Все кошки смертны, или Неодолимое желание

Привстав на цыпочки, я безнадежно окинул взглядом зал и неожиданно уткнулся глазами в единственную неподвижную фигуру. Это был бармен, который сидел у противоположной стены, отгородившись от бушующей стихии высоким деревянным прилавком. К нему я и устремился, работая локтями, плечами, бедрами и голеностопными суставами, как пловец, посреди штормящего моря увидевший заветную пристань.

Вблизи это ощущение усилилось. Крепкий, маленький и абсолютно лысый дядька, оседлав высокий табурет, возвышался над человеческой пеной, как чугунный швартовочный кнехт на краю причала. С ходу определив, что передо мной представитель старой, дореформенной еще гвардии халдеев, я не стал изображать из себя жуирующего любителя клубнички. Наоборот, перегнувшись к нему за прилавок, сделал протокольное лицо и проорал в самое ухо:

– Нинель сегодня здесь?

Окинув меня острым и цепким взглядом, чугунный тоже опознал во мне представителя той профессии, к которой я, в сущности, продолжал относиться.

Понимающе скривив губы, он дал понять, что воспринимает мой вопрос должным образом - как обращение официального лица к официальному лицу. Не поворачивая не только головы, но даже зрачков, процедил мне в подставленное ухо:

– В левом углу, за колоннами.
– Помедлил, словно в раздумье, и добавил, легкой усмешечкой намекая, что это уже не для протокола, а так, допустимая между равными вольность: - Чтой-то ее сегодня многие спрашивают. Никак именины у ней…

Я снова нырнул в водоворот, начав пробиваться в указанном направлении, но был неожиданно задержан. Людской волной ко мне вплотную прибило пышущее жаром мягкое, как подушка, существо. Мне мгновенно и очень ловко вытащили из брюк рубашку, ищущие ладони заскользили по моему животу, а перемазанные помадой губы игриво прошептали прямо в ухо:

– Предложите мне интим…

– Выбыл по возрасту, - любезно сообщил я, выдираясь из удушливых объятий, словно из репейника. И услышал вслед презрительный вопль:

– Так чего сюда приперся, коз-зел?! Импотент поганый!

Но мне было не до перебранок. Впереди по курсу замаячило лицо, запомнившееся по фотографиям в семейном альбоме Шаховых. Круглое и гладкое, как пасхальное яичко, с нанесенными на него тонкой кистью слегка гипертрофированными чертами - огромные глаза, губки сердечком и кукольные ямочки на круглых щечках. Правда, сейчас его перекривили страх и злоба. И вообще, по всему было ясно, что вокруг девчушки зреет большой скандал.

Нинель в коротеньком полупрозрачном платье сидела на стуле у стены, вжавшись в нее спиной, оскалившись и выставив перед собой правую руку со скрюченными пальцами с острыми коготками, словно загнанная в угол кошка. В левой руке у нее была небольшая кожаная сумочка, вся в металлических пряжках и нашлепках, которой она защищалась, как щитом, одновременно безуспешно пытаясь наносить ею ответные удары.

Но силы были неравны: над ней нависали два грозных, хотя по внешним признакам совершенно не характерных для здешней публики противника. Слева наваливался на столик огромным животом взмокший, как после трудного забега, и даже, кажется, весь в мыле необъятных размеров пожилой бегемот. Пиджак дорогого и абсолютно неуместного в подобном заведении черного кашемирового костюма от Хьюго Босса задрался у него на обширной заднице, белая рубашка вспенилась из-под ремня. Но все это его не беспокоило: главной целью было дотянуться до изо всех сил отбивающейся девушки. С противоположной стороны к ней подбирался тип помоложе и значительно более спортивного телосложения, тоже костюмированный, но попроще.

Как раз к моменту, когда я оказался в непосредственной близости от места схватки, молодому удалось преодолеть первую линию обороны Нинель. Одной рукой он ухватил ее за запястье, другой вцепился в волосы. Ободренный этим тактическим успехом, бегемот, с хрустом давя животом стоящие на столе стаканы и рюмки, устремился вперед и перехватил второе запястье жертвы.

