка, теперь понесли их назад. Элен начала прощаться с дамами.

— Но, Элен, — сказала одна из дам, — вы, знаете ли, очень смелы. Пойти одной по этой лесной дорожке, да еще в такой поздний вечерний час — нет, это ужасно! Когда кругом так неспокойно…

— Со мной пойдет Джабец.

— Вот когда вам пригодился бы капитан. Где же он сегодня вечером?

— В Тодбори. Там у него, по — видимому, какие — то дела в казарме.

Элен подняла руку и жестом подозвала Джабеца; дворецкий подошел к ней с какой — то странной миной. Я даже не сразу понял, в чем тут дело. Мне послышалось, будто он пробормотал что — то вроде «ну и дела».

— С Джабецем я в полной безопасности, — продолжала Элен. — Он совершенно бесстрашен, да и к тому же слишком долго проходил школу дворецкого, чтобы неприлично повести себя с дамой в потемках. —

Дамы ответили переливами возбужденного хохотка. Своим ходом мысли Элен будто пальцем пощекотала их нервы. Границы их эмоций были узки; несмотря на экстаз, владевший ими во время несколько затянувшейся речи мистера Боуэна, они отлично слышали шорохи в кустах. Впрочем, этой ночью чувства жен высших заводских служащих были взвинчены настороженным ожиданием опасности и затаенной напряженностью всей атмосферы в Мунли.

Элен пошла вверх по дорожке, через лес, а в нескольких шагах впереди нее в качестве провожатого двигался Джабец. Несмотря на краткость пройденного пути, он уже запыхался. Элен обернулась, и мне показалось, что она сделала жест, приглашавший меня следовать за ней. Я не вполне был уверен в этом, но мне хотелось надеяться, что именно так надо ее понимать. Мне необходимо было с кем — нибудь поделиться впечатлениями от происшествия в лесу, в котором участвовали Уилфи Баньон и Бледжли. От проведенных в лесу минут у меня остался слишком странный привкус, и я чувствовал себя плохо.

Я слышал, как Элен крикнула Джабецу, что желает идти одна и не торопясь; она приказала ему поспешить домой и доложить мистеру Пенбори, что скоро придет.

— Но, мисс Элен, — сказал дворецкий, — как раз на этот счет я и получил специальное распоряжение от хозяина. Он приказал последить, чтобы вы пришли домой пораньше, целы и невредимы. А час уже далеко не ранний, и, как правильно заметили дамы, ни наш лес, ни наше времечко не безопасны

— Не будь сварливой бабушкой, Джабец. Я всего в нескольких ярдах от дома, в этом лесу я всегда чувствовала себя так же безопасно, как в собственной постели. Так что ступай себе подобру — поздорову и будь паинькой.

Продолжая что — то ворчать себе под нос, Джабец скрылся за поворотом тропинки. Элен свернула влево и пошла в тени высокой красивой ограды итальянского сада Пенбори, вдоль которой расположены были единственные в Мунли виноградники. Следуя за девушкой, я вдруг увидел, что она стоит в глубокой нише, прижавшись к вычурной чугунной решетке. Ее черный капюшон слился с тенью, лицо же было ясно, отчетливо видно. Я застыл в каком — нибудь ярде от нее, столько же зачарованный ее неподвижностью, сколько и потоком ночных ароматов, доносившихся из сада. Преграды, окружавшие эту женщину, показались мне слишком крутыми и скользкими, а в ту минуту я не чувствовал ни малейшего расположения подниматься на опасную крутизну.