Стало ясно: еще мгновение, ее выволокут из угла, и дальнейшее может оказаться непредсказуемым.

Вообще-то я в принципе не люблю, когда при мне бьют женщин. Но тут прямо на моих глазах пытались с применением грубой физической силы умыкнуть не просто женщину, а важного свидетеля. Клинические показания вполне основательные для срочного вмешательства. Причем, учитывая непосредственную угрозу здоровью пациента, консервативные меры здесь уже не годились. Вмешательство требовалось хирургическое.

Для начала я мыском ботинка поддел призывно откляченный зад толстяка. Не так сильно, чтобы сломать ему копчик, но достаточно, чтобы он, взвыв, как разъяренный кабан-подранок, выпустил добычу из рук. По причине крайней неустойчивости позиции удержаться на ногах ему не удалось. Шкрябнув лацканами своего Босса по осколкам посуды, он по инерции перелетел через стол, завершив маршрут в непосредственной близости от заплеванного пола на обломках подломившегося под непомерной тяжестью стула.

У его напарника оказалась на редкость замедленная реакция: все, что он успел совершить на протяжении вышеописанных эволюций старшего товарища, это повернуть в мою сторону угрожающе перекошенную рожу. Зрелище и впрямь было пугающим, но остановить меня не смогло.

Другое дело, что мои порывы сдерживались иным обстоятельством: привыкшие ко всему, здешние завсегдатаи продолжали как ни в чем не бывало вибрировать под музыку, буквально наступая нам на ноги, безбожно толкаясь плечами и локтями. Совершенно не принимая во внимание необходимость хорошенько развернуться для нормального удара. Поэтому вместо запланированного хука в солнечное сплетение я вытянул руки вперед, собрал ладони горстями и звонко шлепнул ими с двух сторон по ушам противника. Сымитировав тем самым эффект, аналогичный прочистке засорившегося унитаза.

Не знаю, удалось ли мне ему что-нибудь прочистить. Но от мгновенно возросшего давления глаза у паренька вылезли на лоб, он принялся ловить воздух широко разинутым ртом, схватившись руками за горло. Нинель тут же сноровисто юркнула у него под мышкой навстречу свободе - но не тут-то было! У нее на пути, хрустя обломками мебели и тяжело колыхаясь, как слон на тумбе, поднялся кашемировый Босс, напрочь заткнув своим обширным туловищем проход между стенкой и столиком.

Вид его был ужасен: разодранный пиджак, висящая клочьями рубашка, трясущиеся от ярости щеки и маленькие, налитые кровью и гневом глазки.

– Ты кто такой?!
– перекрывая рев духовых и грохот ударных, зарычал он мне.

– Полиция нравов!
– крикнул я ему в самое ухо. И видя, что он не понимает, пояснил: - Вы неприлично одеты! Для этого заведения!

Не вступая больше в дискуссии, я ногой опрокинул стол набок, а рукой ухватил Нинель за плечо, увлекая ее за собой. Но она в последний момент умудрилась извернуться и с размаху зазвездить Хьюго Боссу своей полуметаллической сумочкой по физиономии. Я ринулся в обратный путь, краем глаза отметив, что неугомонная парочка собирается последовать за нами.

Продравшись кое-как сквозь продолжающую индифферентно веселиться людскую лапшу, мы кубарем скатились по крутым ступенькам и рванулись к выходу. У самых дверей я на полном ходу затормозил и единым духом выпалил, обращаясь к пятнистому стражу, стерегущему свой Эдем:

– Браток, там хулиганы драку устроили, сюда бегут!

Охранник с давно забытым комсомольским задором резво вскочил на ноги. Над его головой взметнулась соскучившаяся по настоящему делу и радостно затрепетавшая дубинка. Последнее, что я услышал позади себя, было издаваемое им глухое уханье, которое сопровождает обычно колку дров.